Читать онлайн «Ганнибал». Страница 9

С другой стороны, как мы уже попытались мельком отметить выше, нет никаких причин сомневаться, что Гамилькар и его семья принадлежали к пунийской аристократии. Косвенных указаний на это хватает с избытком. Во-первых, факт назначения Гамилькара командующим сицилийским войском говорит сам за себя: немыслимо допустить, что карфагенский Совет старейшин мог поручить столь ответственное дело человеку, не принадлежащему к правящему классу. Судя по всему, рекрутов в Карфагене не знали, и кроме наемников в армии служили только ливийские подданные, которыми командовали молодые карфагеняне благородного происхождения (G. Picard, 1967, р. 20). И хотя в дальнейшем, как мы увидим, Гамилькар и его старший сын, продолживший дело отца, проводили политику, направленную на изменение общественной жизни в «демократическом», условно говоря, духе, ничего действительно «революционного» эта политика не предполагала, и ни о какой истинной «солидарности» с низшими общественными классами никто из ее проводников не помышлял. Мало того, опора Баркидов на армию и простой народ всегда служила им лишь инструментом удовлетворения личных амбиций или средством нейтрализации влияния того клана в сенате, который противодействовал проводимой ими внешней политике.

Но самым верным признаком принадлежности Баркидов к карфагенской аристократии служит их земельное богатство. И хотя данных по этому вопросу у нас не так уж много, зато они вполне надежны. Так, вернувшись из Италии осенью 203 года, Ганнибал высадился на африканском берегу, но не в Карфагене и не возле расположенного поблизости мыса Бон, а в местечке Малый Лептис (ныне Лемта, район Сахеля в Тунисе), где и провел несколько месяцев, предшествующих битве со Сципионом при Заме. Объяснить этот его шаг только желанием, чтобы между ним и римскими силами, которые уже вступили в область Утики и бассейн Нижней Меджерды не произошло сражения, невозможно. Зато одна из легенд, которая, как читатель убедится позже, заслуживает определенного доверия, утверждает, что он приказал своим солдатам заложить здесь обширные плантации оливковых деревьев. Он действительно вполне мог заниматься подобными трудами до конца 202 года, когда состоялась битва со Сципионом, но с еще большим успехом — в промежуток между 201 годом, когда Карфагену был навязан мир, и 196 годом, когда он занимал пост суффета [19]. Все это говорит о том, что к латифундиям Бизация его привязывал горячий личный интерес. Наконец, летом 195 года, когда ему пришлось срочно бежать из Карфагена, он, прежде чем покинуть Африку навсегда, укрылся в таком месте, которое считал самым надежным приютом, — одной из укрепленных башен, расположенных между Тапсом и Ахоллой (Тит Ливий, XXXIII, 47), то есть именно в этом районе. Это могло быть только родовое имение, поскольку, покинув африканскую землю еще ребенком на долгих 35 лет, вряд он нашел бы время и возможность заниматься покупкой и благоустройством собственного поместья. Следовательно, оно досталось ему от отца — Гамилькара, который, в свою очередь, то воюя в Сицилии, то безвылазно сидя в Испании, где после войны с наемниками занял должность «проконсула», очевидно, располагал ничуть не более широкой возможностью развернуть плодотворную деятельность земельного собственника сообразно агрономическим предписаниям Магона [20]. Таким образом, богатство Баркидов, возможно, и не достигавшее умопомрачительной пышности, описанной Флобером на первых же страницах «Саламбо», носило, скорее всего, наследственный характер.

Если о предках Гамилькара нам не известно практически ничего, то судьба первого поколения его потомков, напротив, прослеживается достаточно четко. Предположительно, Гамилькар родился около 275 года до н. э., значит, командование сицилийским войском в 247 году получил будучи молодым (Корнелий Непот говорит о нем «admodum adulescentulus» [21], что все-таки кажется перехлестом). Имени его жены мы не знаем, как не знаем и имен трех его дочерей, родившихся прежде сыновей. Старшая вышла замуж за Бомилькара, которому впоследствии довелось сыграть не последнюю роль в событиях 215–212 годов в качестве командующего карфагенским флотом; их сын Ганнон, едва перешагнув юношеский возраст, избрал военную карьеру и служил под началом своего дяди Ганнибала; как мы увидим позже, он внес немалый вклад в победу при Каннах. Вторая дочь Гамилькара вышла замуж за Гасдрубала, именуемого также Гасдрубалом Красивым. Очевидно, это случилось между 241 и 237 годами, пока тесть вместе с зятем не отправились в Испанию. Должно быть, она умерла молодой, потому что Гасдрубал затем женился вторым браком на иберийской принцессе. Третьей дочери Гамилькара досталась слава, пережившая века — благодаря гению Флобера, изобразившего, а вернее сказать, целиком выдумавшего ее под именем Саламбо, ибо на самом деле о ней известно лишь, что ее прочили в жены нумидийскому вождю Нараве (Полибий, I, 78).

