Читать онлайн «Собрание сочинений, том 1». Страница 31

Состояние безотчетной скорби, столь обычное святителю Тихону вследствие его болезненности, само по себе не было бы опасным, если бы в это время не нападали на него помыслы отчаяния, этого смертного греха против Святого Духа. Эти губительные помыслы, как обыкновенно бывает, [89] представляли Тихону невозможность спасения для него, останавливали его внимание на грехах, увеличивали их тяжесть, и в то же время клеветали на Бога, будто Он строг, требователен и карает всякий грех, всякое преступление, – заставляли сравнивать его жизнь и подвиги с жизнью и подвигами великих святых, например: апостолов, пророков и мучеников, не находили ничего общего между теми и другими и смущали ослабленную душу той мыслью, что он недостоин приобщиться к лику таких великих угодников в царствии небесном. Такие помыслы приводили Тихона в страх и ужас. «Слышу я, – писал Святитель одному другу, обуреваемому помыслами отчаяния, – слышу я, что тебя смущают помыслы и порываются в отчаяние... Я и сам в себе тоже чувствовал и ныне часто чувствую, отчего бывает страх и ужас и тоска (и на других тоже примечаю, – почему не с тобой одним случается это); но спасения о Христе не отчаиваюсь».

Против этих помыслов Тихон вооружался молитвой, или душеспасительными размышлениями. Так, советуя другим, он и сам укреплял и успокаивал свою душу размышлениями о том, что помыслы отчаяния неизбежны для всех, истинно подвизающихся во спасении, что они ясное свидетельство зависти к нам диавола, который хочет ввергнуть нас в отчаяние и через то погубить нас, что этой борьбы не чувствуют в себе только люди, преданные миру, что, следовательно, эти помыслы – знамение нашего преспеяния в добре, что Господь милосерден и многомилостив, и спасает именно кающихся грешников, и если придет судить, то только непокаявшихся, а покаявшимся объявит благословение Отца Небесного. На сих последних размышлениях, как видно, особенно останавливался Святитель и в них для себя находил особенное утешение и ободрение.

«Придет Господь второе судити. Но кого? Не просто грешников, но грешников непокаявшихся, а покаявшимся грешникам и верующим в Него объявит милость и благословение Отца Своего небесного... Итак, есть нам, кающимся грешникам, надежда, есть утешение печалующимся и сетующим. Отверзаются двери милосердия Божия стучащим, дается просящим по прошению их, обретается ищущим Бог со всем небесным сокровищем. Входят в живот вечный разбойники, мытари, любодейцы и прочие грешники кающиеся. Есть, значит, и нам грешным надежда. Потому как Бог на лицо не зрит, но всех кающихся грешников равно милует и спасает. Когда же находит такой помысел, как нам быть с апостолами, пророками, мучениками и прочими великими святыми, которые в таких добродетелях просияли? то мы такому ответим так: мы с разбойником желаем быть, который при самом конце своей жизни испустил только один глас с покаянием: Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое, – и услышал от Христа, на кресте висящего: Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю (Лк 23:42–43). А когда с разбойником оным будем в раю, то и со Христом самим; поелику оный разбойник со Христом в раю, а следовательно и со всеми святыми; ибо где Христос, там и все святые. Помолимся же ко Христу с разбойником: Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! Кроме таких размышлений, Святитель утверждался в надежде на милосердие Божие и молился Богу словами Псалмопвеца: Не остави мене Господи Боже мой, не отступи от мене; вонми в помощь мою, Господи спасения моего. Господи! что ся умножиша стужающии ми ? Мнози возстают на мя, мнози глаголют души моей: несть спасения ему в Бозе его. Ты же Господи, заступник мой и прочее...

Когда таким образом, при помощи Божией, свт. Тихон рассеивал пасмурное состояние своей души, прогонял помыслы отчаяния и уныния, тогда душа его освещалась духовной радостью. «Когда будешь против уныния стоять и побеждать предписанным образом, – писал он, – то всегда за победой будет следовать радость, утешение и большая душевная крепость; и всегда подвизающимся попеременно бывает то печаль, то радость. Как под небом бывает то мрачно, то бурно, то ведрено; так бывает и в нашей душе, – то печаль и искушение, как буря, – то утешение и радость, как приятное ведро; и как после погоды ведро бывает нам гораздо приятнее, так и после искушения и печали слаще бывает утешение». Это состояние спокойствия своей души и радости Святитель выражал псалмопением, которым утешал и скорбящую душу. Обыкновенно, когда бывал в ведреных мыслях, он певал 148 псалом, в котором все твари, разумные и неразумные, призываются к прославлению Господа: Хвалите Господа с небес, хвалите его в вышних.

