Читать онлайн «Очи познания: плоть, разум, созерцание». Страница 23

Смысл же в том, что есть ментально-феноменологические факты, истины, или данные, но для того, чтобы признать их в качестве таковых, они также должны следовать всем трем компонентам. И любое ухватывание, которое проваливает подобную общую проверку, обоснованно отвергается самой же структурой межсубъективной сферы интеллигибилии (остальными ментальными фактами как таковыми и сообществом интерпретаторов). В сфере интеллигибилии это представляет собой экспериментальную проверку (сбор и верификацию данных), которая столь же строга и требовательна, сколь и эмпирическая проверка, ведь и та, и другая базируются на все тех же трех принципах. Различие кроется не в абстрактной методологии, а в конкретной территории, которая картографируется (в одном случае – сенсибилия, в другом – интеллигибилия). Разумеется, эмпирическую проверку провести значительно проще, потому что она совершается субъектом по отношению к объекту, тогда как ментальная феноменология совершается субъектом (или символом) по отношению к другим субъектам (или символам) – или вместе с ними. Это куда сложнее. Предметная область здесь состоит из субъективных или межсубъективных «предметов» (интеллигибилия), а не только лишь объективных «предметов» (сенсибилия).

И здесь мы уже можем видеть одно из глубочайших различий между эмпирико-аналитическим и ментально-феноменологическим познаванием. В эмпирико-аналитическом познавании исследователь использует символьный ум для картографирования, или отражения, досимвольного мира. Но в ментальной феноменологии исследователь прибегает к символьному уму для картографирования, или отражения, самого символьного ума как такового. Исследователь использует одни символы для отражения, или отзеркаливания, других символов, которые сами могут отражать и само отражение как таковое, и так далее в «герменевтическом круге» осмысления, совместно создаваемом двумя умами всякий раз, когда они углубляются в изучение друг друга. Наиболее очевидным примером этого служит общение при помощи слов: когда мы разговариваем, я пытаюсь ухватить смысл высказываемого вами, а вы – мною, и вокруг этого и образуется наш межсубъективный круг. Когда один символ пробует другой символ, тот может ответить таким образом, который недоступен досимвольным объектам (камням, электронам, планетам), – спонтанно-активным, а не исключительно реактивным. Таким образом, ментальная феноменология представляет собой не столько выраженно объективную деятельность, сколько межсубъективное сочетание, и именно это сочетание и служит базисом феноменологического поиска знания. Эмпирическое утверждение истинно, если оно более или менее точно отражает чувственный, биоматериальный, объективный мир. Однако ментально-феноменологическое утверждение истинно не в том случае, если оно совпадает с каким-либо подмножеством феноменов сенсибилии, а в том, если оно соединяется с межсубъективной структурой смыслов (или, как в случае с математикой, с межсимвольной логикой). Так, например, в математических теоремах (то есть гипотезах, имеющих логические предписания) мы не ищем доказательств (или опровержений) в эмпирических фактах; фактами здесь являются единицы межсимвольной интеллигибилии. Теорема истинна в том случае, когда она подчиняется консенсусу межсимвольной логики, а не в том, когда она подчиняется чувственно-сенсорным данным. Ум направлен не на материю, а на сам ум как таковой!

Все эти важные различия между эмпирико-аналитическим и ментально-феноменологическим исследованием мы можем выразить рядом способов:

1. Эмпирико-аналитическое исследование осуществляется субъектом в отношении объекта; ментально-феноменологическое исследование осуществляется субъектом (или символом) в отношении других субъектов (или символов) – или совместно с ними.

2. В эмпирико-аналитическом исследовании референт концептуального знания – это не само концептуальное знание; в ментальной феноменологии референт концептуального знания – это процесс самого концептуального знания (или структура идей, языка, коммуникации, намерений и т. д.). Проще говоря:

3. Фактами (данными) эмпирико-аналитического исследования являются вещи; фактами (данными) ментальной феноменологии являются мысли.

4. В эмпирико-аналитическом исследовании сами утверждения интенциональны (символьны), но собираемые данные неинтенциональны (досимвольны); в ментальной феноменологии и утверждения, и собираемые данные интенциональны и символьны.

