Читать онлайн «Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки». Страница 23

6. Общая мобилизация лета 1941 года. Задачи по этой проблеме частично затронуты в предыдущем разделе. Но так как в течение нескольких месяцев для моей разведгруппы это была проблема чрезвычайной важности, ее можно рассматривать как самостоятельную задачу. Получение достоверных сведений о масштабах и направленности (север или юг) мобилизации делало ясным, стремится или нет Япония к войне с СССР. Крупные масштабы мобилизации и отправка некоторых резервных частей на север сначала дали нам повод для беспокойства, но постепенно стало понятным, что эти действия не имеют главной целью СССР. Поэтому на вопрос, поставленный в пятом пункте, мы наконец-то смогли дать четкий ответ. Короче, можно было сделать вывод, что этим летом или осенью Япония не планирует нападения на СССР, или, выражаясь иначе, нападения не будет, по крайней мере, до весны будущего года.

После такого заключения перед нами непосредственно встала проблема крупного кризиса в японо-американских отношениях. В декабре этот кризис в конце концов вылился в войну, но мы смогли изучить только начальный его этап и были, к несчастью, лишены возможности завершить свою миссию".

Рихард Зорге в Японии

Зорге, как и в Китае, стремился снабжать Москву не только фактами о тех или иных событиях, происходивших как внутри Японии, так и в ее взаимоотношениях с другими странами, но и предоставлял аналитические отчеты о том, как все эти события могут повлиять на мировую политику и положение СССР. А за выяснение позиции Японии в случае начала советско-германской войны и за оценку вероятности возникновения японско-американской войны Зорге, как кажется, взялся еще до получения конкретных заданий из Москвы.

В своих показаниях Зорге также изложил "директивы Москвы, касающиеся специальных задач:

В течение многих лет пребывания в Японии я, в добавление к задачам, перечисленным в первой части, получи! множество директив из Москвы. Они передавались главным образом по радио, но иногда я получал их и с курьерской почтой. Директивы носили как общий, так и очень специальный характер. Общие директивы содержали инструкции по активизации разведывательной деятельности, требовали подбора более надежных источников информации и время от времени рекомендовали предпринимать различные меры предосторожности. Специальные директивы предписывали уточнить те или иные конкретные вопросы, например: существует ли на самом деле та или иная дивизия, где она дислоцируется, какие новые типы самолетов приняты на вооружение в японской армии, какие новые типы танков производятся. Иногда также присылались директивы по политическим вопросам. Например, однажды был получен запрос о возможности достижения взаимопонимания между Японией и США в вопросах, касающихся СССР. Однако я не получал новых заданий, выходящих за рамки обязанностей, определенных Москвой или выбранных мной самостоятельно. По крайней мере, я не помню сообщений, содержавших такие задания. Москва полностью доверяла политическому чутью и политической сознательности моей разведгруппы".

Как признавал Зорге, "в период с осени 1933-го по весну 1935 года говорить о реальном выполнении задач почти не приходилось. Это время мы провели в подготовительных работах в условиях очень трудной обстановки в Японии. Надо было организовать разведывательную группу и создать основу для разведывательной деятельности. Будучи иностранцами, мы должны были прежде всего хорошо узнать проблемы, ставшие объектом нашей миссии. Добиться точного понимания различных проблем, которыми мы обязаны были заниматься, сразу было почти невозможно. Даже для Мияги, который долго жил за границей, потребовалось определенное время для того, чтобы войти в курс японских проблем. Нам же, иностранцам, для этого был необходим гораздо больший срок. Начало действительной разведывательной деятельности пришлось на то время, когда я вернулся из своей короткой поездки в Москву летом — осенью 1935 года, а примерно с осени 1936 года группа стала сильной организацией и смогла выполнять свои функции. Предыдущий период следует рассматривать как время изучения ситуации в Японии и подготовки к реальной работе. Критиковать начальный период моего пребывания в Японии значит то же самое, что критиковать и результаты моей плодотворной деятельности. Это означает, что до 1936 года не могли бы быть достигнуты результаты такой же ценности".

