Читать онлайн «Большая книга психики и бессознательного. Толкование сновидений. По ту сторону принципа удовольствия». Страница 13

Поскольку у нас нет никакого другого контроля над правдивостью наших воспоминаний кроме объективного, а в сновидении, которое является нашим собственным переживанием и для которого мы знаем лишь один источник познания – воспоминания, он невозможен, то какова же тогда ценность нашего воспоминания о сновидении?

При научном рассмотрении сновидений мы исходим из предположения, что сновидение является результатом нашей собственной психической деятельности. И все-таки готовое сновидение кажется нам чем-то чужим, в авторстве которого нам настолько мало хочется признаваться, что мы так же охотно говорим «Мне приснилось», как и «Я видел сон». Откуда берется эта «психическая чуждость» сновидения? После обсуждения нами источников сновидений мы, видимо, должны полагать, что она не обусловлена материалом, который попадает в содержание сновидения; он большей частью является общим для жизни в сновидении и в бодрствовании. Можно задаться вопросом, не вызывается ли это впечатление изменениями психических процессов в сновидении, и попытаться дать психологическую характеристику сновидения.

Никто так категорически не подчеркивал принципиального различия между жизнью во сне и в бодрствовании и не делал таких далеко идущих выводов, как Г. Т. Фехнер в своей книге «Элементы психофизики» (Fechner, 1889, т. 2). Он считает, что «ни простого снижения сознательной душевной жизни», ни отвлечения внимания от влияний внешнего мира не достаточно для того, чтобы объяснить отличия жизни во сне от жизни в бодрствовании. Скорее он полагает, что и место действия сновидений является совершенно иным, чем место действия представлений, возникающих в бодрствовании. «Если бы место действия психофизической деятельности во время сна и в бодрствовании было одним и тем же, то сновидение, на мой взгляд, могло бы быть просто продолжением – на более низком уровне интенсивности – представлений, имеющихся в бодрствующей жизни, и должно было бы иметь с ними общее содержание и форму. Но дело обстоит совершенно иначе».

Что понимал Фехнер под таким перемещением психической деятельности, так и осталось неясным; и, насколько мне известно, никто не пошел тем путем, на который он указал своим замечанием. Анатомическое толкование в смысле физиологической локализации в мозгу или даже с точки зрения гистологических слоев коры головного мозга, наверное, исключается. Но быть может, когда-нибудь его мысль окажется плодотворной, если отнести ее к психическому аппарату, состоящему из нескольких встроенных одна в другую инстанций.

Другие авторы довольствовались тем, что выделяли ту или иную конкретную психологическую особенность сновидения и делали ее исходным пунктом последующих попыток объяснения.

Было справедливо отмечено, что одна из главных особенностей жизни сновидения проявляется уже в состоянии засыпания, и ее можно охарактеризовать как феномен, предваряющий сон. Согласно Шляйермахеру (Schleiermacher, 1862), наиболее характерным для состояния бодрствования является то, что мыслительная деятельность осуществляется в понятиях, а не в образах. Сновидение же мыслит преимущественно образами, и можно наблюдать, что вместе с приближением ко сну, по мере того как затрудняется произвольная деятельность, возникают непроизвольные представления, все без исключения относящиеся к разряду образов. Неспособность к такой мыслительной работе, которую мы воспринимаем как намеренную и произвольную, и постоянно связанное с этим распылением появление образов – вот две характеристики сновидения, которые при его психологическом анализе мы должны признать важнейшими особенностями жизни во сне. Относительно образов – гипнагогических галлюцинаций – мы уже знаем, что даже по содержанию они идентичны образам сновидения[24].

Следовательно, сновидение мыслит преимущественно зрительными образами – но не только. Оно оперирует также слуховыми образами и в меньшей степени впечатлениями, получаемыми от других органов чувств. Многое и в сновидении попросту мыслится или представляется (вероятно, также замещается остатками словесных представлений) точно так же, как в бодрствовании. И все же для сновидения характерны лишь те содержательные элементы, которые ведут себя как образы, то есть которые больше похожи на восприятия, чем на представления памяти. Оставив в стороне все хорошо известные психиатру дискуссии о сущности галлюцинаций, мы вместе со всеми компетентными авторами можем сказать, что сновидение галлюцинирует, что оно замещает мысли галлюцинациями. В этом отношении не существует никакого различия между визуальными и акустическими представлениями. Было замечено, что воспоминание о последовательности звуков, под которые человек засыпает, при погружении в сон превращается в галлюцинацию той же мелодии, а при пробуждении, которое может опять сменяться дремотой, вновь уступает место более слабому и качественно иному представлению в памяти.

