Читать онлайн «Книга воспоминаний». Страница 21

Он так и не вспомнил названия этой статуи, так как познания лейтенанта Эбелинга в области достопримечательностей Эрмитажа были весьма слабы. Но так или иначе, мой покой был нарушен.

Ни один юноша моего возраста не мог бы противостоять сосредоточенным атакам моих искусителей-товарищей. Накануне нашего прибытия в Гонконг я выразил согласие принять участие в их похождениях.

Войдя в квартиру в сопровождении двух из наших офицеров, я был приятно поражен отсутствием той вульгарности, которая составляет неизбежную атмосферу подобных мест. Комнаты были обставлены с большим вкусом. Три молодые хозяйки были прелестны, чаруя своей непринужденностью. Французы назвали бы их дамами полусвета, а это слово так далеко от истинного определения самой старой профессии мира.

Подали шампанское, и разговор завязался. Звук голосов всех троих был очень приятен. Он очень мило обсуждали текущие события: их несомненный ум позволял им обходиться без помощи нарочитой светскости. Цель нашего посещения не вызывала никаких сомнений и вот наступило время, когда меня оставили наедине с самой хорошенькой из трех. Она предложила мне, показать свою комнату – и то, что было неизбежно, произошло..

С этого вечера мы стали большими друзьями. Мы посещали с нею рестораны и совершали продолжительные прогулки в горы, откуда открывался великолепный вид на панораму Гонконга. Она прекрасно держала себя, говоря по правде, гораздо лучше так называемых европейских дам общества, проживающих в Кита. Постепенно она рассказала мне историю своей жизни. Она никого не обвиняла и ни на кого не жаловалась.

Жажда приключений привела ее из родного Сан-Франциско на Дальний Восток; непреодолимое желание иметь красивые вещи довершило остальное. Такова была жизнь: одни выигрывали, другие проигрывали, но, чтобы вступить в игру, нужно было иметь какую-то точку опоры. Она говорила о мужчинах без горечи. Это были, по ее словам: трезвые животные, пьяные идеалисты, проходимцы или же широкие сорвиголовы. В ее жизни все зависело от удачи. Она любовалась картинами мимо проходящей жизни, хоть и сознавала, что сутолока жизни ее раздавила. Но ничего нельзя было сделать, чтобы ее положение изменить.

Оттенки любви бесчисленны и многообразны. Без сомнения многие формы любви продиктованы жалостью. Мне было бесконечно грустно покидать Гонконг, и мы в течение года переписывались потом с нею. И каждый раз, когда впоследствии Рында возвращалась в Гонконг, я садился в рикшу и торопил его к знакомому дому. Когда в 1890 году я снова посетил Дальний Восток, ее друзья сообщили мне, что она скончалась от туберкулеза.

В кают-компании снова царило большее оживление. Как только мы бросили якорь в порту Нагасаки, офицеры русского клипера Вестник сделали нам визит. Они восторженно рассказывали о двух годах, проведенных в Японии. Почти все они были женаты на японках. Браки эти не сопровождались официальными церемониями, но это не мешало им жить вместе с их туземными женами в миниатюрных домиках, похожих на изящные игрушки с крошечными садами, карликовыми деревьями, маленькими ручейками, воздушными мостиками и микроскопическими цветами.

Они утверждали, что морской министр неофициально разрешил им эти браки, так как понимал трудное положение моряков, которые на два года были разлучены со своим домом. Конечно, надо было добавить, что все это происходило много лет задолго до того, как Пьер Лоти и композитор Пучини нашли неиссякаемый источник для извлечения доходов из душераздирающих арий мадам Кризантем и мадам Беттерфлей. Таким образом в данном случае искусство никак не могло повлиять на установление морального критерия для скитающихся сто свету моряков.

В то время одна вдова, – японка по имени Омати – она содержала очень хороший ресторан в деревне Инасса вблизи Нагасаки. На нее русские моряки смотрели как на приемную мать русского военного флота. Она держала русских поваров, свободно говорила по-русски, играла, на пианино и на гитаре русские песни, угощала нас крутыми яйцами с зеленым луком и свежей икрой, и вообще ей удалось создать в ее заведении атмосферу типичного русского ресторана, который с успехом мог бы занять место где-нибудь на окраинах Москвы..

Но кроме кулинарии и развлечений, она знакомила русских офицеров с их будущими японскими женами. За эту услугу она не требовала никакого вознаграждения, делая это по доброте сердца. Она полагала, что должна сделать все от нее зависящее, чтобы мы привезли в Россию добрые воспоминания о японском гостеприимстве. Офицеры Вестника дали в ее ресторане обед в нашу честь в присутствии своих жен, а те, в свою очередь, привели с собою приятельниц, еще свободных от брачных уз.

