Читать онлайн «Ганнибал». Страница 45

На следующий день, 2 августа, согласно чередованию фасций, инициативой вновь завладел Варрон. Едва рассвело, он поднял своих солдат, переправился с ними на правый берег, где стоял второй, меньший римский лагерь, и выстроил всю армию единым фронтом лицом к югу. Вместе с ним в подготовке к сражению участвовал и Эмилий Павел, который, как пишет Тит Ливий, хоть и не одобрял действий второго консула, однако отказать ему в помощи не смел. Тем не менее он на всякий случай оставил десять тысяч человек — один легион и такое же по численности соединение союзников — охранять большой лагерь (Полибий, III, 117, 8). Эти люди в конечном итоге и спаслись, «отделавшись» пленом. Но вернемся к Варрону. Он выстроил войска в следующем порядке: на правом фланге помещалась римская конница под командованием Эмилия Павла, один пехотный легион и такой же отряд союзнической пехоты, также подчиненные Эмилию Павлу. На левом фланге командовал лично Варрон, поставивший здесь союзническую конницу, два легиона римских новобранцев и такое же число — десять тысяч человек — союзников-пехотинцев. Центр занимала тяжеловооруженная пехота под командованием Сервилия Гемина и Атилия Регула.

Полибий отмечает (III, 113, 3), что Варрон несколько видоизменил привычный боевой порядок построения пеших воинов, оставив очень узкие промежутки между отдельными тактическими единицами римской пехоты — манипулами. Кроме того, каждая манипула была у него вытянута в длину против обычного. Прекрасный знаток римского военного искусства Г. Брицци предполагает, что в битве при Каннах римские манипулы стояли тремя рядами по 50 человек в каждом ряду (G. Brizzi, 1984, р. 43). Таким образом, римская пехота представляла собой чрезвычайно плотный массив, настоящий таран, который Ганнибал, как мы увидим, сумел направить в нужное ему русло и использовать всю его мощь к собственной выгоде. Добавим лишь, что вооруженные дротиками велиты, традиционно начинавшие бой, стояли шеренгой впереди римского строя.

Ганнибал дождался, пока Варрон закончит построение своих боевых порядков, и лишь затем переправил на другой берег балеаров и легковооруженную пехоту, которые рассыпались напротив римских велитов, образовав первую линию карфагенской обороны. В коннице Ганнибал имел значительное преимущество, располагая приблизительно 10 тысячами всадников, однако пеших воинов у него было гораздо меньше, всего около 40 тысяч человек. Понимая, что силы неравны, он вместе с тем не мог образовать фронт меньшей протяженности, не рискуя подставить своих людей под окружение. Поэтому ему пришлось вытянуть свой строй на равную с римским ширину, пожертвовав их плотностью и глубиной. Тактический гений помог ему обратить эту явную слабость в мощную силу.

Самой боеспособной тактической единицей он считал африканскую тяжеловооруженную пехоту и именно ее сделал своим главным наступательным элементом. Разделив африканцев — около 10 тысяч человек — на две части, он поставил их справа и слева от центра, оставив в середине широкий промежуток, который выступающей вперед дугой заполнили галльские и испанские пешие воины. В целом это построение напоминало полумесяц, выпуклой стороной обращенный к противнику. Его потенциальную гибкость и намеревался использовать Ганнибал, «подсунув» римлянам в качестве мишени выступ «полумесяца». Галльские и иберийские отряды, составившие его, стояли вперемешку, являя глазу картину столь же контрастную, сколь и живописную. Голые по пояс галлы сжимали щиты и длинные мечи, которыми они рубили сплеча; иберы, одетые в белоснежные туники с пурпурной полосой, специально отмеченные Титом Ливием (XXII, 46, 6), предпочитали в бою фалькату — кривую саблю, которой они могли рубить и колоть. На флангах расположилась конница. Слева, вдоль речного берега и лицом к лицу с римской кавалерией стояли иберийские и кельтские всадники под командованием Гасдрубала; справа разместились африканцы, в том числе нумидийцы, располагавшие большей свободой маневра, поскольку им не мешала река. По утверждению Полибия (III, 114, 7), ими распоряжался Ганнон, и мы думаем, что прав он, а не Тит Ливий, по мнению которого роль командующего исполнял начальник конницы Магарбал. Младший брат Ганнибала Магон состоял адъютантом при главнокомандующем, который оставил за собой руководство пехотой, поскольку именно здесь, в центре, предстояло выполнить самую сложную часть задуманного им маневра.

