Читать онлайн «Узники коммунизма». Страница 24

Оставшиеся по станицам и хуторам люди стали питаться всем, что могло быть съедобным… Собаки, кошки, крысы, лошади, кора деревьев, трупы животных, трупы людей — всё стали поедать обезумевшие люди. С середины зимы поплыли зловещие слухи о людоедстве.

В станице Лабинской одна торговка зарезала девочку своей соседки, приготовила из нее холодец и продавала на железнодорожной станции пассажирам. Ее накрыли с поличным и арестовали.

В станице С-й знакомый районный врач участвовал в комиссии ГПУ по освидетельствованию арестованных, 18–20 человек, которые организованно занимались ловлей людей и их съедали. На допросе они хохотали и вели себя, как безумные. Их расстреляли.

В станице А-й моя хорошая знакомая Алехина пустила в свой домишко, состоящий из кухни и комнаты, каких-то людей из-за Кубани. Квартиранты муж и жена, прожив несколько дней, зарезали свою хозяйку, обрезали труп до костей, а скелет и внутренности зарыли в сенях и присыпали разным мусором и стружками. Мясо было сложено в лоханке и приготовлено к варке. Рано утром в дом зашла соседка и стала расспрашивать, где Алехина. Квартиранты, прикрыв наспех лоханку дерюгой, путано ответили пришедшей, что хозяйка ушла в гости к своей дочери за Кубань. Поведение квартирантов показалось ей очень подозрительным. Но когда она еще увидела мясо в лоханке, плохо прикрытое перепуганными квартирантами, на нее напал безотчетный страх. Она поспешно вышла во двор и побежала в милицию. Людоеды во-время скрылись, захватив с собой часть вещей хозяйки. Прибывший на место происшествия милиционер обнаружил только скелет, зарытый в сенях, да внутренности несчастной. Мясо же каннибалы тоже унесли с собой…

Бывшие красные партизаны, близко стоявшие к ГПУ, рассказывали, что по Северо-Кавказскому краю арестованы были сотни людей по обвинению в людоедстве… Как правило: мужчин уничтожали, женщин отправляли в Соловки… Людоедство продолжалось до самого мая, когда появилась трава, съедобные коренья, рыба и разная зелень.

Уже в 1939 году, когда из Соловков перевезли в Заполярье узников «ежовского набора», я узнал от них, что из Соловков вывезли всех заключенных; за исключением 340 каннибалок, которые оставлены были в качестве работниц на местной сельхозферме НКВД.

…А в это время в Новороссийске и других черноморских портах огромнейшие элеваторы перекачивали с берега в иностранные пароходы пшеницу, кукурузу, горох, подсолнух. А из холодильников — замороженное мясо, битую птицу, экспортный бэкон, рыбу, миллионы яиц…

7 августа 1932 года был издан закон, каравший 10 годами всех тех, кто посягал на государственную собственность. Голодная женщина накопала на заброшенном колхозном огороде 10 килограммов картофеля. Ее судили и дали десять лет. Голодный подросток, работавший на засолке рыбы в Новороссийске, получил 10 лет за хищение одного ведра камсы.

В станице Кущевской колхозники, работавшие на посеве яровой пшеницы, объедались протравленным зерном и десятками умирали тут же на поле, за сеялками. Для закона от 7 августа они уже были неуязвимы.

Община евангельских христиан в количестве 80 человек, отдав всё заготовителям, отказалась вступить в колхоз и в последней стадии истощения от голода с трудом вышла на кладбище и с молитвою тихо стала умирать. На третьи сутки скончались последние из мучеников с зажатыми в руках Библиями. Только через две недели санитарная бригада ставропольских комсомольцев сволокла их в одну общую яму.

Сколько умерло от искусственного голода сталинской эпохи? Точной цифры никто не знает, даже само ГПУ. Во всяком случае, эта цифра не меньше 15 миллионов. Позже, на следствии, когда количество погибших от голода я определил в 20 миллионов, следователь запротестовал и стал грозить мне всякими бедами. Я согласился уменьшить до 10–12 миллионов, следователь замолчал и занес ее в мое дело. Я тогда подумал: если ГПУ соглашается на 10–12 миллионов, то сколько же на самом деле погибло?

Как-то однажды, в поезде, я разговорился с одним крупным партийным работником с орденом на груди. Он спокойно слушал мои рассказы о страшном голоде в Кубанских станицах, а потом сказал:

— Это всё кулацкий саботаж. Враг, конечно, будет сопротивляться… В вопросе «кто-кого»? — не может быть никакого либерализма и сентиментальностей… Если нужно будет, мы уничтожим 50 % этих троглодитов (это крестьян и рабочих!). Но социализм всё же построим!

