Читать онлайн «Становление личности. Избранные труды». Страница 56

Но верно ли, что ожидания никогда не оправдываются фактами? Нет ли естественных и неизбежных войн, вызванных различиями в идеологии или непримиримостью одной стороны в споре? Являются ли ожидания только продуктом создающих их пропагандистов или безответственных лидеров и публицистов, энергично поливающих ростки агрессии в жизни индивидов?

Я уверен, что ответ таков: хотя некоторые серьезные и базовые конфликты интересов могут быть неизбежны, воинственные решения всегда вытекают из воинственных ожиданий и подготовки. Убежденный марксист, предвидящий неизбежную войну классов – всемирную революцию, которой предшествуют империалистические войны, – просто видит их как неизбежные. Если достаточное количество людей по обе стороны ссоры ожидают в результате ее войну, то курс на войну становится неизбежным. (Мне еще будет что вкратце сказать об оборонительных войнах.)

К несчастью, наши образы других людей чаще снисходительны или враждебны, чем дружелюбны. Учебники, легенды, традиции, лидеры и средства массовой информации устраивают заговор для поддержания их такими. Я полагаю, причина в том, что враждебные образы лучше всего соответствуют желаниям людей твердо держаться провинциальных островков безопасности. То, что сам мир есть наш естественный остров безопасности, – концепция слишком широкая, чтобы ее могли воспринять наши фрагментарные эго. Но, к счастью, даже враждебные образы подвержены изменениям. Они меняются, когда меняются фильмы, передачи по радио, газеты и учебники. Они меняются, когда люди путешествуют, наблюдая жизнь других и сочувствуя ей. Они меняются, когда люди участвуют в совместных проектах труда и отдыха. Они меняются, когда люди осознают, как мифотворческие процессы их собственного разума управляются публицистами.

Позвольте мне повторить, что школьные знания недостаточны. Как указывает П. Сорокин, двадцатое столетие отмечено самым высоким образовательным уровнем за всю человеческую историю. В то же время, это самое кровавое столетие в смысле гражданских и международных войн, преследования меньшинств и всевозможного криминального насилия. Одна из причин состоит в том, что школы, по расставляемым ими акцентам, редко являются интернациональными. Чаще весь день напролет они назойливо твердят детским умам о национальной славе.

Но даже новые, пропитанные интернациональным духом курсы обучения не могут стать магическим лекарством. Ибо интеллектуальное знание не является эмоциональным знанием. Только здоровый рассудок, свободный от стесняющих его комплексов, может превратить книжное обучение в интернациональное понимание. Ученый может быть знаком со всеми этическими системами, может быть сам автором альтруистической этической доктрины, но в своей личной жизни он может быть явно эгоистичным, шовинистичным и воинственным. Человек может понимать человеческие слабости и техники пропаганды, как Геббельс, и использовать их для разрушения своих ближних.

Личная философия жизни

Именно здесь перед нравственными и религиозными лидерами стоит серьезная задача. Только когда знание глубоко укоренилось в приемлемых ценностях, оно становится социально эффективным. Моральные наклонности все еще являются существенной частью истории войны и мира.

Недавние эмпирические исследования показали важную связь между философией жизни человека и его тенденцией к враждебности. Люди, боящиеся жизни, говорящие, что мир – рискованное место, а человек в основе своей зол и опасен, – это люди со значительными расовыми и религиозными предрассудками. Обычно они ненавидят католиков, негров и евреев; они сверхпатриотичны и находят свою безопасность только в националистической силе и суверенитете. Они обычно институционально настроены, внешне покорны родителям и традициям. Им нравятся братства и женские общества, и они находят объединяющую их безопасность только в привязанностях внутри малой группы. Они особенно ригидны в своем подходе к практическим проблемам, даже к решению простых арифметических задач. Этот паттерн ригидности характеризует личность агрессора. Он составляет воинственную философию жизни. Межнациональное или межкультурное понимание требует той степени релаксации и мира с самим собой, которая у таких личностей отсутствует.