Описанию этой знаменитой в истории битвы Полибий посвятил две страницы своего повествования (III, 115–116), написанные с суровой точностью и без дешевых драматических эффектов, зато с ясным пониманием того, насколько умно была спланирована Ганнибалом вся операция и насколько точным и согласованным оказалось ее исполнение, потребовавшее от его помощников, в частности от Гасдрубала, особой проницательности, поскольку исход сражения во многом зависел от их инициативы. Характерно, что во всей обширной «литературе», посвященной анализу Каннской битвы, наиболее серьезные работы рассматривают вопрос о влиянии, которое оказали сведения древних источников на формирование военной тактики новейших времен, от Возрождения до XIX века включительно (P. Kussmaul, 1978, pp. 249–257). И если оставить в стороне различия в вооружении и признать, что в течение очень долгого времени основные принципы тактического маневрирования крупных боевых соединений на местности оставались неизменными, то уже не придется удивляться, что шедевр Ганнибала оказал столь заметное влияние на формирование военной науки вплоть до Клаузевица и даже дальше (J. Kertesz, 1980, pp. 29–43). Так, один из персонажей романа М. Пруста «В сторону Германтеса» Сен-Лу накануне Первой мировой войны рассуждает об уроках, которые немецкие стратеги извлекли из опыта Ганнибала.

Битва началась, когда иберийская и галльская конница с левого карфагенского фланга ударила по римским всадникам. Последние держались стойко, но в конце концов не выдержали натиска и бежали. К этому времени успели сойтись пешие войска, завязавшие рукопашный бой. Как и предвидел Ганнибал, его иберы и галлы прогнулись под мощным ударом римской пехоты, «стирая» выпуклость своего построения. Римляне же, влекомые силой собственного порыва, продвинулись так далеко вперед, что оказались как раз между отрядами африканской пехоты, стоявшими, как мы помним, по обе стороны от центра, но несколько глубже. Все, что требовалось от африканцев в этой ситуации, — совершить поворот на 90 градусов и обрушиться на оголившиеся римские фланги. Что они и проделали. Одновременно всадники Гасдрубала, смявшие правое крыло римской конницы, обошли вражеское войско с тыла и обрушились на ее левое крыло, до этого момента стойко сопротивлявшееся натиску нумидийцев, но, оказавшись в тисках, дрогнувшее. Расправившись с вражеской конницей, карфагенские всадники обратили удар на тылы пехоты, и без того запертой в ловушку, образовавшуюся в результате продавливания центра, на чем, собственно, и строил всю тактику сражения Ганнибал, умело подставивший под римский удар самые слабые свои позиции и использовавший преимущество сильных. Победу, таким образом, оплатили своей кровью иберы, но главным образом галлы, потерявшие в этом сражении четыре тысячи человек. Всего же потери пунийской армии составили меньше шести тысяч воинов.

Для римлян битва обернулась сокрушительным поражением. Цифры римских потерь, сообщаемых Полибием (70 тысяч убитых и 10 тысяч пленных) и Титом Ливием (47 тысяч пехотинцев, 2700 всадников, 19 тысяч пленных), как видим, расходятся, но, вероятно, в данном случае ближе к истине римский историк. Его же перу принадлежит холодящее душу описание поля сражения, по которому на следующее утро бродили карфагенские воины, собирая трофеи (XXII, 51, 5–9). Война в те времена велась холодным оружием, если не считать баллист и дротиков, а потому раненые умирали долго и мучительно. Особенные страдания выпали на долю павших от руки нумидийцев, которые в пылу атаки предпочитали орудовать тесаком, подрубая врагам подколенные суставы и мгновенно выводя их из боя. Эти несчастные еще и наутро после битвы продолжали истекать кровью. Страшные потери понесло и высшее римское командование. В бою погибли Гней Сервилий Гемин, консул предыдущего года, и М. Минуций, начальник конницы, в свое время насильно навязанный Фабию Максиму. Остались лежать на поле сражения 29 трибунов, командовавших отдельными войсковыми соединениями, и 80 сенаторов и магистратов в ранге сенаторов, вступивших в армию добровольцами и сражавшихся в общем строю. Сложили свои головы сотни римских всадников — их золотыми кольцами, снятыми с пальцев убитых, наполнили несколько корзин, которые Магон впоследствии увез в Карфаген. Погиб и Эмилий Павел, раненный в самом начале сражения. Рассказ Тита Ливия о его кончине (XXII, 49, 6-11) исполнен такого внутреннего напряжения и душевного накала, которые делают в наших глазах этого в общем-то посредственного историка настоящим большим писателем. Трибун Гней Лентул, пишет Тит Ливий, увидел истекающего кровью консула и поспешил к нему на помощь, намереваясь усадить его к себе на лошадь, однако Эмилий Павел запретил ему терять драгоценное время на спасение его жизни и приказал самому поскорее выбираться из этого побоища, скакать в Рим и передать сенату, чтобы немедленно приступал к укреплению обороны города. Не желая отстаивать свою невиновность и обвинять в поражении второго консула, он предпочел умереть рядом со своими солдатами. Что касается Варрона, то ему вместе с горсткой бойцов удалось спастись и укрыться в Канузии. От всей гигантской армии остались считанные тысячи растерянных и совершенно деморализованных людей.