Борясь с плотью и унынием, св. подвижнику задонскому нужно было еще выйти победителем и из борьбы с самым скрытным, хитрым и опасным врагом – гордостью. «Кто начнет, – говорит Святитель, – при благодати Божией, уклоняться от этого смертного греха – житейской гордости и, оставив тварь, искать Творца, того сретает другое, злейшее зло, духовная гордость и фарисейское высокоумие. Эта всепагубная язва в особенности гнездится в тех, которые много постятся, много подают милостыни, как это показал на себе оный фарисей (Лк 18:10–16), которые удаляются в монастырь, облекаются в мантию, часто и много молятся и стараются совершать, по-видимому, нехудые дела. Так бедному человеку везде приходит сия ехидна и ищет умертвить его своим ядом...». «И нет ничего опаснее, сокровеннее и труднее гордости. Гордость опасна, ибо для гордых заключается небо, а вместо неба определен ад. Гордость сокровенна, ибо так глубоко кроется в нашем сердце, что усмотреть ее мы можем не иначе, как при помощи кроткого сердцем Иисуса Христа Сына Божия... И нет ничего труднее, как одолеть гордость, ибо с великими трудами и также не без помощи Божией, мы преодолеваем ее».

При особенном услаждении размышлениями о Иисусе Христе Сыне Божием, – и при том способе своих размышлений, по которому Святитель все направлял к собственному назиданию, ко всем предметам веры прилагал не только свои дела, но и помышления и малейшие желания, при тонком разборе своих душевных движений, он мог очень скоро и удобно отличать в себе тонкие помыслы гордости и высокоумия, тем более, что ясно сознавал признаки присутствия в душе этого хитрого врага. «Гордость, – по его понятиям, – обнаруживает себя тем, что высшим непокорна, к равным и низшим неуступчива, велеречива, высокоречива и многоречива, – всяким образом ищет себе славы, чести и похвалы, ставит себя высоко и превозносит свои дела, презирает и унижает других, какое добро имеет, то приписывает себе, а не Богу, хвалится и тем добром, какого не имеет, старается скрывать в себе недостатки, не любит принимать увещаний и не принимает, самовольно мешается в чужие дела; лишившись чести и сана, равно как и в других несчастьях, – ропщет, негодует, а часто и хулит; короче, гордость гневлива, завистлива, нелюбительна, ненавистлива».

Понятно, что так понимая гордость, Тихон немедленно убивал в себе ту мысль, осуждал то движение своей души, в которых усматривал хоть малейший из этих известных ему признаков гордости. Впрочем из этого еще не следует, что ему легко доставалась победа над помыслами гордости. Узнать помыслы гордости и не соглашаться с ними, это еще не составляет торжества над ними подвижника. Для полного торжества надобно утвердиться в смирении и смиренном образе мыслей, чувствований и действий, что достигается, при благодати Божией, усиленными трудами и подвигами. Как в этом случае подвизался святитель Тихон, мы не можем сказать, по неимению на то свидетельств. Знаем только, что эту борьбу окончил в нем юродивый Каменев: ударив Святителя по щеке, он сказал ему на ухо: «Не высокоумь». С этого времени помыслы высокоумия и гордости оставили Тихона, и он был так рад, что назначил своему врачу пенсию по три копейки в день. [90] Подавляя в себе всякие движения гордости, Святитель восходил на высоту смирения, являя в себе его досточудные свойства. Он начал нестяжательностью, отрешившись от всяких земных стяжаний. Считал себя странником и пришельцем на земле, который, следовательно, не может иметь никакой привязанности к чему-нибудь земному. Скрывал свой сан под видом послушника, свою мудрость под простотой речи или в простоте (буйстве) евангельской проповеди. Был так скромен и сдержан в своей беседе, что удерживался даже от улыбки. Восходя этим путем, он достиг того, что бесчестие и гонение за добро переносил с терпением, удовольствием и любовью к своим врагам, делами милосердия и благотворительности склонял их к миру и любви. Истребил в себе раздражительность и первый просил извинения и прощения, как только замечал, например, что келейник, получивший выговор, начинал обижаться на него. Любовно обходился со всеми низшими и равными, имел благодатный дар слез, [91] и взирая на свои немощи, недостатки, и грехи, – все восписывал благодати Божией и потому алкал и жаждал ее.