Читать онлайн «Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки». Страница 101

Приведя в пример «Нравственный катехизисъ истинных франкмасонов» И.Лопухина, Сушков, защищая репутацию о. Семена Соколова и прочих масонов, делает такой вывод: «Из него (т.е. этого «катехизиса» — В.О.) видно, что наши так называемые мистики составляли общество истинно верующих христиан, которые распространяли просвещение, утверждали добрые нравы и жертвовали своим достоянием на пользу ближнего.

В правила и убеждения их вошло все доброе, разумное и честное из учений Якова Беме, Сен-Мартена и Георга Фокса. то есть чистых масонов. мартинистов и квакеров, с тем только различием, что наши мистики, пиэтисты, восторженники, мечтатели — назовите их как угодно — не уклонялись от учения евангельского, не отвергали священных обрядов и св. таинств, не искажали философскими умозаключениями точного смысла св. Писания, уважали как Новый, так и Ветхий Завет и оставались до могилы верными сынами православной церкви.

Вот таким-то был мистиком и мартинистом Семен Иванович. Он радушно пошел мне навстречу, дружественно протянул руку и скоро сблизился со мною. Мы виделись часто.» (ук. соч., с. 17)

Как видно из этой апологетики франкмасонства, приведенной выше, беседы о. С.Соколова, розенкрейцера, с находящимся у него на покаянии в течении 2-х лет, Сушковым дали богатые плоды. При этом надо заметить, что почти на всем протяжении XIX века такая апологетика масонства была характерна для русской публицистики и исторической науки. Чем больше шло время от момента запрещения масонства (1822 и 1826 гг.). тем восторженнее были отзывы об этом братстве и о деятелях новиковского кружка розенкрейцеров. В этом вопросе, кстати, славянофилы наши ни в чем не уступали западникам-либералам.

Отец Семен Иванович Соколов сосредоточил около себя большой круг московских интеллигентов-масонов и был для времен 30-50-х годов тем же, чем был некогда О.А.Поздеев. В круге его адресатов Сергей Степанович Ланской и его супруга, Александр Иванович Муравьев, брат Муравьева-Карского и графа М.Н. Муравьева, наместника Литовского, семейство С.Н. и Н.А.Арсеньевых, в том числе баронесса Медем. Этих лиц «он назидал письмами», как это делал в свое время и Поздеев и как принято в масонстве у руководителя с подопечными.

Как образчик, Сушков приводит в пример некоторые темы бесед о. Соколова. По мнению последнего, христиане так и не уразумели «глаголы Божий», как и «Христово откровение — новые пророчества в Новом Завете». Не трудно догадаться, что если их не уразумели до сих пор христиане, а. следовательно, вера их неистинна, то уразумели другие, не-христиане. Но об этом, пишет Сушков, о. Соколов беседовал в узком кругу единомышленников. Любопытно, что в результате такого «богословствования» Сушков пришел к мысли, что для спасения рода людского нужен был предатель — Иуда. Впрочем, в этом вопросе Семен Иванович его поправил: значит воля Божия приготовила Иуду и расположила его к предательству? Но это уже хула... Были и другие темы. Например, о двух волях Бога в отношении к человеку, о воле «центральной и перифериальной» — термины, характерные только для масонства.

Весь этот сюжет с Сушковым, его покаянием, назначением ему святителем Филаретом в качестве его духовника отца С.Соколова, настоятеля храма Воскресения в Барашах, что на Покровке и характеристика Сушковым самого о. С.Соколова и попутно франкмасонства — крайне характерен для темы «масонство среди духовенства» в 30-60-е годы XIX века. Возникают и вопросы по данному сюжету. Москвичам было известно, что о. Соколов — масон, мартинист, мистик, волшебник, иллюминат. И несмотря на эту молву, о. Соколов, не просто масон, а розенкрейцер, имеет все возможности совращать беспрепятственно свою паству, вести антихристианскую агитацию и даже пользуется благоволением своего духовного начальства и московской администрации. Понятно. что этот священник был не одинок в своем масонстве. Оккультно-теософские каббалистические идеи властно вторгнулись в саму Духовную Академию, готовившую ученых священников, которые по принятии монашеского звания, затем, при определенных условиях, занимали нередко первенствующие места в церковной иерархии.

