Читать онлайн «Долг СССР в рублях, чеках, дубленках. Тайные войны империи». Страница 7

Сержанту Воробьеву тоже довелось пожить в мальге при выездах на позиции: «Вблизи радиостанций нам построили землянки для проживания. В вырытые ямы установили металлические клетки, обложили их мешками с песком и зарыли сверху бульдозером. Каждая землянка рассчитана на четырех человек, но спать в ней чаще всего приходилось по одному, так как остальные в это время были на службе. Скорпионы не любят солнца и стараются спрятаться в тень под обрывки бумаги, доски и прочий хлам. Построенные нам землянки оказались для них элитным жильем. Они как тараканы расселились по укромным местам и напрягают нас сильнее самолетов противника. Фалангам тоже приглянулось наше жилье. Каждое приготовление ко сну было похоже на смертельный аттракцион. Заходишь ночью в темную землянку, вытряхиваешь из постельного белья пауков, скорпионов и прочую живность, ложишься и чувствуешь, как по тебе уже все равно ползет какая-то гадость. Шевелиться нельзя ни в коем случае, потому что ночью скорпионы особенно нервные и агрессивные. Так и лежишь, замерев в ожидании порции яда, пока сон не овладеет сознанием. Обычно хороший сон называют сладким. А можно ли сладко уснуть в террариуме?..

Иду в землянку, снимаю тяжелый подсумок с патронами, кладу под кровать. Вслед за мной прибегает сосед по кровати и сует туда руку, ища свои носки. Раздается его жуткий крик. Из-под кровати выбегает скорпион. Он ужалил ему руку между большим и указательным пальцем. Бежим в радиостанцию, накладываю жгут полевым телефонным проводом, вызываю «скорую помощь». Он очень страдает от сильной боли, а в наших аптечках уже и зеленка высохла. Уговариваю потерпеть. Хорошо, что «скорая» быстро приехала и увезла его в санчасть. Читая письма, все время думаю о нем и о том, что мне предстоит провести ночь с его злобным обидчиком — скорпионом. Чувствую, как грубеет и ожесточается моя юная душа. Очень хочется зайти в землянку с огнеметом и произвести «дезинфекцию»».[20]

Местные кровожадные насекомые и прочие экзотические твари доводили до того, что поневоле возникала ностальгия по казавшимся отсюда милыми и безобидными родным комарам и мухам. Отсюда, наверное, и возникло популярное шутливое напутствие отбывающим на родину про мушиный поцелуй.

В самых лучших условиях оказались те, кто по условиям службы проживал в Каире. Там для советских «мусташаримов» (советников) и «хабиров» (специалистов) были выделены специальные гостиницы — для холостых и для семейных. Но таких было относительно немного. Одну из самых, пожалуй, многочисленных групп составляли военные переводчики. Они вообще оказались на несколько особом положении — не совсем военные (многие шли на службу после окончания университетов и институтов), но и не гражданские, бывающие на боевых позициях только вместе с советниками, к которым они были прикреплены как свободно знающие язык, имеющие возможность хоть и нелегально, но общаться с местным населением и свободно ходить по городу.

Впрочем, по прошествии времени египетское командование расстаралось, и для советских офицеров (в первую очередь летчиков) было создано даже нечто вроде санатория: «Для отдыха и восстановления сил наших офицеров египетское руководство организовало на великолепном курорте Маамура вблизи г. Александрия на берегу Средиземного моря профилакторий, арендовав для этого особняк на летние месяцы. Обслуживающий персонал профилактория состоял из четырех человек…

Возглавлял его старшина сверхсрочной службы, фельдшер по специальности. В его подчинении были три солдата, которые и готовили пищу, и были официантами, и выполняли другие хозяйственные работы. Одновременно в профилактории отдыхало десять офицеров, из них четверо — летчики. Продолжительность отдыха — 7 дней. Летчики за год отдыхали дважды. Это действительно были светлые дни, когда можно было расслабиться, купаться и загорать».[21]

Надо сказать, что переводчики являлись важным связующим звеном между советскими и египетскими военными. Зачастую от правильного перевода зависела даже судьба наших офицеров и солдат. Ведь перевод мог, например, сгладить неудачные выражения. «Однажды, уже после прихода наших регулярных войск, — вспоминает В. Б. Ельчанинов, — пришлось переводить в египетском батальоне связи в предместье Каира, куда мы поехали с узла связи Главного советского военного советника на машине с досками, чтобы сделать пирамиду доя оружия личного состава. Кроме меня в грузовой машине находился начальник узла связи, водитель и два-три рядовых, включая сержанта. С арабским батальоном связи договорились до меня, поэтому, выехав уже в сумерках вечером, долго искали его. Вероятно, прошел целый час в поисках. Наконец прибыли к связистам, но, оказалось, к другим. Изумленные до крайности, увидев нас в униформе в темноте, наши союзники после длительных объяснений все же решили нам помочь. Они долго звонили своему начальству, тоже до предела изумленному, объясняя то, что произошло. Наконец сверху дали «добро», и наши солдаты принялись распиливать и строгать привезенные доски на станках, а нас два офицера пригласили на чай.