Первый сын родился у Гамилькара в 247 году, то есть в год его отъезда в Сицилию. Мальчика в честь деда назвали Ганнибалом, что по-финикийски означает «пользующийся милостью Баала» (Hnbcl). Вскоре на свет появились еще два сына: Гасдрубал (по-финикийски «мне помогает Баал» — Zrbcl), — во время италийского похода Ганнибала он возглавил командование войсками в Испании и был убит в 207 году на берегах Метавра, спеша на выручку брату, — и Магон (Mgn, по-финикийски «дар»), сражавшийся в Лигурии на завершающем этапе италийской кампании и, если верить Титу Ливию (XXX, 19, 5), погибший в море в 203 году, на пути домой. Всех трех братьев разделяла очень небольшая разница в возрасте. Нет никаких сомнений, что Гамилькар возлагал на сыновей большие надежды, и вполне правдоподобным выглядит анекдот, пересказанный римским историком Валерием Максимом (IX, 3, 2). Глядя на увлеченно игравших мальчишек, Гамилькар якобы воскликнул: «Вот львята, которых я ращу на погибель Риму!»

Война с наемниками

Мы не знаем, какие мысли тревожили Гамилькара, когда он обсуждал с Лутацием условия мирного договора, положившего конец Первой Пунической войне, как не знаем, предвидел ли он, что последствия этого договора скажутся на судьбе его родины немедленно. Он сложил с себя полномочия полководца еще в Сицилии, препоручив заботы об армии командующему лилибейским плацдармом Гискону, а сам вернулся в Карфаген. О том, что он предпринял дальше, мы можем только догадываться. Весьма вероятно, что он попытался завязать нужные связи в кругах, враждебно настроенных к клану, возглавляемому Ганноном, однако точных сведений об этом у нас нет, а потому следует отвергнуть как недостоверную версию о якобы имевшем место тайном сговоре с неким «царем» Бомилькаром II, о котором не упоминает ни один из источников. На самом деле Бомилькаром звали командующего карфагенским флотом, женатого на старшей дочери Барки (G. Picard, 1967, р. 68). Известно лишь, что некоторое время спустя восставшие солдаты-наемники, служившие под его началом в Эрике, вменили Гамилькару в вину его отставку, посчитав, что он принял ее по собственной воле (Полибий, I, 68, 12). Легко представить себе, что должен был чувствовать так и не побежденный врагом полководец, которому эту отставку навязали свыше. Очевидно, он как никто сознавал всю опасность возвращения в Африку войска, требовавшего платы за свой ратный труд, в то время как государственная казна совершенно опустела. Дальнейший ход событий показал, что его опасения имели под собой все основания.

Разумеется, особой статьей подписанного с Римом мирного договора предусматривалась немедленная эвакуация тысяч солдат, скопившихся в окрестностях Лилибея, — наемников, навербованных с бору по сосенке, а также ливийцев, являвшихся подданными Карфагена. Их отправкой в метрополию занялся Гискон. Он действовал достаточно мудро, понимая, что массовое прибытие в Карфаген тысяч вооруженных людей чревато нежелательными последствиями, а потому разделил войско на небольшие отряды, отбывавшие из Сицилии поочередно. Тем самым он давал правительству возможность собраться с силами и постепенно выплатить солдатам причитавшееся им жалованье, после чего те могли спокойно убраться каждый к себе на родину. Однако серьезные денежные затруднения, испытываемые Карфагеном, заставили сенаторов совершить крупную ошибку. Они решили, что если собрать в городе всех наемников сразу, то с ними легче будет договориться об уменьшении обговоренных сумм (Полибий, I, 66, 5). В результате случилось то, что и должно было случиться: мающиеся бездельем и нетерпением люди очень скоро превратились в озлобленную толпу, готовую на любые бесчинства, — те самые бесчинства, на которые туманно намекает Полибий и которые вдохновили Флобера на создание красочной картины пиршества в «садах Гамилькара».