Читать онлайн «Как ненасилие защищает государство». Страница 11

«В этом марте сооснователь „Еды вместо бомб“ Кейт МакГенри и местный нигерийский волонтёр Йинка Дада посетили людей, страдающих из-за работы нигерийских нефтеперерабатывающих заводов. Условия в регионе ужасны, и „бомбы“ едва ли смогут их улучшить. Кризис в Нигерии способствовал повышению цен на нефть до рекордных $72 за баррель. Людей, естественно, раздражает то, что прибыли от их ресурсов обогащают иностранные компании в то время, как их собственная природа загрязняется и они живут в нищете. „Еда вместо бомб“ предлагает ненасильственное решение».75

Призыв о помощи «Еды вместо бомб» осудил действия антиправительственных повстанцев из «Движения за освобождение дельты Нигера» (MEND), стремящихся к автономии местного народа Иджо и сворачиванию разрушительной нефтяной индустрии (в то время как FNB «приветствовали заявление нигерийского президента Олусегуна Обасанджо о создании новых рабочих мест в районе дельты» с нефтяных доходов). MEND похитили несколько иностранных сотрудников нефтяных компаний (американцев и европейцев), требуя прекращения правительственных репрессий и корпоративной эксплуатации (заложников отпустили невредимыми). Странно, что, осудив это похищение, «Еда вместо бомб» забыла упомянуть бомбардировку нигерийской армией под командованием президента Обасанджо нескольких деревень Иджо, которые, как считалось, поддерживают MEND. Хотя нет доказательств того, что «предлагаемое» FNB «ненасильственное решение» как-либо поможет освободить нигерийцев от эксплуатации и угнетения, которым они подвергаются, но, если бы среди нигерийцев действительно практиковалось ненасилие, это явно предотвратило бы «кризис» правительства и снова сбило цены на нефть, чего, полагаю, и нужно Северной Америке для спокойной жизни.

Повстанцы из «Движения за освобождение дельты Нигера».

Перед лицом тотального угнетения со стороны системы белого господства, очевидной бесполезности политического процесса и бесстыжих попыток оппозиционной элиты эксплуатировать и контролировать гнев угнетённых нам вовсе не кажется странным или противоречивым то, что «колонизованный человек находит свободу в насилии и через насилие».76 Эта формулировка принадлежит Францу Фанону, доктору из Мартиники, написавшему одну из важнейших работ о борьбе против колониализма. Большинство белых имеют достаточно прав и привилегий, так что мы можем путать эти комфортабельно длинные, подбитые бархатом цепи со свободой, и поэтому комфортабельно с удобством агитируем в рамках демократического общества (рамках, составленных из насильственно установленных расовых, экономических, сексуальных и правительственных структур). Некоторые из нас заходят ещё дальше в своих ошибках, полагая, что все люди сталкиваются с одинаковыми обстоятельствами, и ожидают от цветных использования привилегий, которыми те фактически не располагают. Мы уже не говорим о стратегической необходимости атаковать государство всеми доступными нам способами, но интересно, понимают ли те из нас, кто не сталкивался с ежедневным унижением со стороны полиции, с деградацией и подчинением, каков воодушевляющий эффект от нанесения успешного ответного удара? Франц Фанон пишет о психологии колониализма и насилия в освободительной борьбе: «На уровне личности насилие (как часть освободительной борьбы) является очищающей силой. Оно освобождает туземца от комплекса неполноценности… от отчаяния и бездействия; оно делает его бесстрашным и восстанавливает самоуважение».77

Но поборники ненасилия, происходящие из привилегированных слоёв, чей материальный и психологический комфорт гарантируется и защищается насильственным порядком, не получают в процессе развития насильственно вбитого комплекса неполноценности. Высокомерие, с которым пацифисты полагают себя вправе диктовать людям, выросшим в совсем других, куда более жестоких обстоятельствах, какие формы борьбы нравственны и эффективны, просто шокирует. Белые горожане, читающие лекции по сопротивлению детям из лагеря для беженцев Дженин или проповедующие посреди колумбийских «полей смерти», поразительно схожи, например, с экономистами Мирового банка, диктующими «хорошие» способы земледелия индийским фермерам, унаследовавшим вековые традиции возделывания земли. Вообще вполне спокойное отношение представителей привилегированного класса к системе глобального насилия заставляет сомневаться в искренности привилегированных, в данном случае белых людей, отстаивающих ненасилие. Снова процитируем Даррена Паркера: «Ненасильственного образа мыслей, как минимум, гораздо легче достигнуть, когда ты не являешься прямой мишенью несправедливости и можешь просто психологически дистанцироваться. В конце концов гораздо легче „возлюбить врага твоего“, когда это, в общем-то, не твой враг».78

