Читать онлайн «Джихад. Экспансия и закат исламизма». Страница 86

Параллельно с военными успехами египетского государства в противостоянии с «Гамаа» усиливалось политическое давление на «Братьев-мусульман» в соответствии со стратегией, выработанной весной 1993 года. Власть и лично раис регулярно обвиняли их в том, что они выполняли функцию «благопристойной витрины» для групп, исповедовавших насилие. Эта аргументация, которой не хватало конкретных и убедительных доказательств, была призвана прежде всего дать знак набожным средним классам, что режим не будет вести переговоры с позиции слабости и что будет подавлена любая попытка присоединиться к радикальным группировкам и неимущей городской молодежи для оказания давления на правительство. Это был также сигнал западным странам, в которых раздавались голоса, призывавшие содействовать приходу к власти «умеренных» исламистов — в Египте, Алжире и других странах региона.

Однако сами успехи «Братьев» породили среди них расхождения, которыми египетский режим не преминул воспользоваться. В самом деле, ассоциацией управляла геронтократия в лице «исторических» руководителей донасеровской эпохи, которые оставались враждебны превращению организации в политическую партию. Для них это означало фактически признать институты, совершенно чуждые исламскому государству, применяющему шариат, — государству, к которому стремились «Братья». Как пояснял в начале 1996 года для прессы их верховный наставник, Мустафа Машхур, стратегия организации состояла в том, чтобы «присутствовать» во всех сферах, где она имела возможность закрепиться, не стремясь попасть в институциональное политическое пространство, правила и функционирование которого зависели от произвола режима. Благодаря этому присутствию (в профессиональных корпорациях, в благотворительном секторе, в мечетях и связанных с ними ассоциациях, в «неростовщической» финансовой и банковской системе, в университете, прессе, правовой системе, среди депутатов парламента) «Братьям» удавалось вести «проповедь» (даава), которая со временем должна была убедить общество провести в жизнь «исламское решение». Однако эта стратегия завоевания власти через «врастание» в общество была отвергнута молодым поколением, которое прошло школу университетского активизма 70-х годов и с середины 80-х годов побеждало на выборax в профессиональных корпорациях. В январе 1995 года один из видных представителей этого поколения, вице-президент корпорации врачей Исам аль-Арьян, потребовал легализации «Братьев» в качестве политической партии. Вскоре он был арестован вместе с несколькими десятками врачей, инженеров и других представителей средних классов. Военный трибунал приговорил их к длительным срокам тюремного заключения за «создание незаконной организации». Это обвинение, отвергнутое «Братьями» (а также многими наблюдагелями) как «сфабрикованное», было призвано помешать им участвовать в парламентских выборах в ноябре — декабре 1995 года.[353] В январе 1996 года другие представители этого «молодого поколения» потребовали признания партии, вышедшей из недр «Братства», но организационно с ним не связанной. Получившая название «Аль-Васат» («Центр»),[354] эта партия, в руководстве которой был один копт (англиканин), стремилась занять центр политического спектра. В электоральном плане она ориентировалась на образованные средние классы, которые хотела объединить вокруг набожных представителей этих классов (как это сумели сделать «Братья» на профсоюзных выборах). Ее программа, ставившая во главу угла гражданские свободы, права человека, национальное единство и т. д., порывала с линией «Братьев» и недвусмысленно признавала основы демократии западного типа. В этом плане партия противопоставляла себя одновременно и «Братьям», для которых «исламское государство» на основе шариата являлось единственно правильным политическим строем, и режиму, репрессивная практика которого была нацелена на подавление свобод. Эта инициатива, категорически отвергнутая верховным наставником, Мустафой Машхуром, усмотревшим в ней покушение на собственный авторитет, не получила согласия и со стороны режима: последний к началу 1996 года еще не восстановил своих позиций и не мог принять проект объединения средних классов, создававший конкуренцию для той социальной базы, которую он искал для себя. Главные инициаторы создания партии были арестованы, и она прекратила свое существование.

