Читать онлайн «Остров в океане». Страница 91

У большинства рыб плавники служат рулем, стабилизатором, тормозом или элероном. Акулы используют его еще для одной важной цели. Брюшные плавники самца превратились в длинный трубкообразный отросток, полый внутри. Через эти видоизмененные плавники или, как их называют, птеригоподии, в тело самки вводится животворная сперма. Это исключительно разумное приспособление. Оно обеспечивает не только оплодотворение яиц, но и их экономию, не допуская того чудовищного, но характерного для жителей моря расточительства миллионов клеток спермы, которые уносятся водой, так и не выполнив своего предназначения. Соответственно нет и потери яиц, погибающих неоплодотворенными. Это тоже одна из причин, почему численность акул не уменьшается и почему род акул уцелел, хотя несравненно более сложно организованные существа вымерли.

Жизнь и арифметика тесно связаны между собой Шансы акулы на сохранение рода, как и других рыб. прямо пропорциональны численности ее потомства Акулы в этом отношении придерживаются почти таких же норм, как люди. Живородящие приносят обычно двух-трех детенышей; дюжина считается для них максимумом. Сравните эти цифры с девятью миллионами яиц, которые мечет треска, чтобы ее род не угас. Оплодотворение у большинства видов акул происходит так, как я только что рассказал, но способы деторождения различны. Многие виды живородящие, но и не меньшее количество видов откладывает яйца. При кладке неизбежны потери, поэтому самка, чтобы обеспечить потомство, мечет огромное количество икры — опять применение законов математики к жизни.

Яйца акулы, как и родственных ей скатов, заключены в твердую роговую оболочку; они обычно прямоугольные с длинными, волокнистыми щупальцами, при помощи которых укрепляются на водорослях или твердых предметах, чтобы их не унесло течением. Но существуют яйца и другой формы — закрученные в спираль, подобно некоторым морским раковинам. На берегах Атлантического океана в определенные периоды можно обнаружить массы черных оболочек от этих яиц.

Интереснейший пример того, насколько могут видоизмениться плавники в своем развитии, дает прилипало, назойливый и непрошеный спутник акулы. Прилипалы используют акул, как бродяги — товарные поезда: прицепляются, вернее, присасываются к ним овальным диском, находящимся у них на верхней, плоской стороне черепа. Диск состоит из мясистых подушечек; сокращение мускулов создает полувакуум. Диск этот не что иное, как спинной плавник, в результате удивительного превращения ставший присоской.

Однако морская лисица[80] превзошла в этом отношении всех: верхняя лопасть ее хвостового плавника равна по длине всему ее телу. Зачем нужен такой длинный плавник? Мы этого не знаем, но высказывается предположение, что эта акула пользуется им как цепом, чтобы сбивать в кучи стаи мелких рыб, которыми она питается. Общераспространенная версия, будто хвост служит морской лисице для того, чтобы убивать дельфинов, совершенно несостоятельна. Возможно также, что здесь мы имеем дело с одним из капризов природы. Мы ничего не узнаем наверняка об этих рыбах, пока не найдем способа наблюдать их в их естественной среде. Океан будет последней границей, которую предстоит взять человеческому разуму.

Тема об акульих плавниках далеко не исчерпывается упоминанием о морской лисице. Остаются еще скаты, включая огромных мант,[81] которые в сущности тоже акулы, приспособившиеся к существованию на дне. Скаты — это, можно сказать, грудные плавники акулы, насаженные на весьма скромное по размерам тело. Эти рыбы как бы сплошь состоят из плавников. О том, что скаты — это видоизменившиеся акулы, свидетельствуют морские ангелы[82] — уже не акулы, но еще и не скаты. В водах Инагуа водится множество скатов. Около поселка они часто подходят почти к самому берегу, чтобы поживиться отбросами, которые рыбаки, обрабатывая свой улов, бросают в море.

Один из скатов сильно меня напугал. Я разгуливал по мелководной лагуне за барьерным рифом, собирая раковины, как вдруг почувствовал под ногами что-то напоминающее резину. От испуга я высоко подпрыгнул и тут же увидел хвостовой плавник ската, известного под названием хвостокол; еще немного — и я бы наскочил на него. Распустив широкие крылья, скат быстро ушел на глубину. Мне повезло, что я не наступил на его хвост — он снабжен опасными острыми и зазубренными шипами, которые могут причинить серьезные, болезненные ранения. Раны не заживают иногда по месяцам, потому что шипы покрыты слизью, насыщенной микробами, вызывающими длительную инфекцию. Эти шипы представляют собою не что иное, как унаследованные ими от акул кожные зубы, превратившиеся в грозное орудие защиты и нападения.

Если бы мне пришлось составлять каталог необычайных, диковинных рыб, первое место в нем заняла бы рыба-молот, представшая передо мной как-то под вечер во время одной из подводных экскурсий. Я уже около часу находился под водой, где-то на полпути между участком, который патрулировали песчаные акулы, и коралловым замком донной акулы. Глубина в этом место около сорока футов. Меня интересовали огромные, торчавшие из песка раковины. Среди выброшенных на берег раковин не встречалось таких крупных экземпляров. Хотя моллюски сидели в мягком песке, они настолько прочно закрепились в нем своими биссусными нитями, что выковырять их было не так-то легко. Убедившись, что голыми руками их не возьмешь, я поднялся в свою плоскодонку за железным крюком. Погревшись на солнце, я спустился на дно и нашел место, где окопалось несколько огромных моллюсков. Осторожно, чтобы не повредить хрупкую раковину, я подрывал крюком песок, пока не достиг переплетающихся нитей биссуса, а затем дернул. К моему огорчению, раковина раскололась, и кончик крюка зацепил лишь комок студенистого мяса моллюска. Я повторил ту же операцию с другой раковиной, соблюдая величайшую осторожность, но с тем же результатом. Еще две раковины, одну за другой, постигла та же участь, пока мне не пришло в голову, что нужно выкапывать моллюска со всеми нитями. Я снова принялся скрести дно своим железным крюком и так взбаламутил воду, что оказался в густом облаке ила, в котором ничего не было видно. Но это меня не обескуражило. Стоя на четвереньках, я копал плотное меловое дно, пока раковина, освобожденная от пут, не подалась. Я поднялся на ноги, держа ее в руках, и ничего не мог разглядеть в окружавшей меня мути. Течение было слабое, и облако ила висело вокруг меня, как занавес.

Я хотел подняться наверх по спасательной веревке, как вдруг обнаружил, что, возясь с раковинами, выпустил ее из рук и ее куда-то отнесло. Это не страшно, потому что в случае необходимости можно было подняться и по воздушному шлангу. Но не лучше ли все же найти веревку? Я стал ходить на ощупь кругами, махая вытянутыми руками. Не прошло и нескольких секунд, как веревка была найдена. Заткнув раковину за пояс, я полез вверх и, поднявшись футов на десять, заметил внизу смутную серую тень, двигающуюся в толще воды. Не зная, что это такое, я счел за благо поскорее выбраться на поверхность. Под килем лодки я задержался, положил раковину и снова опустился футов на шесть.