Читать онлайн «Портреты Тициана». Страница 17

Оставим без комментариев мнения о Тициане и Бенуа, и Муратова, высказанные ими приблизительно в одно и то же время. Отметим только, что у двух крупнейших отечественных искусствоведов того времени его облик и творчество вызвали, по существу, противоположные оценки.

Несмотря на прижизненную славу, множество заказов, необычное, сверх всякой меры покровительство и щедрость императора Карла V, Тициана достаточно критично оценивали как при его жизни, так и после его смерти. Так было, например, у нас, в России – больше, чем Тицианом, у нас восхищались более молодыми его современниками Веронезе и Тинторетто.

Среди великих европейских художников только Рубенс безоговорочно преклонялся перед ним и, сам будучи европейской знаменитостью, без всякого стеснения, находясь в Мадриде, копировал многие подлинные работы Тициана. Он же покупал произведения Тициана для коллекции картин в своем доме в Антверпене.

Микеланджело, по свидетельству Вазари, побывав у Тициана в мастерской в Бельведере в Риме, где тот гостил по приглашению Папы, очень его хвалил, однако жалел, что в Венеции с самого начала не учат хорошо рисовать и что тамошние художники не имеют хороших приемов работы.

Когда Василий Суриков был в Лувре, то, разбирая Брак в Кане, он заметил, что Веронезе «Тициана заставил в унизительной позе трудиться над громадной виолончелью»[36]. Это он написал в одном из писем к Павлу Чистякову. А в другом своем письме к нему, уже из Вены, он писал о впечатлениях от поездки в Венецию: «Кто меня маслом по сердцу обдал, то это Тинторет. Говоря откровенно, смех разбирает, как он просто неуклюже, но как страшно мощно справлялся с портретами своих красно-бархатных дожей, что конца не было моему восторгу… Он совсем не гнался за отделкой, как Тициан, а только схватывал конструкцию лиц… Тициан иногда страшно желтит, зной напускает в картины, как, например, Земная и небесная любовь в Палаццо Боргезе в Риме. Голая с красной одеждой женщина. Приятно, но не натурально. Гораздо вернее по тонам его Флора в Уффици. Там живое тело, грудь под белой со складочками сорочкой. Верны до обмана тона его (там же) лежащей Венеры. Отношение тела к белью очень верно взято. Дама в белом платье в Дрездене и эти две вещи у меня более всех работ его в памяти остались. Наша эрмитажная Венера с зеркалом чуть ли не лучшее произведение Тициана»[37].

Картины Тициана разбросаны по европейским коллекциям, их можно видеть во многих музеях мира. Но подчас эта разбросанность мешает полному представлению творчества Тициана. А поскольку творческий путь его был чрезвычайно долог и живописные приемы на протяжении времени менялись, то и составить цельное, в полном объеме, представление о нем очень трудно. Некоторые картины первоначально числились за кистью Тициана, но со временем уточнялись атрибуции того или иного произведения, возникали вопросы о степени участия его помощников или учеников. Представление о силе искусства Тициана начинало слабеть и растворяться в массе оговорок и предположений. Со временем красочный слой картин Тициана разрушался, а реставрации проводились с разной степенью добросовестности, искусства и уважения к подлинной живописи Тициана.

Все это, а также и многое другое, например гибель картин Тициана при различных обстоятельствах, привело к тому, что представление о художнике как об одном из величайших живописцев мира меркло, когда зрители видели в конкретных собраниях созданные в разное время и подчас принадлежащие не ему, а его мастерской, картины. И суждения о его искусстве становились неточными, неполными, противоречивыми, критическими.

В своей книге Муратов пишет: «Все знают, что в венецианской живописи много любви к праздничной и красивой внешности жизни, к дорогому убранству, богатым тканям, пирам, процессиям, восточным нарядам, чернокожим слугам и златовласым женщинам. Карпаччо и Джентиле Беллини изображали все это в XV веке, Тициан, Бонифацио и Паоло Веронезе – в XVI, Тьеполо – в XVIII. Но наряду с этими художниками здесь были и другие: Джорджоне, Тинторетто и Джованни Беллини. У этих немногое было отдано поверхности жизни, и лучшие их силы уходят в глубину»[38].