Действительно, Зорге, да и другие члены группы из числа иностранцев, впервые оказавшиеся в Японии, не знающие японского языка, считающегося одним из самых сложных для изучения среди всех языков мира, и имеющие лишь очень поверхностное представление об японской культуре, истории, экономике и современной политической ситуации в стране, не могли квалифицированно собирать информацию, равно как и вербовать информаторов. Два года ушло на приобретение минимально необходимых знаний. Ведь для того, чтобы добывать информацию, надо понимать те проблемы, к которым она относится. Это понимание пришло только к лету 1935 года, и Зорге поспешил поделиться этим пониманием с Москвой, чтобы уточнить свои задачи.

По словам Зорге, "план состоял в том, чтобы поручить мне детально разобраться с обстановкой в Японии, непосредственно на месте тщательно изучить возможности разведывательных операций, затем при необходимости кратковременно вернуться в Москву и после этого окончательно решить вопрос о моей будущей деятельности. В московском центре считали работу в Японии чрезвычайно сложной, но важной, и поэтому рассматривали такой подготовительный этап как абсолютно необходимый".

Иностранцам работать в Японии было особенно трудно.

В стране в 30-е годы царила атмосфера ксенофобии и шпиономании. За европейцами по пятам ходили агенты тайной полиции. Коллега Зорге, немецкий журналист Фридрих Зибург, вспоминал: "В двух или трех поездках, предпринятых мной вместе с Зорге, нам пришлось иметь дело с прямо-таки несметным числом полицейских в форме и в штатском, ходивших за нами по пятам, проверявших наши документы и заводивших с нами разговоры… Нередко во время утреннего бритья в моем гостиничном номере появлялся довольно нечистоплотный молодой человек со множеством авторучек в нагрудном кармане; беспрерывно кланяясь и с почтительным шипением втягивая воздух, он представлялся полицейским агентом и выражал надежду, что я чувствую себя в Японии в полной безопасности. То же самое происходило со мной и во время экскурсий, в общественных парках и даже в храмах.

Эти молодые люди с их буквально кричащей "неприметностью" большей частью бывали совершенно удовлетворены, как только я вручал им свою визитную карточку с надписью на японском языке. Агент Кемпейтай, как правило, долго изучал визитку, словно какой-то особо важный документ, отвешивал очередной поклон и просил разрешения оставить ее у себя.

Вместе с Зорге я побывал также в городах Киото, Нара и Ямала, где мы осматривали священные храмы. В поездах к нам то и дело обращались какие-то люди, пользуясь несколькими фразами на ломаном английском или немецком языках, и просили у нас визитные карточки. На вокзале в Ямада нас обступила целая группа полицейских в форме; беспрерывно кланяясь и с почтительным шипением втягивая воздух, они записали наши биографические данные… Как-то раз один из полицейских даже попросил разрешения осмотреть наши авторучки. Позже я узнал, что японцы испытывают особый страх перед авторучками, ибо считают, что с их помощью шпионы производят фотосъемку или разного рода измерения. Постоянно велись также разговоры об инфракрасных лучах, с помощью которых якобы шпионы проделывали свои темные дела…"

Первым радистом Зорге в Японии стал Бруно Виндт, работавший под псевдонимом "Бернхардт". Родился он в 1895 году в Германии, в семье фабричного рабочего. Закончив техникум, работал электромехаником, затем, после призыва, служил радистом на военном корабле. В 1918 году Бруно стал членом "Союза Спартака", а затем коммунистом. В 20-е годы он состоял в "Боевом союзе красных фронтовиков" и готовил радистов для компартии. Виндт был завербован Разведупром в 1932 году. А в 1933 году, после окончания разведывательных курсов в СССР, Бруно направили радистом в группу "Рамзай".