5. Эмпирико-аналитическое исследование работает преимущественно с вещами в природе; ментальная феноменология работает преимущественно с символами в истории. «Помимо ряда других важных положений, можно выделить различение между природой [раскрываемой внутри сенсибилии или в качестве нее] и человеческой историей [раскрываемый внутри интеллигибилии или в качестве нее]. Ведь, в конце концов, разве не является различение между произвольным деянием [ментальное намерение] и механическим поведением [физическая причинность] еще одним способом провести различие между человеческой свободой и природной необходимостью? История – это именно что запись нашего бегства от природной необходимости. История – это хроника действий [а не просто реакций], преднамеренных заговоров, имеющих начало, середину и конец. Логика таких понятий, как пространство, время и масса [сенсибилия], значительно отличается от логики таких понятий, как успех, честь и долг [интеллигибилия] – контексты, служащие им предпосылкой, неестественны [то есть историчны]. Произведения рассудка трансцендируют единообразные закономерности законов природы. Там, где сами рассматриваемые явления касаются не структур, сформированных эволюцией природы, а структур, сформированных человеческой историей, язык, используемый в формулировании намерений творца-человека, играет основную роль. Они погружены в условия историчности в том плане, что их смыслы не даны природой, а вместо этого последовательно образовываются способами их использования [то есть исторически]. Критерии удовлетворения таких намерений не воспроизводимы в неисторических описаниях природных явлений»[66] – как, например, историческое производство древнеегипетских иероглифов, которые несводимы к эмпирической сенсибилии.

Но, вероятно, самое важное различение и, безусловно, одно из самых простых в использовании таково:

6. Эмпирико-аналитическое исследование – это монолог: символизирующий исследователь смотрит на несимволизирующее событие. Ментальная феноменология же представляет собой диалог: символизирующий исследователь смотрит на другие символизирующие события. Парадигма эмпирико-аналитического познавания такова: «я вижу камень». Парадигма же ментально-феноменологического познавания: «Я говорю с тобой, а ты со мной». Эмпирико-аналитическое исследование может быть осуществлено без разговора с предметом исследования: ни один эмпирический ученый не разговаривает с электронами, пластмассой, молекулами, простейшими организмами, папоротником и проч., ведь он занимается изучением довербальных сущностей. Однако сама сфера ментально-феноменологического исследования представляет собой коммуникативный взаимообмен, или межсубъективные и межсимвольные взаимоотношения (язык и логика), и данная ментальная феноменология зависит в значительной мере от беседы с субъектом исследования. И любая наука, которая разговаривает с субъектом исследования, является не эмпирической, а феноменологической и не монологической, а диалогической.

7. Если вкратце, то можно сказать, что эмпирико-аналитическое исследование признает в качестве своих основополагающих данных сенсибилию, а ментальная феноменология признает в качестве своих основополагающих данных интеллигибилию.

Позвольте мне привести несколько примеров этих различных методологий – как они оперируют в сфере психологии. Эксклюзивно эмпирико-аналитическое исследование в применении к человеку порождает классический бихевиоризм. В его самой распространенной форме (например, Скиннер) бихевиоризм признает в качестве эмпирических данных только сенсибилию, или объективно воспринимаемые события. Разум как разум, на самом деле, не признается и отвергается, а организм рассматривается как очень сложный, но полностью реактивный механизм. И правда, бихевиоризм может собирать всевозможного рода чувственно-объективные данные (чем он и занимается): данные таблиц времени предъявления подкрепляющего стимула, условные рефлексы, положительные и отрицательные подкрепления и так далее. И в своей классической форме бихевиоризм даже особо-то и не интересуется тем, чтобы говорить с человеком. Конечно же, бихевиористы разговаривают с испытуемыми, ведь они не перестают быть людьми, однако в самой модели для этого нет никакой причины: если вы хотите, чтобы человек продемонстрировал определенную реакцию, то – независимо от того, что хочет сам человек, – вы просто начинаете подкреплять желаемую реакцию. В рамках данной модели у человека на самом деле нет выбора, кроме как реактивно следовать за подкреплением, ведь в данной модели у человека нет разума как разума, нет свободной воли, нет способности к спонтанному и произвольному действию, нет выбора. Бихевиоризм, иными словами, это, по существу, монолог, или монологическая наука. Он эмпирико-аналитичен. И данная модель очень хорошо работает с подчеловеческими животными (и подчеловеческими уровнями человеческого животного), ведь животные и вправду преимущественно досимвольные, доинтенциональные, доисторические и допреднамеренные существа, – это все, что можно воспринимать и исследовать эмпирическим образом.