Такое мнение о творчестве Тициана можно иногда встретить в русском искусствознании. Чем такую оценку можно объяснить? Может быть, тем, что Тициан по сути своей был придворным художником, а жизнь свою провел в праздничной Венеции – и то, и другое могло отталкивать от его искусства строгий взгляд русских художников. Или, может быть, тем, что для чистых поклонников академического искусства он был слишком реалистичен, а для реалистов – чересчур придворен, аристократичен и беззаботен? А может быть, и неровным качеством его собственных или приписываемых ему работ, выполненных с его оригиналов в его мастерской?

Вполне вероятно, что все вместе взятое и что-либо еще, недосказанное и неузнанное нами, повлияло на разноречивые оценки жизни и творчества Тициана.

В настоящее время в России живопись Тициана можно увидеть в Санкт-Петербурге, в Государственном Эрмитаже, где представлены его поздние работы. Может быть, поэтому полная драматизма и трагических переживаний, более сумрачная по колориту, чем его ранние произведения, живопись позднего Тициана привлекала большее внимание отечественных исследователей.

Среди работ русских историков искусства выделяется обширная статья Виктора Лазарева Поздний Тициан, которая начинается следующими словами: «Подобно Гальсу и Рембрандту, Тициан вступил в полосу наивысшего творческого расцвета уже в старости по достижении шестидесятилетнего возраста… Он создал самые совершенные из своих произведений на склоне жизни, легендарная длительность которой вызывала неизменное удивление у современников мастера»[39].

Многим зрителям, не побывавшим в крупнейших музеях Европы, где Тициан широко представлен работами всех периодов творчества, трудно оценить богатство колорита и пышную, золотоносную праздничность его палитры. Да и сама безмятежная праздничность его зрелого искусства, передающая дух свободолюбивой Венеции, могла быть по разным обстоятельствам не воспринята многими нашими соотечественниками. Тем более, что если составить представление об искусстве мастера только по картинам позднего Тициана, хранящимся в Эрмитаже, то может создаться впечатление, что оно что-то теряет при сравнении со зрелыми картинами других великих художников. Может быть, поэтому русские исследователи больше внимания и публикаций посвятили другим великим мастерам – Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэлю, Рембрандту. Кстати, живопись позднего Тициана по своей общественной направленности была более приемлемой как для передвижников, так и для советского искусства двадцатого века. Но она все-таки не могла дать полное представление об искусстве Тициана.

В своих работах о Тициане многие отечественные исследователи давали оценку его портретного искусства. Борис Виппер писал: «Эта тяга Тициана к портрету явилась своеобразным выражением титанической борьбы мастера за утверждение идеалов Возрождения… Только в портретах Тициану удается сохранить внутреннее единство образа, ту цельность героической, волевой личности, которая свойственна пониманию человека в эпоху Возрождения»[40].

Лазарев в статье Поздний Тициан утверждал: «Тициановские портреты отличаются изумительной естественностью и правдивостью. В них схвачена основа характера личности, чья психология, сколь бы противоречивой она ни была, неизменно раскрывается мастером как нечто абсолютно целостное… Среди венецианских художников Тициан, бесспорно, занимает первое место. Он крупнее Джорджоне, Веронезе, Тинторетто. Его искусство наиболее ярко преломило в себе самые характерные черты венецианской живописи: высокое представление о человеке, стихийную жизнерадостность, страстную любовь к красотам мира, особую восприимчивость к краске»[41].

Михаил Алпатов в книге воспоминаний, рассказывая о Венеции, писал: «Тициан соединил все достижения современной живописи с царственным всемогуществом; он владел способностью воссоздавать на холсте мир во всей его материальности, осязаемости и красочности. При этом он решительно избегал рассудительности флорентинцев того времени… Недаром художники признали его князем живописи и рассказывали, будто монарх поднял упавшую из его рук кисть. Тициан служил высшей мерой совершенства и для Рембрандта, и для Веласкеса, и для Пуссена.

В наши дни некоторые искусствоведы предпочли драгоценной живописи Тициана быстрое, темпераментное письмо Тинторетто. Размашистость его кисти принимали за признак высшей творческой свободы. Но достаточно всмотреться в голову старика Иоакима из Введения во храм Тициана. Какая глубина душевной характеристики этого задумавшегося старца! Какая сочность живописного письма! Какое великое искусство претворения красочной массы в живую человеческую плоть!»[42].