Влияние розенкрейцеров в Московской Духовной Академии, судя по всему, более не исчезало и исчезнуть уже не могло. Святоотеческая литература здесь становилась лишь источником новых мистических толкований в духе масонской идеи о «внутренней Церкви», то есть масонстве же.

Неученые батюшки отодвигаются в сторону, в дальние приходы. В руководство идут ученые монахи, прошедшие курс философии и мистически все толкующие, умеющие говорить по правилам западных риторов — цветисто, с аллегориями, яркими образными сравнениями, не способными, однако, тронуть душу, но завораживающие художественной силой своего слова.

Ярким представителем поздней когорты московских розенкрейцеров в Академии был проф. о. Федор Голубинский, а позднее и его сын Д.Ф.Голубинский. По свидетельству его ученика, графа М.В. Толстого, Ф.А. Голубинский держался системы Канта, но предпочитал ему Якобия, критика Канта. Нравился ему и каббалист Баадер. Следуя еврейскому философу Филону Александрийскому и другим иудейским мыслителям, он считал, что своим умом греческие философы не могли дойти до тех глубин мысли, которые ими были открыты. Значит, все основное в древнегреческой философии заимствовано у евреев. Нравилась православному священнику и ученому богослову Ф.А. Голубинскому и система Гегеля, которая, по свидетельствам самих ее многочисленных поклонников, готовила из них законченных атеистов или пантеистов с выходом в конечном счете на масонство (см. Чичерин Б.Н. «Воспоминания», с.40.). Профессор развивал ее на своих лекциях перед будущими священниками, многие из которых станут затем архиереями. Кроме того, о. Ф.А. Голубинский изучал «Талмуд и Каббалу, рассказы о ясновидящих». (Граф Толстой М.В., «Хранилище моей памяти». М.. 1995 г.. с. 125). Мемуарист осторожно замечает, что увлечение мистиками, теоретиками масонства, привело его к «сближению с масонами, почитавшими Беме одним из лучших своих учителей». Однако учение самого Голубинского ближе подходит к Баадеру, — замечает гр. Толстой. Замечание тонкое, но малопонятное, так как Баадер был лишь слабой копией Беме. Оба были каббалистами. Сам Толстой, заканчивая Академию, получил от профессора Голубинского в подарок сочинение Фомы Кемпийского «О подражании Иисусу Христу», горячо почитаемое масонами. Деятельность о. Ф. Голубинского не была тайной для его начальства, а осуществлением принятого им направления.

Но дело обстояло еще более серьезно. О. Ф.А. Голубинский входил во внутренний орден — в розенкрейцерство, как затем и его сын, тоже ставший преподавателем в той же Духовной Академии. (См. Рукописное собрание ГБЛ. — Указатель, т.1. вып. 2, сс.53, 188, 191).

Что это значит? Это поможет понять обрядник. по которому совершалось принятие в ту или иную степень масонства и другие обряды. Вот общая клятва, которую произносил любой «брат»:

«Я обещаюсь быть послушну начальникам моим во всем том. что мне для блага и преуспеяния Ордена, которому я обязан во всю жизнь сохранять верность, поведено будет; я обещаю быть осторожну и скрытну, умалчивать обо всем том, что мне вверено будет... в случае же малейшего нарушения сего обязательства моего: подвергаю себя, чтобы глава была мне отсечена...» — и так далее и — «в чем поможет мне Господь Бог и Его Милосердие» (ОР РГБ, ф.147, Nа2, л.3).

В другой клятве: «Клянусь и обещаюсь свободною волею пред Высочайшим Строителем Вселенныя и пред всеми истинными орденскими братьями, видимыми и невидимыми, рассеянными по лицу земли...»

Далее идет клятва в том, что без ведома начальства произносящий ее не будет вступать ни с кем ни в какие отношения. (Там же).

Это значит, что он, православный священник, призванный воспитывать и образовывать юные сердца будущих священников, произносил эти клятвы, целовал левое колено Мастера ложи, а на плечо ему клали «печать Соломона». И что он клялся в верности «святому Ордену».