Читать онлайн «Учитесь молиться». Страница 7

Может, однако, случиться, что вы скажете: “Я не очень переживаю эти слова”. Так вот, если эти слова выражают ваше основное, глубинное убеждение, но вы ничего не чувствуете в данную минуту, обернитесь к Богу в раскаянии и скажите Ему: “Это мое основное, глубокое христианское убеждение, а вот смотри – я никак на него не отзываюсь!” И сказав это, вы, может быть, обнаружите, что вдруг начали молиться своими словами. Вы сможете выразить Богу свое сожаление, свое горе, свое отвращение к себе самому – и восстановится ваша решимость сказать Богу самую правду и то, что ваша воля едина с Его волей.

И наконец, можно молиться постоянным, насколько это возможно, молитвенным призыванием, которое служит фоном, подпоркой на протяжении дня и через всю жизнь. Сейчас я имею в виду специфически православную практику. Это то, что мы называем Иисусовой молитвой;это молитва, которая сосредоточена на имени Иисусовом: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного. Это молитва преимущественно монахов и монахинь, но ее употребляют и наши миряне. Это молитва устойчивости, ибо она не “дискурсивна”, – в ней мы не переходим от одной мысли к другой; это молитва, которая ставит нас лицом к лицу с Богом в исповедании веры о Нем и определяет наше собственное положение. Согласно большинству православных подвижников и мистиков, это исповедание веры суммирует всё Евангелие.

В этой молитве мы, во-первых, исповедуем Христа– Господом, исповедуем Его державное право над нами, тот факт, что Он – наш Господин и наш Бог; это подразумевает, что вся наша жизнь в Его воле и что мы поручаем себя Его воле и ничему другому. Затем, в имени Иисус,мы исповедуем реальность Воплощения и всё, что Воплощение означает. Дальше – Христос: это Тот, в Ком мы видим воплотившееся Слово Божие, согласно Ветхому и Новому Завету, Помазанник Божий. Еще дальше – совершенное исповедание веры в то, Кем Он является: Сын Божий. Это не только исповедание веры в Иисуса Христа, ибо оно раскрывается на Троичность: Он есть Сын Отчий, и никто не может признать в Пророке галилейском воплощенное Слово Божие, кроме как если Дух Святой научит его видеть, и понимать, и поклоняться Ему; это четвертое исповедание веры, позволяющее нам стоять перед лицом Божиим в правде и исповедовать Его духом. И наконец, помилуй нас.Русское “Господи, помилуй” – перевод греческого Kurie elehson.

Я настаиваю на словах, которые мы употребляем в молитве, по той причине, что по сравнению с древностью, во всех современных языках слова приобрели более узкое, специальное значение. Очень часто мы употребляем слова молитвы, которые безмерно богаты, но не замечаем этого богатства, потому что воспринимаем слова не уровне их значения в нашей повседневной речи; а они могли бы иметь глубокий отклик в наших сердцах, если только связать их с тем, что нам известно на других уровнях.

Я хотел бы проиллюстрировать это примером, который может шокировать ученых-классиков, поскольку с филологической точки зрения он несколько сомнителен; но так как он основан на игре слов, которой много столетий назад пользовались греческие отцы Церкви, знавшие свой язык и такой игры не стеснявшиеся, я также воспользуюсь ею. В те или другие минуты нашей жизни большинство из нас произносит, восклицает слова “Господи, помилуй!” (греческое Kurie elehson) или хотя бы знает, что такие слова существуют. Мы, в общем, знаем, какое значение вкладываем в них: это призыв к Богу о милосердии, о милости, о сострадании, о ласковой заботе. В чем специалисты по древним языкам могли бы меня – а со мной и греческих отцов – упрекнуть, так это в том, что некоторые отцы производят слово elehson от того же корня, что и греческое обозначение “оливкового дерева”, “оливки”, “елея”. Оставим, однако, эти споры ученым и посмотрим, что этот термин говорит нам в контексте Священного Писания. Произнося Kurie elehson, Господи, помилуй –можно ограничить значение этих слов тем, что это призыв к Божьему милосердию “вообще”. Но это не может нас удовлетворить, потому что в такое “Господи, помилуй” мы не можем вложить целокупность нашей жизни; кроме того, в нашей обиходной речи такие слова просто мало что означают. Если же вспомнить об оливковом дереве, “маслине”, оливковом масле в Ветхом и Новом Завете, мы обнаружим следующее: оливка, веточка оливкового дерева впервые упоминается при конце Потопа, когда голубь приносит эту веточку Ною. (И не тот ли это голубь, который парил над Христом в день Его крещения?) Эта оливковая веточка означала, что гнев Божий истощился, что прощение дано, как дар, что перед нами простираются и новое время и новый путь.