Мой ученик, иезуитский священник, исследовал количество предубеждений против негров в католическом приходе. Прихожанина, не говоря ему цели исследования, просили назвать имена жителей прихода, которых он считал глубокими христианами по их вере и жизни, и имена тех, кого он воспринимал как просто «институциональных» католиков, подчиняющихся правилам, но не являющихся истинными христианами по своим взглядам. Затем эти две группы были изучены с помощью хорошо структурированного опросника, предназначенного для измерения антинегритянских чувств. Оказалось, что «институциональные» католики были значительно более нетерпимыми. Для них, видимо, церковь была островком безопасности во враждебном мире. Посторонние были объектами недоверия. Суть христианского учения не проникла в их личности. Они проживали свою жизнь ригидно, крепко держась за внутригрупповую безопасность и ненавидя посторонних. Хотя это конкретное исследование не имело дела непосредственно с националистическими чувствами, оно дало основания полагать, что воинственная настроенность тесно связана с философией жизни, которая видится как напряженная, замкнутая на группу и зависящая от островков организованной безопасности, не пытающаяся охватить своим взглядом мир в целом.

Таким образом, у нас есть основания считать, что два склада личности особенно склонны плыть по течению рациональной агрессивности. Один тип – самый очевидный – это неинтегрированный, колеблющийся человек, легко контролируемый лидерами и публицистами посредством внушений и сиюминутных призывов. Он увидит демонов там, куда поместит их утренняя газета. Будучи неуверен в собственных ценностях, он легко поддается демагогам и винит тех, кого полагается.

Другой тип – индивид, сам развивший авторитарную структуру характера. Для него мир – это джунгли. Он нуждается в безопасном островке внутри своей группы, своей собственной нации; за пределами группы он испытывает беспомощность. Постороннего он подозревает, отвергает и ненавидит. Такой человек легко видит угрозу в безвредных группах меньшинств в собственной стране или в любой иностранной силе, на которую ему указали как на угрозу.

Нам нужны соответствующие исследования альтруистичного «гражданина мира», легко расширяющего свой круг привязанностей. Вэнделл Уилки был хорошим жителем Индианы и американцем, что не помешало ему принять доктрину «Единого Мира». Опираясь на имеющиеся доказательства, психологи склонны верить, что люди с меньшей вероятностью подвержены иррациональным страхам и национальным антагонизмам, если они провели достаточно безопасные детские годы в атмосфере, где превалировала привязанность, а высоким идеалам альтруизма не только учили – по ним жили. Но детская безопасность, несомненно, – только один из факторов, создающих прочные установки доверия и релаксации при общении с людьми. Нам нужно знать и другие факторы.

Роль родителей и лидера в создании ожиданий

Философия жизни ребенка вырастает, главным образом, из семян, посаженных родителями. Исследования показывают, что в основном те, кто отражает взгляды родителей на религию, политику и этику, скорее будут нетерпимы, если взгляды их родителей не были исключительно альтруистичными. Маловероятно обнаружить зрелое и благожелательное мировоззрение у тех, кто слепо цепляется за родительский паттерн безопасности.

Однако, к лучшему или к худшему, родительские установки в определенной степени усваиваются. Немногие родители осознают, что они передают установки, не пригодные для жизни в мире, очень изменившемся со времен их детства. В некоторой степени школы и колледжи модифицируют родительское влияние, но содержание того, чему учат в школах и колледжах, чаще локальное, чем интернациональное.

Политические лидеры и общественно значимые фигуры также играют важную роль. Если в обществе превалируют чувства небезопасности, то интерпретация лидерами этого внутреннего возбуждения может стать решающим фактором в нашем ви́дении мира в целом. Если человек, которого я наделяю престижем, говорит мне, что еврей угрожает моей работе, или что негр создает опасность моим сексуальным прерогативам, или что некая иностранная держава угрожает предпочитаемому мной образу жизни, я с готовностью приму эту интерпретацию и, возможно, подготовлюсь к насильственным действиям – или, по крайней мере, к будущим подозрениям в адрес указанных лиц.

Марксистские, да и некоторые другие мыслители утверждают, что лидеры – простая случайность в потоке истории. Они говорят, что лидеры немногим больше, чем марионетки, отражающие преобладающие напряжения и передающие индивиду доминирующую идеологию. Это верно только в ограниченном смысле. Конечно, лидеры подвержены собственным страхам, как и их последователи. Они подвержены влиянию существующих лидеров, своих предшественников и преобладающих националистических традиций. Но агрессивный национализм не может вспыхнуть до тех пор, пока воинственно настроенные индивиды не возобладают. Лидер является решающим в вопросах войны и мира именно потому, что его последователи амбивалентны, или колеблются, или враждебны. Он может играть на латентной враждебности или на аффилиативных импульсах своей группы. Именно он задает тон.