Читать онлайн «Джихад. Экспансия и закат исламизма». Страница 34

Физическая смерть огромного числа этих молодых людей была также символической смертью их социальной группы как коллективного политического актера. Это проявилось в двух плоскостях. Для самой молодежи использование шиизма в политическом плане было внове. Дни памяти о мученической гибели имама Хусейна в Кербеле, отмечавшиеся под влиянием Шариати, а затем — в ходе революции, стали поводом к борьбе против современного воплощения тогдашнего халифа-тирана — нынешнего шаха. Религиозная энергия выплескивалась вовне, будучи направлена на изменение мира, в то время как господствовавшая шиитская традиция была ориентирована на скорбь и плач, достигавшие кульминации в коллективных сеансах самобичевания в дни ашуры. Чудовищная мясорубка войны с Ираком, казавшаяся бесконечной (она продолжалась восемь лет), позволила массам бедной молодежи вернуться к былой традиции мученичества, доведя самоистязание до самопожертвования. Речь уже не шла о преобразовании мира — революция свершилась, но не оправдала надежд молодежи. Стремление к смерти, к подавлению своего «я» санкционировало крах революционной утопии. Этот «смертельный шиизм» приобрел массовый характер в виде самопожертвования басиджи на фронте. Красноречивым свидетельством тому служат письма и завещания добровольцев родным, в которых они, используя исконные выражения шиитской мартирологии, пишут о своем желании оставить этот мир. Здесь в религиозной форме выразилось политическое самоубийство неимущей городской молодежи Ирана 80-х годов.

В свою очередь, режим всячески воспевал мученичество молодых иранцев. Он превратил его в основной источник собственной легитимности — еще в конце 90-х годов об этом напоминали назойливые настенные фрески в «сюрреалистическом» стиле, украшавшие стены крупных иранских городов портретами мучеников, чьи имена сочились красной краской наподобие «кровавого фонтана», украшающего солдатское кладбище в Тегеране. Исламская Республика правила от имени павших за Родину солдат, достойнейших преемников имама Хусейна. Однако эта обездоленная молодежь уже не существовала как организованная политическая сила, что позволяло говорить от ее имени и вместо нее. Тем не менее массы бедной городской молодежи физически не исчезли, напротив, сегодня темпы демографического прироста в Иране — одни из самых высоких в мире. Власти вынуждены принимать меры, которые бы облегчили социальную адаптацию десятков миллионов молодых людей. Эти меры имеют как моральный, так и экономический аспект.

Так, ношение женщинами покрывала и «полного комплекта исламского одеяния» стало обязательным после принятия соответствующего закона в апреле 1983 года, то есть сразу же после разгрома левых движений. Закончив охоту на «безбожников левых», комитэ смогли отныне перестроить свою деятельность и взять на себя обязанности полиции нравов. Активисты принялись устраивать облавы на женщин, «недостаточно укрытых» («бад хеджаби»). Нарушительниц препровождали в революционные трибуналы. Критерии ношения покрывала действительны и по сей день. Эти правила, определяющие длину, форму и цвет женской одежды, вывешены во всех общественных местах. Потенциальные «недостаточно укрытые» обычно принадлежат к секуляризированным средним классам и интеллигенции, тогда как комитэ пополняют свой контингент в народной среде. Последние выполняют, таким образом, отведенную им роль носителей и хранителей ценностей Исламской Республики и в этом качестве притесняют средние классы в отместку за то, что те все-таки сумели сохранить свой социальный статус и культурный капитал. Моральное поощрение обездоленных, которым было доверено культурное подавление общества во имя религии, служит компенсацией за их исключение из политической жизни.

В экономическом плане Исламская Республика привела в действие механизмы материального и морального поощрения, дабы превратить в свою клиентуру ту бедную городскую молодежь, которая совершала революцию и отдавала жизни на иракском фронте. Семьи мучеников могли посылать своих детей в университет без экзаменов. Выделялись пособия на жилье, продукты питания и т. д. Они выплачивались через фонды, подконтрольные духовенству. Получатели этой помощи были, таким образом, всецело заинтересованы в прочности режима и стали бы сражаться ради незыблемости власти хомейнистского духовенства и примыкавшей к нему исламистской интеллигенции: режим представлял интересы религиозной буржуазии базара, которая отныне полностью контролировала экономику, и платил за социальный мир сочетанием субсидий и пуританизма. Однако, как мы это увидим в последней части книги, управление экономикой этой социальной группой привело режим к банкротству и породило социальную напряженность, приведшую Исламскую Республику к кризису и рождению «постисламистского» общества.