Превращение представления в галлюцинацию является не единственным отличием сновидения от соответствующих ему мыслей в бодрствовании. Из этих образов сновидение создает ситуацию, оно представляет нечто как существующее в данный момент, оно драматизирует мысль, как выражается Шпитта (Spitta, 1882). Однако характеристика этой стороны жизни в сновидении будет полной только тогда, когда мы добавим, что в сновидениях – как правило, а исключения нуждаются в особом объяснении – человек не мыслит, а переживает, то есть полностью верит в галлюцинации. Критические сомнения, что, в сущности, ничего не переживалось, а просто мыслилось в своеобразной форме, то есть снилось, возникают только при пробуждении. Эта особенность отличает настоящее сновидение от дневных грез, которые человек никогда не спутает с реальностью.

Бурдах обобщил вышеупомянутые особенности жизни во сне следующим образом (Burdach, 1838): «К важнейшим характеристикам сновидения относятся: а) то, что субъективная деятельность нашей души представляется объективной, поскольку продукты фантазии воспринимаются так, словно они проистекают от органов чувств… б) сон устраняет произвольность. Поэтому сну присуща известная пассивность… Образы сновидения обусловливаются уменьшением произвольности».

Речь здесь идет о попытке выяснить причины веры души в галлюцинации сновидения, которые могут проявиться лишь после прекращения произвольной деятельности. Штрюмпель (Strümpell, 1877) утверждает, что душа при этом ведет себя корректно и сообразно своим механизмам. Элементы сновидения – это отнюдь не простые представления, а истинные и реальные переживания души, подобные тем, что возникают в бодрствовании через посредство органов чувств (ibid., 34). Если в бодрствовании душа мыслит и представляет словесными образами и с помощью речи, то в сновидении она мыслит и представляет реальными образами ощущений (ibid., 35). Кроме того, в сновидении добавляется сознание пространства, поскольку, как в бодрствовании, ощущения и образы переносятся во внешнее пространство (ibid., 36). Следовательно, нужно признать, что в сновидении душа занимает ту же позицию по отношению к своим образам и восприятиям, как и в бодрствовании (ibid., 43). Если при этом она все-таки заблуждается, то это объясняется тем, что в состоянии сна у нее нет критерия, единственно способного различить чувственные восприятия, полученные извне и изнутри. Она не может подвергнуть свои образы проверке, которая может выявить их объективную реальность. Кроме того, она пренебрегает различием между произвольно заменяемыми образами и другими, где такая произвольность отсутствует. Она заблуждается, потому что не может применить закон каузальности к содержанию своего сновидения (ibid., 5051). Словом, ее отход от внешнего мира содержит в себе также причину ее веры в субъективный мир сновидений.

К таким же выводам из несколько иных психологических представлений приходит Дельбёф (Delboeuf, 1885). Мы верим в реальность образов сновидений, потому что во сне у нас нет других впечатлений для сравнения, ибо мы оторваны от внешнего мира. Но в истинность наших галлюцинаций мы верим не потому, что во сне мы лишены возможности проводить испытания. Сновидение может мистифицировать перед нами все эти испытания, например показывать нам, что мы дотрагиваемся до увиденной розы, и при этом она нам всего лишь снится. Согласно Дельбёфу, не имеется надежного критерия того, является ли нечто сновидением или живой действительностью, кроме – и это только в практическом обобщении – факта пробуждения. Я называю иллюзией все, что было пережито между засыпанием и пробуждением, если при пробуждении обнаруживаю, что лежу раздетым в своей постели. Во время сна я считал образы сновидения настоящими по причине неусыпной привычки мышления предполагать наличие внешнего мира, противоположностью которого выступает мое «Я»[25].