Читать онлайн «Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции». Страница 16

Существует несколько тревожная симметрия между прозаком и риталином. Первый широко назначается депрессивным женщинам с дефицитом самооценки; им он дает самоощущение самцов альфа, вызванное повышением уровня серотонина. С другой стороны, риталин в основном назначается мальчикам, которые не могут тихо сидеть в классе, поскольку природа их для этого не предназначила. Таким образом два пола исподволь подталкиваются к средней андрогинной личности, довольной собой и социально приемлемой, что в современном американском обществе считается вполне политически корректным результатом.

Вторая нейрофармакологическая волна биотехнологической революции уже обрушилась на нас. Она создала уже таблетки, похожие на сому, и таблетки для социального контроля над детьми; эти таблетки куда эффективнее, чем ранняя социализация детства и фрейдовская психотерапия. Их стали употреблять миллионы и миллионы людей во всем мире, при этом весьма ожесточенно споря насчет долговременных последствий для телесного здоровья, но почти оставляя без внимания последствия их для привычного понимания личности и морального поведения.

Прозак и риталин — лишь первое поколение психотропных средств. Есть шанс, что практически все чудеса, которые народная фантазия ждет от генной инженерии, будут осуществлены с помощью нейрофармакологии ^[104]. Лекарства группы так называемых бензодиазепинов могут использоваться для воздействия на системы гаммааминомасляной кислоты (GABA) с целью снижения тревожности, поддержания спокойной, но активной бодрости и более коротких периодов адекватного сна без побочных седативных эффектов. Стимуляторы ацетилхолиновой системы могут применяться для повышения способности к запоминанию новых фактов, сохранению их в памяти и улучшению способности вспоминать факты. Стимуляторы допаминовой системы могут повысить выносливость и целеустремленность. Селективные ингибиторы реабсорбции серотонина в комбинации с препаратами, воздействующими на допаминовую и норэпинефриновую системы, могут порождать изменения поведения, управляемого взаимодействием систем других нейромедиаторов. И наконец, может появиться возможность воздействия на системы эндогенных опиатов для уменьшения болевой чувствительности и повышения порога удовольствия.

Даже не надо ждать появления генной инженерии и спроектированных младенцев, чтобы ощутить те политические силы, которые выведут на сцену новые медицинские технологии; все это уже видно в нейрофармакологии. Распространение психотропных средств в США выявляет три сильных политических тренда, которые вновь проявятся при появлении генной инженерии. Первый — это желание со стороны обыкновенных людей как можно больше вывести свое поведение в область медицины и тем снять с себя ответственность за свои действия. Второй— давление сильных экономических интересов, способствующее этому процессу. Среди носителей этих интересов — люди, оказывающие социальные услуги, например, учителя и врачи, которые всегда предпочтут прямой биологический путь сложным обходным путям воздействий на поведение, а также фармацевтические компании — изготовители этих лекарств. Третий тренд, возникающий из попыток все на свете отнести к медицине, — это тенденция расширять область применения лекарств на все большее число состояний. Всегда будет возможно найти где-нибудь врача, который согласится, что такое-то и такое-то неприятное или тяжелое состояние есть патология, и только вопрос времени, когда широкая общественность начнет считать это состояние инвалидностью, юридически подлежащей какой-то общественной компенсации.

Я столько времени затратил на такие лекарства, как прозак и риталин, не потому, что считаю, будто они по сути своей являются злом или вредом, но потому что они, как мне кажется, первые ласточки того, что будет. Вполне возможно, что через несколько лет они выйдут из моды из-за непредвиденных побочных эффектов. Но если так, то к тому времени их заменят еще более изощренными психотропными средствами с более сильным и целенаправленным действием.

Термин "социальный контроль", конечно, пробуждает правого толка фантазии о правительствах, использующих препараты перемены сознания с целью превращения народа в послушных подданных. Это конкретное опасение, мне кажется, не относится к предвидимому будущему. Но социальный контроль — это вещь, которой могут воспользоваться иные социальные силы, кроме государства: родители, учителя, школы и другие, чьи интересы связаны с поведением людей. Демократия, как указывал Алексис де Токвиль, "подвержена тирании большинства", и в ней мнение населения изгоняет подлинные разнообразие и различия. В наши дни это явление известно под названием политической корректности, и действительно стоит побеспокоиться, не станет ли современная биотехнология вскоре мощным средством для прямого биологического достижения целей политической корректности.

Нейрофарм экология также указывает путь к возможным политическим реакциям, Вне сомнения тот факт, что лекарства вроде прозака или риталина помогают колоссальному числу людей, которым иначе не помочь. Дело в том, что существует много людей с серьезной депрессией или выраженной гиперактивностью, чье биологическое состояние не дает им радоваться нормальной для большинства жизни. Если не считать, быть может, сайентологов, то мало найдется людей, которые потребовали бы прямого запрета на подобные средства или ограничили бы их применение лишь явно клиническими случаями. Что нас может — и должно — волновать, это использование таких лекарств либо для "косметической фармакологии", то есть либо для улучшения в остальном нормального поведения, либо для замены одного нормального поведения на другое, которое кем-то считается социально предпочтительным.

Американское общество, как и почти любое другое, это беспокойство выражает в законах о лекарствах, Но наши законы часто противоречат друг другу и плохо продуманы, не говоря уже о том, что они плохо соблюдаются. Возьмем, например, экстази— уличное название MDMA, или метилендиоксиметамфетамина— один из наиболее быстро распространявшихся в девяностые годы запрещенных наркотиков. Экстази, стимулятор, весьма похожий на метамфетамин, стал модным в танцевальных клубах. Согласно национальному институту США по борьбе со злоупотреблением наркотиками, 8 % выпускников средних школ, или 3,4 миллиона американцев, хоть раз в жизни пробовали MDMA ^[105].

Химически родственный риталину экстази по действию больше похож на прозак: он стимулирует выброс серотонина в мозг. Экстази дает эффект сильной перемены настроения и личности, как и прозак. Вот история одной из принимавших экстази:

Все принимавшие наркотик в один голос утверждают, что начальная эйфория от экстази — величайшее переживание в жизни. Дженни, 20 лет, студентка колледжа из сельской глубинки штата Нью-Йорк. Мы с ней встретились в декабре, когда она приехала в Вашингтон. У Дженни тонкие черты и бледный цвет лица, как у принцессы фолк-музыки. Впервые, как она сказала, экстази она приняла год назад. Он вызвал у нее глубокие размышления. "Я решила, что когда-нибудь заведу детей, — сказала она с потрясающей откровенностью. — До этого я думала, что никогда этого не сделаю. Я думала, что буду не слишком хорошей матерью, поскольку в детстве меня отец обижал физически и психически. Но тут я поняла, что буду любить своих детей и о них заботиться, и решения потом не изменила". Еще она говорит, что при первом приеме экстази она почти простила своего отца, потому что поняла: "плохих людей на свете нет". ^[106]

Другие описания экстази выставляют его как лекарство, повышающее социальную чувствительность, способствующее связям между людьми, улучшающее внимание — всё это эффекты, в целом одобряемые обществом и тревожно напоминающие те, что приписывают прозаку. И все же экстази — запретное вещество, продажа и употребление которого в Соединенных Штатах вне закона при любых обстоятельствах, в то время как риталин и прозак — лекарства, которые вполне легально может выписать врач. В чем же разница?