В 1996 году для руководства страны в политике «тотального подавления» исламистского движения не могло быть никаких исключений: общий спад волны насилия[355] — при продолжении отдельных громких терактов — позволял надеяться на достижение определенных успехов в обозримом будущем. Колебания, отмечавшиеся до 1993 года, уже не допускались, даже если ценой тому был дефицит демократии, столь возмущавший Запад. И власть добилась, чего хотела, спровоцировав раскол «Гамаа исламийя» в следующем году. В июле 1997 года ее «исторические лидеры», отбывавшие заключение в Египте, призвали к прекращению огня, осознав провал своей стратегии войны с государством, крайности и неудачи которой оттолкнули от исламистов население. Отвергнутая многими лидерами, находившимися в изгнании, но поддержанная из американской тюрьмы шейхом Абдель Рахманом, эта инициатива была поставлена под сомнение убийствами полицейских, совершенными в сентябре в долине Нила и указывавшими на раскол в рядах организации. Кульминацией раскола стало массовое убийство туристов в храме Хатшепсут в Луксоре 17 ноября. Оно было осуждено европейским центром «Гамаа», но встретило одобрение у руководителей, оставшихся в Афганистане.[356] С этого времени «Гамаа исламийя» как основная организация политического насилия в Египте прекратила свое существование.

Египетский режим, как и алжирский, выиграл войну, развязанную против него в 1992 году радикальным исламистским течением. Он начал с ликвидации основы народной поддержки «Гамаа» в Имбабе, затем поймал ее на склонности к терроризму, которая чем дальше, тем больше отталкивала от радикалов широкие слои населения. Он также позаботился о том, чтобы не допустить воссоединения исламистского движения, к которому могла бы привести деятельность Посреднического комитета в начале 1993 года. Затем режим систематически срывал попытки «Братьев-мусульман» выступать в качестве политического представителя набожной буржуазии, ставя эту организацию вне закона и не оставляя никаких шансов на создание партии «центра», которое шло вразрез с притязаниями власти на объединение средних классов. Режим смог успешно реализовать антиисламистскую программу, поскольку воспользовался благоприятной экономической конъюнктурой, сложившейся после войны в Заливе, — это помогло Египту списать часть своего внешнего долга, а эмигранты, шокированные многомесячным бездействием кувейтских банков, начали размещать свои капиталы в египетских банках. Политика приватизации и модернизации экономики способствовала появлению нового слоя предпринимателей, которые за 10 лет изменили облик египетской буржуазии больше, чем за всю посленасеровскую эпоху. Власти рассчитывали, что рост богатства приведет к тому, что социальные интересы средних слоев возобладают над их идеологическими склонностями и что эти слои будут способствовать процветанию страны, демонстрируя и финансируя благочестие, благоприятствующее политическому консенсусу, вместо того чтобы поддерживать оппозиционный ислам, представленный «Братьями-мусульманами». Отсюда — использование режимом многочисленных символов религиозности, которые прежде являлись «маркерами» воинствующего исламизма, гибридизация знаков и их превращение в товары — будь то шикарный хиджаб, обрамляющий напудренное личико, или подстриженная по последней итальянской моде бородка, или вечерние «сервированные столы» («маидат аррахман») в месяц Рамадан. Прежде над ними красовался лозунг «Братьев»: «Ислам — это решение!», сегодня они служат благотворительным дополнением к коммерческой рекламе предприятий или торговцев, которые устанавливают их перед своими заведениями.[357] Уподобляясь и здесь алжирскому режиму, египетские власти, судя по всему, рассчитывали, что исламизм можно «растворить» в рынке. Однако рынок способен побудить предпринимателей однажды сделать выбор в пользу политического плюрализма и подлинной демократизации, которых в обеих странах всё еще недостает.[358]

Джихад был провозглашен (или активизирован) в Боснии, Алжире и Египте в том же 1992 году, когда из Пешавара возвращались закаленные в боях активисты. В Египте, как и в Алжире, боевики были уроженцами этих стран; в афганские лагеря они отправились в середине 80-х годов при негласном поощрении со стороны режимов,[359] не без удовольствия избавлявшихся от потенциальных возмутителей спокойствия. Зато в Боснии все «джихадисты» были иностранцами, в основном арабами, многие из которых были выходцами с Аравийского полуострова, в частности саудовцами. Так же и в Таджикистане, а с 1995 года — в Чечне арабские добровольцы играли важную роль в попытке превратить локальный конфликт в джихад.