Победа исламской революции в Иране стала самым ярким символом социальных потрясений 70-х годов XX века. По сравнению с концом 60-х, когда исламистское движение было маргинальным, а его идеи выражали мало кому известные интеллектуалы, изменения произошли поразительные. Исламизм превратился в главную силу в мусульманских государствах, диктующую свой политический сценарий. Тем не менее в мировых средствах массовой информации еще бытуют представления о фанатичном характере этого движения. Иллюстрациями к этому служат образы мулл в тюрбанах, марширующих с автоматами наперевес. Реальность же весьма многолика. За внешним религиозным единомыслием скрываются противоположные интересы социальных групп, заключивших между собой временные и хрупкие союзы. К тому же международное исламское идейное пространство, формировавшееся в этот момент, не составляло единого блока, каким еще оставался советский блок, а было ареной конфликтов, на которой различные претенденты боролись за гегемонию. На всем протяжении 80-х годов экспансия исламизма, который укреплялся в новых обществах и распространение которого казалось неудержимым, будет сопровождаться обострением его внутренних противоречий.

Победа Хомейни в Тегеране в 1979 году до основания потрясла современный исламский мир, находившийся под гегемонией Саудовской Аравии с момента создания Организации Исламской конференции в 1969 году и победы «нефтеислама» в октябрьской войне 1973 года. Новые хозяева Ирана полагали, что только они — истинное воплощение ислама, несмотря на свою шиитскую специфику. Правителей Эр-Рияда они изображали узурпаторами, которым, несмотря на показной религиозный ригоризм, не удавалось скрыть свою истинную роль поставщиков нефти для Запада, который взамен предоставлял военную защиту консервативной реакционной монархии. Один из соратников Хомейни, отбывавший ссылку в Париже, в беседе с журналистом одного из арабских изданий заявил зимой 1978/79 года: «Наберитесь терпения. (…) Увидите, что произойдет с саудовцами через шесть месяцев после нашего возвращения в Иран».[558] Действительно, через девять месяцев после этого заявления, на рассвете 20 ноября 1979 года, в день нового года пятнадцатого века хиджры, Большая мечеть Мекки была взята штурмом несколькими сотнями саудовских оппозиционеров. Их сопротивление удалось подавить лишь через две недели.[559] Ничто не указывало на то, что нападавшие, выступавшие с позиций крайнего ваххабизма, были в контакте с Тегераном, хотя в дни осады Большой мечети его влияние ощущалось в менее громких инцидентах, произошедших в зоне проживания шиитского меньшинства — Эль-Хасе, главной нефтяной зоне на востоке страны.[560] Для руководителей Саудовской Аравии эти события стали свидетельством того, что тщательно поддерживаемый ими на протяжении десяти истекших лет баланс оказался под угрозой: на их же собственной территории была поставлена под вопрос исламская легитимность самой монархии, выявилась ее беспомощность в деле обеспечения и поддержания порядка в святынях ислама. Иранская революционная пропаганда напрямую апеллировала к исламским чувствам народа, призывая его свергнуть нечестивых правителей, прикрывавшихся Кораном и шариатом. Вся суть саудовской политики состояла в финансировании экспансии исламизма по всему миру, дабы обеспечить повсеместный контроль, например через Всемирную исламскую лигу, и не допустить, чтобы группы, желавшие изменить существующую социальную пирамиду, присвоили эту контролирующую функцию себе. Словосочетание «исламская революция» таило в себе воплощение всех опасностей. Однако эта революция случилась в той части уммы, куда ваххабитский прозелитизм не отваживался заходить и где у него не было никакой точки опоры — в шиитском мире, который большинство саудовских религиозных деятелей считали еретическим.