Когда потом я рассказывал об этом случае в поезде своему следователю, последний лицемерно заявил:

— Очень жаль, что вы не знаете его фамилию, а то бы мы показали ему 50 %.

Но что значит эта фраза, когда этот же чекист руководил кампанией по выкачке зерна из станиц и выселению раскулаченных в Сибирь и Среднюю Азию?

 Кроме того, он не мог не знать секретного постановления известного в то время совещания Партактива, тогда еще Северокавказского Края (1933 г.).

На этом совещании «представитель партии и правительства» Каганович авторитетно заявил, что если для выполнения заданий партии и правительства придется перешагнуть через трупы сопротивляющегося кулачества, партийные работники с мест должны будут это сделать.

И они это сделали (хотя некоторые из них от ужаса сходили с ума и кончали самоубийством). Сделали по приказу правящей коммунистической клики.

Что такое Магнитогорск? Это одна из гигантских строек сталинской пятилетки, обошедшаяся нашей Родине в сто тысяч загубленных жизней. И не каких-нибудь «контриков» и «бывших», а простых крестьян, превращенных советским социализмом в так называемых «кулаков» и «подкулачников». И когда на костях этих несчастных в голой пустыне был воздвигнут Магнитогорский металлургический комбинат, его начальника, некоего Павла Абрамовича Завенягина, наградили орденом Ленина и, очевидно, в порядке продвижения назначили начальником строительства Норильского комбината, куда он и соизволил прибыть в конце 1937 года. (Его предшественнику Матвееву при Ежове дали 10 лет и отправили на Колыму). Говорили, что Завснягин палач, готовый на всё лишь бы обеспечить себе быструю карьеру, что под псевдонимом Завенягина подвизается один из выдающихся работников Лубянки, для которого орден Ленина и благоволение Сталина были важнее судеб десятков тысяч крестьян, жизнь которых он положил в основание своей карьеры.

Он очень хорошо говорил по-русски и холодными улыбками отмечал свое восхождение по энкаведистской лестнице. На его жаргоне заключенные не умирали, а дохли, и, если какие-нибудь счастливцы всё-таки умудрялись отбывать свои сроки в пять или 10 лет, Павел Абрамович спокойно санкционировал так называемые «довески», и отбывший свой срок заключенный снова получал из Москвы дополнительные три, пять или десять лет…

Переселившись в Норильск, Завенягин немедленно же распорядился, чтобы ему выстроили особняк — коттедж. Для этого лагерем были выделены лучшие строительные бригады, во главе с архитектором, бывшим членом германской коммунистической партии Миллером, имевшем 10 лет заключения с 5-летним поражением в правах. На мой вопрос, как он, будучи видным коммунистом, мог очутиться в Заполярье в качестве советского арестанта, да еще в роли строителя коттеджа для высших палачей НКВД, — он ответил мне: «Советский коммунизм — это Азия. И если я заблудился в ее джунглях, то от этого я не перестану быть коммунистом!».

Это был человек маленького роста, с наружностью провинциального врача и умом малого ребенка. Несмотря на то, что машина НКВД раздавила его своими колесами, он всё еще продолжал бодриться, руководил строительством коттеджа и доказывал, что «только настоящий коммунизм спасет мир».

Однажды коттедж посетил «сам» Завенягин. Его сопровождали лейтенанты госбезопасности, главный инженер комбината и архитектор Миллер. Несмотря на одобрительный отзыв о его работе, Миллер, выпроводивши высоких гостей, сел на скамейку и тихо сказал: «Ну, что эти люди понимают в архитектуре?!».

Летом 1939 года несколько человек заключенных были изъяты из лагеря и посажены в новую только что выстроенную тюрьму. Им было предъявлено новое обвинение в подготовке террористического акта против… Завенягина. Обвиняемые написали ему заявление с просьбой разобрать их дело и снять с них тяжкое обвинение. Павел Абрамович собственноручно ответил им на их же бумажке:

 «В готовившееся на меня покушение не верю, но помочь вам ничем не могу». После этого коттедж стал охраняться часовыми. Однажды кто-то из соседей по нарам угостил архитектора Миллера сладким чаем с белыми сухарями. Он ел предложенное ему угощение, вздыхал, охал и, наконец, допивая последнюю чашку чая, сказал:

— О, какой добрый сердце имеет русский человек! И почему ему навязали такой уродливый социализм?

— Потому же, почему и вы из свободного немецкого архитектора превратились в советского арестанта, — ответили ему рядом лежавшие на нарах заключенные.