Да, цветные, бедные и жители Третьего мира практиковали ненасилие (хотя обычно такие пацифисты происходят из более привилегированных слоёв внутри их социума), но только через призму сильнейшего чувства собственного превосходства белые активисты могут осуждать угнетённых, пошедших другим путём. Безусловно, вне зависимости от степени привилегированности, мы должны доверять собственному анализу ситуации, но когда этот анализ основан на сомнительной позиции морального превосходства и удобно-избирательной трактовке того, что считать насилием, то наша самокритика, скорее всего, уснёт, не справившись со своей задачей. Когда мы понимаем, что привилегированные люди извлекают материальные выгоды из эксплуатации угнетённых, а значит, нам выгодно насилие, используемое для их подавления, мы не можем искренне осуждать их за насильственное восстание против системного насилия, наделяющего нас привилегиями. (Тем, кто когда-либо осуждал насильственное сопротивление народов, выросших в более угнетённых условиях, стоит задуматься в следующий раз, когда они будут есть банан или пить чашку кофе.)

Надеюсь, всем хорошо понятно, что правительство использует более жестокие формы угнетения к сопротивляющимся цветным, чем к белым. Когда традиционалисты из племени Оглала и «Движения американских индейцев» восстали в резервации Пайн-Ридж в 1970-х гг., чтобы отстоять свою скромную независимость и объединиться против распространившейся травли со стороны навязанного им «племенного руководства», Пентагон, ФБР, Служба федеральных маршалов и Бюро по делам индейцев устроили настоящую карательную кампанию, результатом которой стали ежедневное насилие и десятки смертей. Цитируя Уорда Черчилля и Джима Вандер Уолла: «Принцип вооружённой самозащиты стал для инакомыслящих необходимым средством выживания».79

«Движение американских индейцев», события в Вундед-Ни, 1972-74 гг.

Единственные проповедники ненасилия, которых мне доводилось слушать, отвергающие даже легитимность самообороны, были белыми. Хоть они и могут демонстрировать своих Оскаров Ромеро,80 ни жизни их самих, ни их семьи не подвергались прямой угрозе в результате их активизма.81 Мне пришлось изрядно помучиться прежде, чем я смог поверить в то, что их отвращение к насилию так же связано с их принципами, как и с их привилегиями и невежеством. Возможность людей столкнуться с необходимостью насильственного отпора для выживания (не учитывая ситуацию применения обычной самообороны) или улучшения своих жизней во многом зависит от цвета их кожи и их места в различных локальных и глобальных иерархиях угнетения. Именно это ненасилие игнорирует, относясь к насилию как к чисто моральной дилемме или к личному выбору.

Альтернативное направление внутри пацифистского движения, внимательное к культурным различиям, позволяет привилегированным активистам допускать или даже поддерживать воинственное сопротивление в странах Третьего мира и, возможно, во внутренних колониях европейских/американских государств и призывает к ненасилию только выходцев из своей же привилегированной среды. Такая позиция представляет собой новый расизм, предполагающий, что биться и умирать должны цветные в открыто-репрессивных государствах Третьего мира, в то время как привилегированные граждане центров империй могут довольствоваться более подходящими для их условий жизни формами сопротивления, такими как митинги и сидячие забастовки.

Антирасистский анализ требует, наоборот, чтобы белые люди поняли, что насилие, от которого цветные вынуждены защищаться, берёт начало в белом «Первом мире». Поэтому адекватным сопротивлением режиму, ведущему войну против колонизованного народа на другой стороне глобуса, является перенесение войны домой: построение антиавторитарной, кооперативной и антирасистской культуры среди белых людей, нападение на институты империализма и оказание помощи угнетённым сражающимся людям без подрывания суверенитета их борьбы. Между прочим, недеспотические пацифисты, допускающие небольшой культурный релятивизм, как правило, менее склонны поддерживать вооружённую революцию, когда сражения подбираются ближе к дому. Ход их мысли примерно такой: далёкие палестинцы, например, могут участвовать в вооружённой борьбе потому, что живут под властью насильственного режима, а вот доведённым до скотского состояния жителям соседнего городского гетто было бы «неправильно» или «безответственно» формировать партизанские отряды. Эта тенденция называется «не в моём дворе», её подпитывает признание того, что революция там будет восхитительной, но революция здесь лишит привилегированных активистов привычного нам комфорта. Здесь присутствует и латентный страх перед расовым восстанием, притихающий лишь тогда, когда им руководит туземец, исповедующий ненасилие. Марширующие чернокожие фотогеничны. Чернокожие с огнестрельным оружием заставляют вспомнить кровавые криминальные репортажи из вечернего выпуска новостей. Индейцы, устраивающие пресс-конференцию, — это похвально. Индейцы, готовые, желающие и способные забрать свою землю обратно, — это уже немного тревожно. Поэтому поддержка белыми цветных революционеров на домашнем фронте, как и знание о них, ограничивается вялыми мучениками — мёртвыми и заточёнными.