Омати-сан превзошла по этому случаю самое себя, и мы, впервые за долгое время, ели у нее превосходный русский обед. Бутылки водки, украшенные этикетами с двуглавым орлом, неизбежные пирожки, настоящий борщ, синие коробки со свежей икрой, поставленные в ледяные глыбы, огромная осетрина по середине стола, русская музыка в исполнении хозяйки и гостей – все это создавало такую обстановку, что нам с трудом верилось, что мы в Японии.

Мы с любопытством наблюдали за тем, как держали себя игрушечные японочки. Они все время смялись, принимали участие в нашем пении, но почти ничего не пили. Он представляли собою странную смесь нежности с невероятной рассудочностью. Их сородичи не только не подвергали их остракизму за их связи с иностранцами, но считали их образ жизни одною из форм общественной деятельности, открытою для их пола.

Впоследствии они намеревались выйти замуж за японцев, иметь детей и вести самый буржуазный образ жизни. Пока же он были готовы разделить общество веселых иностранных офицеров, конечно, только при условии, чтобы с ними хорошо и с должным уважением обходились.

Всякая попытка зависти флирт с женой какого-нибудь офицера была бы признана нарушением существующих обычаев. Их определенное миpocoзеpцание не носило никаких следов западноевропейского мышления; как все обитатели востока, они проповедовали моральную непорочность и духовную верность, которая в их глазах ценилась гораздо выше физической невинности. Почти никто из европейских или же американских писателей не сумел истолковать эту черту японского рационализма.

Разбитое сердце мадам Баттерфляй вызвало взрыв хохота в Империи Восходящего Солнца, потому что ни одна из носительниц кимоно не была настолько глупа, чтобы предполагать, что она могла бы остаться с мужем до гробовой доски. Обычно брачный контракт заключался с японками на срок от одного до трех лет, в зависимости от того, сколько времени находилось военное судно в водах. Японии. К моменту истечения срока подобного контракта, появлялся новый офицер, или же, если предыдущей муж был в достаточной мере щедр и его жена могла, сэкономить достаточную сумму денег, то она возвращалась обратно в свою семью.

Я часто навещал семьи моих женатых друзей, и мое положение холостяка становилось прямо неудобным. Жены не могли понять, почему этот молодой самурай – им объяснили, что самурай означало по-русски Великий Князь, – проводит вечера у чужого очага вместо того, чтобы создать свой собственный уютный дом. И, когда я снимал при входе в их картонные домики, обувь, чтобы не запачкать на диво вычищенных полов, и входил в одних носках в гостиную, недоверчивая улыбка на ярко накрашенных губах хозяйки встречала меня. По всей вероятности, этот удивительно высокий самурай хотел попытать верность японских жен. Или же, быть может, он был слишком скуп, чтобы содержать жену! – читалось в их глазах.

Я решил жениться. Эта новость вызвала, сенсацию в деревне Инасса, и были объявлены смотрины девицам и дамам, которые желали бы занять роль домоправительницы русского великого самурая.

Смотрины были назначены на определенный день. Напрасно я старался избежать излишней пышности. Однако, мои друзья всецело поддержали желание г-жи Омати-сан дать возможность каждой девушке, которая подходила бы к намеченной роли, принять участие в конкурсе.

После смотрин должен был состояться торжественный свадебный обед всем офицерам с шести военных кораблей, стоявших в Нагасаки.

Выбор моей будущей жены представлял большие трудности. Все они оказались одинаковыми. Все они были улыбающиеся, обмахивающиеся веерами куклы которые с непередаваемой грацией держали, чашечки с чаем. На наше приглашение их явилось не менее шестидесяти. Даже самые бывалые офицеры среди нас, встали в тупик пред таким изобилием изящества. Я не мог смотреть спокойно на взволнованное лицо Эбелинга, но мой смех был бы неправильно истолкован невестами. В конце концов, мое предпочтение к синему цвету разрешило мои сомнения; я остановил свой выбор на девушке, одетой в кимоно сапфирового цвета, вышитое белыми цветами.

Haконец, у меня завелся свой собственный дом, правда очень скромный по размерам и убранству. Однако, командир Рынды строго следил за тем, чтобы мы, молодежь, не слишком разленились, и заставлял нас заниматься ежедневно до шести часов вечера. Но в половине седьмого я уже был дома за обеденным столом в обществе миниатюрного существа.