Сидим, разговариваем. Вдруг вопрос египтян: «А как советские люди относятся к арабам, египтянам?» Мой подопечный не моргнув глазом ответил: «Арабы — как фашисты, те преследовали и убивали евреев, и эти тоже». Опешив на секунду от такой «находчивости» подполковника, я спокойно перевел что-то за советско-арабскую дружбу Разговор вновь продолжался в обычном русле, хотя, вероятно, мой соотечественник ждал от арабов соответствующей реакции на свой ответ. Солдаты скоро закончили свою работу, и мы, попрощавшись с гостеприимными хозяевами, вернулись в Маншиет аль-Бакри.

Я об этом эпизоде не напоминал начальнику узла, зато он, видимо, осознав свою, мягко говоря, оплошность и вероятные последствия ее, очень часто повторял при встрече очередную глупость, называя меня: «Ум, честь и совесть узла связи»…»[22]

Иногда приходилось отстаивать, и довольно резко, свои позиции перед арабами. Переводчик Г. В. Горячкин вспоминает: «Произошло это на совещании в Кене (недалеко от Асуана), в котором приняли участие наряду с офицерами дивизии и египетские офицеры местного кенского военного гарнизона.

В. Г. Ступин (старший советник 3-й механизированной дивизии Центрального военного округа. — Авт.) поставил вопрос о возможности проживания советников в самом городе Кена. Я перевел его. Тогда бросает реплику египетский полковник из местного гарнизона: «Русские хубара живут на канале, и ничего, а вам подавай гостиницу». Меня как будто подбросило, и, не переводя Ступину, я тут же отвечаю полковнику: «Офицеры Кенского гарнизона также живут в лучших условиях, чем офицеры нашей дивизии и египетские офицеры на канале».

Воцарилась тишина. Ступин тихо вопрошает, — «О чем речь»? Я ему: «Потом». Здесь комдив Хигази, обращаясь к губернатору Кены, который вел совещание, прекращает возникшую паузу и переводит разговор в другое русло. После окончания заседания я докладываю старшему советнику суть дела. Он одобрил мои действия, справедливо; полагая, что отвечать кенцу надо было немедленно, а перевод Ступина и его реакции на происходившее были ни к чему. «Так и действуй», — сказал В. Г. Ступин. Так я и действовал.

Помню еще одно совещание, на берегу Красного моря, в штабе Красноморского округа, в Саффаге (рядом с Гардакой) (старое название Хургады. — Авт.). Там я моментально среагировал, без перевода Ступину, на какие-то слова, может быть, опять несправедливые, командующего Красноморским военным округом генерала Саад ад-Дина аш-Шазли, очень эмоционального, экспрессивного, обучавшегося в СССР».[23]

Так что и от переводчиков зависело многое…

К сожалению, так бывало далеко не всегда. У советских военных существовала незыблемая установка — не вступать в конфликты с египетскими офицерами и тем более с командованием. Так что при высказывании замечаний поневоле приходилось соблюдать осторожность.

А между тем очень многие наши военные (в основном специалисты, отвечавшие за переподготовку египетских летчиков) отмечали высокомерие и вспыльчивость в общении у египтян, естественно, тех, кто относился к привилегированным слоям, к которым у них принадлежали и офицеры (египетские офицеры помимо высокого оклада имели массу льгот и преимуществ, а кроме того, как правило, были выходцами из зажиточных семей местного общества). К сожалению, престижность офицерского звания в Советском Союзе конца 1960-х годов была уже далеко не так высока.

Сыграла свою роль и разница менталитетов — то, как наши военные общались с египетскими солдатами и заступались за них, казалось чем-то диким египетским офицерам, привычно относившимся к рядовым, как к скоту. С. Г. Нечесов пишет: «В отношении арабов своими знаниями техники, своим взаимоотношением между собой и с арабскими солдатами и офицерами — для нас они все были одинаковы. Наше отношение к ним и взаимоотношение между собой (они прекрасно знали, кто у нас солдат, а кто офицер) особенно удивляло простых аскариков и часто возмущало египетских офицеров, не считающих солдата за человека».[24]