Это – первая ситуация. Однако мы не всегда можем следовать этим путем. Недостаточно просто располагать временем и новыми возможностями; если мы больны душой, если воля наша сломлена или если мы неспособны, будь то умом, будь то физически, ни различить пути, ни следовать им – нам нужно исцеление. Поэтому вспомним масло, которое милосердный самарянин возлил на человека, ставшего жертвой разбойников. Исцеляющая сила Божия дает нам возможность воспользоваться тем, что Божий гнев престал, тем, что нам предложено, как дар, прощение, предложены, как дар, время, пространство и вечность.

Другой образ – помазание священников и царей, которые из среды народа Израильского призывались встать на пороге между миром Божественным и человеческим миром, между единой и гармоничной волей Божией и пестрым, усложненным – а то напряженным и противоречивым – человеческим миром. И для того чтобы стоять на этом пороге, человеку нужно больше, чем человеческие способности; ему нужна одаренность от Бога. В знак этого и совершалось помазание над священниками и над царями. В Новом же Завете мы все – священники и цари, мы все облечены царственным священством, и наше призвание, человеческое и христианское, превосходит то, чего может достичь человек. Мы призваны стать и быть живыми членами Тела Христова, храмами на земле, чистыми и достойными Святого Духа, причастниками Божественной природы. Всё это превосходит наши человеческие способности, но одновременно, мы должны быть и человеками в полном смысле, в самом глубоком смысле, в котором христианин понимает человечество по образу воплощенного Сына Божия. Для этого нужны благодать и помощь Божии, и всё это обозначено тем же образом помазания.

Если с такой же простотой (нужны только словарь, Библия и немножко вдумчивости) и так же непосредственно продумать и другие слова, которые мы употребляем в молитве, они станут замечательно богатыми в умственном порядке. И тогда мы сможем быть более внимательными к тому, что произносим; наша молитва не будет состоять из слов опустошенных или слов, обозначающих что-то, подлинный смысл чего утрачен – а это случается постоянно. И тогда прежде чем сказать “Господи, помилуй!” – “Господи, прояви ко мне милосердие, сострадание; Господи, излей на меня Свою любовь и ласку”, мы сумели бы продумать то положение, в котором вот сейчас находимся. Находимся ли мы на самой глубине падения? Стоим ли перед безграничными возможностями и, вместе с тем, неспособны ничего предпринять, потому что так глубоко ранены? Или же мы получили исцеление, но стоим перед лицом призвания настолько нас превосходящего, что не смеем и помечтать о нем?.. Но призвание это можно осуществить, только если Бог даст нам на то силы. Это тоже предполагает внимательное погружение в слова, такой подход к ним, чтобы они стали частью наших эмоций, чтобы вокруг них собиралась и сосредоточивалась вся интенсивность и глубина нашей личной жизни. Но если слова, которые мы употребляем, не приобретают реальности в том, как мы живем, они останутся бессмысленными и не приведут ни к чему: они будут, как лук без тетивы, из которого невозможно пустить стрелу. Совершенно бессмысленно просить Бога о чем-то, на что мы не готовы сами. Когда мы говорим: “Господи, избавь меня от того или другого искушения”, и одновременно ищем, какими уловками нам до этого искушения добраться, рассчитывая, что теперь Бог настороже и силой вытащит нас из него, то у нас мало шансов на успех. Бог дает силу, но воспользоваться ею должны мы сами. Когда в молитве мы просим Бога дать нам силу сделать что-то в Его имя, это не значит, что мы просим Его совершить это вместо нас, поскольку мы слишком безвольны, чтобы проявить готовность действовать самим.

В житиях святых есть в этом отношении достаточно примеров, и в жизнеописании западного святого XVI века, Филиппа Нери, встречается именно такой случай. Филипп был довольно-таки горячего нрава, легко ссорился, братьям монастыря приходилось много терпеть от его вспыльчивости, и ему, конечно, тоже доставалось. Однажды он почувствовал, что так продолжаться не может. Был ли это порыв добродетельности или просто он больше не мог выносить своих собратьев – этого Житиене сообщает. Факт тот, что он бросился в часовню, упал на колени перед изображением Христа и молил избавить его, Филиппа, от вспыльчивости. И затем, полный надежды, вышел вон. Первый, кто ему повстречался, был брат, никогда не возбуждавший в нем никакого гнева, но впервые в жизни этот брат обошелся с ним придирчиво и неприязненно. Филипп вспылил и, кипя гневом, отправился дальше – и встретил другого брата, который всегда был для него источником умиротворения и радости. Но даже и этот принял его неприветливо. Филипп вернулся в часовню и снова бросился к ногам Христа: “Господи – я же просил Тебя избавить меня от вспыльчивости!” И Господь ответил: “Да, Филипп, вот потому Я и предоставляю тебе как можно больше случаев отучиться от нее”.