Читать онлайн «Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции». Страница 27

Утилитарные соображения

Под "утилитарными" соображениями я имею в виду прежде всего экономические — то есть риск, что будущий прогресс биотехнологий приведет к непредвиденным затратам или долговременным негативным последствиям, которые способны перевесить предполагаемые выгоды. "Вредные" — с религиозной точки зрения — последствия биотехнологий зачастую нематериальны (например, угроза человеческому достоинству из-за манипуляций с генами). Утилитарный вред, связанный с экономическими затратами или с явно определимым ущербом физическому здоровью, обычно распознается проще.

Современная экономическая наука дает нам четкие методы определения, будет ли новая технология хороша или плоха с утилитарной точки зрения. Мы исходим из положения, что каждый участник рыночной экономики преследует свои личные интересы рациональным образом, опираясь на набор индивидуальных предпочтений, которые экономика не судит. Личности свободны так поступать в тех пределах, в которых следование этим предпочтениям не мешает другим личностям следовать своим; правительство существует для того, чтобы согласовывать эти индивидуальные интересы с помощью ряда справедливых процедур, оформленных в законе. Мы можем далее предположить, что родители не стараются преднамеренно причинить вред детям, а наоборот — хотят добиться для них максимального счастья. Говоря словами либертарианской писательницы Вирджинии Пострел: "Люди хотят развития генной технологии, поскольку хотят применить ее для себя, помочь себе и своим детям развить и сохранить собственную человеческую сущность… В динамичной децентрализованной системе личного выбора и ответственности люди не обязаны верить ничьему авторитету, кроме своего собственного" ^[174].

Предполагая, что применение новых биотехнологий, в том числе генной инженерии, будет вопросом индивидуального выбора родителей, а не навязанной государством необходимости, возможно ли сделать вывод, что все же каким-то индивидуумам или обществу в целом это принесет вред?

Наиболее очевидный вред нам вполне знаком уже по обычной медицине: побочные эффекты или прочие долговременные отрицательные последствия того или иного лечения. По этой причине и существует Администрация по пищевым продуктам и лекарственным средствам, а также другие регулирующие органы: чтобы предотвратить вред подобного рода, новые лекарства и медицинские методы тщательно испытываются перед тем, как их выпустят на рынок.

Есть некоторые причины думать, что будущие генетические методы, в особенности касающиеся зародышевых путей, поставят перед регулирующими органами задачу куда более серьезную, чем когда-либо ставила обычная фармацевтика. Причины эти заключаются в том, что когда мы выходим за пределы относительно простых заболеваний, вызванных единичным геном, и начинаем заниматься вопросами поведения, определяемого многими генами, взаимодействие этих генов становится весьма сложным и труднопредсказуемым (см.: глава 5, стр. 111). Вспомним мышь, у которой нейробиолог Джо Цзин генетически повысил интеллект, но в результате у нее повысилась и болевая чувствительность. Поскольку разные гены проявляют себя на разных стадиях жизни, могут пройти годы, пока станет ясна полная картина последствий той или иной генетической манипуляции.

Согласно экономической теории, вред для общества в целом может сказаться лишь тогда, когда индивидуальный выбор многих людей приведет к тому, что у экономистов называется "отрицательными экстернальностями" — то есть к ущербу третьей стороны, не принимающей участия в трансакции. Например, компания может сэкономить, сливая токсичные отходы в местную реку, но это нанесет вред другим членам общества. Подобные соображения высказывались по поводу кукурузы Bt: она продуцирует токсин, который убивает европейского кукурузного точильщика, но заодно гибнут и бабочки-данаиды. (Как выяснилось, это обвинение несправедливо ^[175].) Но вопрос ставится так: существуют ли обстоятельства, в которых индивидуальный выбор людей относительно биотехнологии может повлечь за собой отрицательные экстернальности и тем вызвать ухудшение жизни общества в целом? [176]

Дети, которые будут объектами генетических манипуляций (очевидно, без их согласия), представляют собой наиболее вероятную третью сторону, которой может быть нанесен ущерб. Современные законы о семье предполагают общность интересов родителей и детей, а потому предоставляют родителям ощутимую свободу в воспитании и образовании своих отпрысков. Либертарианцы утверждают, что поскольку подавляющее большинство родителей желает своим детям только добра, то существует нечто вроде подразумеваемого согласия детей, которым будут предоставлены блага повышенного интеллекта, улучшенного внешнего вида или других желательных генетических свойств. Однако возможно придумать сколько угодно примеров, когда какое-либо решение будет казаться благоприятным родителям, но нанесет вред их детям.

Политическая корректность

Многие свойства, которые родители могут пожелать придать своим детям, относятся к более тонким элементам личности, и их положительность не так очевидна, как в случае интеллекта или красоты. Родители могут находиться под влиянием очередной причуды современной моды, или культурного пристрастия, или просто политической корректности: в одном поколении могут предпочитать сверхтощих девушек, или пластичных мальчиков, или детей с рыжими волосами — а эти предпочтения могут в следующем поколении легко выйти из моды. Можно возразить, что родители уже имеют свободу совершать такие ошибки от имени детей и делают это все время, давая детям неправильное образование или навязывая им свои достаточно странные ценности. Да, но ребенок, воспитанный родителями определенным образом, потом может взбунтоваться. А генетическая модификация — это вроде нанесения на ребенка татуировки, которую уже никогда не свести, и она достанется не только ему, но и его потомкам. [177]

Как отмечалось в третьей главе, мы уже пользуемся психотропными средствами для андрогинизации наших детей — даем прозак девочкам в депрессии и риталин гиперактивным мальчикам. В следующем поколении могут по каким-либо причинам предпочесть супермаскулинных мальчиков и гиперфеминизированных девочек. Но лекарства можно перестать давать детям, если их действие нам перестало нравиться, а генная инженерия передаст предпочтения текущего поколения в следующее.

Родители легко могут ошибиться, определяя интересы детей, поскольку полагаются на советы ученых и врачей, у которых свои соображения: побуждение овладеть человеческой природой, или просто амбиции, или идеологическая база, диктующая, какими должны быть люди, — это встречается сплошь и рядом.

В книге "Каким его создала природа" журналист Джон Колапинто приводит душераздирающую историю мальчика по имени Дэвид Реймер. Ребенку не повезло дважды: ему сильно прижгли пенис при небрежно выполненном обрезании в младенчестве, и он попал под наблюдение выдающегося сексолога Джона Мани из университета Джона Гопкинса. Этот ученый в споре о врожденном и привитом занимал крайнюю позицию и всю жизнь утверждал, что половая идентичность не задается от природы, а прививается средой. Дэвид Реймер давал возможность проверить эту теорию, поскольку он принадлежал к паре однояйцевых близнецов, и его можно было сравнить с генетически идентичным братом. После инцидента с обрезанием Мани кастрировал ребенка и организовал его воспитание как девочки по имени Бренда. Жизнь ребенка превратилась в ад: вопреки всем словам родителей и Мани, он знал, что он мальчик, а не девочка. С самого раннего возраста Бренда старалась мочиться стоя, а не сидя. Поступив в отряд герлскаутов, Бренда была более чем несчастной. Колапинто приводит ее слова: