Читать онлайн «Супермодель и фанерный ящик. Шокирующие истории и причудливая экономика современного искусства». Страница 21

Еще одно объяснение замедленного падения цен на арт-объекты — неликвидность, неэффективность и недостаток прозрачности частного рынка искусства. Во время рецессии аукционные дома принимают меньше консигнаций, а принятые предлагают по сниженным ценам. Предметы, которые плохо продаются, конфиденциально перепродают через дилеров и агентов; ни факт продажи, ни цена не разглашаются.

Самым убедительным аргументом в пользу инвестиции в искусство, пожалуй, будут эффектные истории в печати, где рассказывается о картинах, проданных раз в десять дороже, чем были куплены, — возьмем, к примеру, Miss ko2 Мураками или вышеупомянутых Муграби и Саатчи. Именно об этих немногочисленных невероятно выгодных сделках трубят все газеты. Пиар-отдел «Сотби» с большим энтузиазмом сообщил о продаже «Головы» (Head) Жана-Мишеля Баския за 1,9 миллиона долларов в мае 2011 года. В 2002 году ее купили за 158 тысяч, что означает 32-процентный годовой доход за вычетом расходов.

Но ни одна газета не рассказала о перепродаже «Натюрморта с зеркалом» (Still Life With Mirror) Роя Лихтенштейна, купленного в 2008 году за 9,6 миллиона долларов и выставленного на аукционе «Филлипс де Пюри» в мае 2011 года за 6,6 миллиона, то есть с убытком 18 процентов в год. Ни одна рубрика в художественном журнале не кричит о «Мидасе и бесконечности» (Midas and the Infinite) Дэмьена Херста с бабочками и искусственными бриллиантами, вставленными в покрытый эмалью холст. Она была куплена в 2008 году на торгах в «Сотби» в Лондоне за 825 тысяч фунтов (1,48 миллиона долларов) и перепродана с аукциона три года спустя израильскому инвестору Хези Бецалелю за 601 тысячу фунтов (947 тысяч долларов). Продавец понес убытки в размере 20 процентов в год.

И ни одна газета не кричит о наблюдении, которое приписывают Сергею Скатерщикову из Skate’s Research: «Ни одно произведение искусства, купленное дороже 30 миллионов долларов, ни разу не продавалось с прибылью». Я изучил прессу в поисках исключений из этого правила; насколько мне удалось выяснить, Скатерщиков прав, по крайней мере, в том, что касается аукционных продаж, о которых сообщалось в СМИ.

Читать об успешных инвестициях в искусство — это все равно что читать о скважине, где нашли нефть, — одной из сорока. Нигде в газетах вы не прочитаете о 39 скважинах, где ничего не нашли, или о «Мидасе и бесконечности». Вы нигде не узнаете, что «Кристи» и «Сотби» и даже «Филлипс» и «Бонэмс» отказываются принимать четыре из пяти произведений современного искусства, потому что художник уже вышел из моды.

Однако, по всей видимости, есть один фонд, действующий вопреки всем возражениям. Это Fine Art Fund (FAF) Филипа Хофмана. Он был открыт в январе 2003 года и располагается в георгианском здании за отелем «Дорчестер» в лондонском районе Мейфэр. С Хофманом мы встретились и поговорили на ярмарке «Арт-Базель Майами-Бич» в 2011 году.

Хофман так говорит о своих клиентах: «Они вообще не интересуются искусством; для них картины — способ диверсифицировать инвестиции». У FAF типичная для этой сферы деятельности система премиальных выплат «два на двадцать»: компания ежегодно вычитает 2 процента вложенного капитала в качестве платы за управление и на покрытие расходов и берет 20 процентов премии со всех ежегодных доходов свыше минимальной ставки доходности; в их случае это 6 процентов.

Некоторое время назад FAF объявил о 25 процентах прибыли с вложенного капитала, которые принесли его транзакции с искусством. На 2013 год Хофман заявил следующие показатели своего первого фонда, запущенного в 2004-м: «Валовая прибыль 19 процентов, чистая прибыль 6 процентов».

FAF публикует результаты раз в квартал, его активы оценивают специалисты «Кристи» и «Сотби», аудитом занимается компания KPMG. У фонда вложено 100 миллионов долларов инвесторами из 16 стран. На тот момент, когда мы разговаривали с Хофманом, минимальное вложение составляло 200 тысяч долларов с пятилетним обязательством и опцией трех продлений на год. В 2013-м минимальное вложение уже равнялось 1 миллиону. FAF не вкладывает больше 7 процентов фонда в одну «корзину»; он, к примеру, не будет самостоятельно делать покупку на 10 миллионов. Он вступит в синдицированную сделку.

Все инвесторы — физические лица. Пенсионные фонды и инвестиционные банки до сих пор держались в стороне, возможно из-за относительно небольшого вложенного капитала.

Модель работы Fine Art Fund весьма отличается от модели стандартного фонда «купить и держать». Он исходит из того, что рынок искусства непрозрачен; трейдер[9] с внутренней информацией и капиталом имеет удобную возможность воспользоваться несовершенством рынка. И конечно, в мире искусства нет запрета (и вообще концепции) торговли инсайдерской информацией[10].

FAF и аналогичные фонды прибегают к разным стратегиям, используя несовершенство рынка искусства. Первая касается продажи в бедственном положении: покупайте предметы искусства со скидкой у тех, кому срочно требуется ликвидность по причине развода, смерти или банкротства. Вторая — географии: используйте разницу в аукционных ценах на искусство отдельных художников и из разных регионов. Покупайте Пикассо в Лондоне по умеренной цене и перепродавайте в Гонконге (этот и другие примеры — мои, а не фонда).

Третья стратегия — региональная, то есть краткосрочное владение предметами искусства из конкретной страны или конкретного художника. Четвертая — это стратегия новичка: вкладывайтесь в творчество начинающих художников, которым пророчат большое будущее, и придерживайте его.

И наконец, стратегия, которая действительно требует инсайдерской информации, — это демонстрация. Иными словами, это приобретение работ художника, у которого вскоре намечается крупная выставка в музее, либо он договаривается о размещении своих работ в музейной экспозиции.

FAF обнародовал несколько своих успехов: Питер Дойг, купленный на «Сотби» в 2005 году за 880 тысяч долларов и проданный годом позже за 1,8 миллиона, среднегодовая прибыль 86 процентов; и Франк Ауэрбах, купленный в апреле 2005 года за 234 тысячи долларов и проданный в декабре 2008-го за 675 тысяч, среднегодовая прибыль 54 процента.

Очевидно, для модели FAF требуется, чтобы те, кто принимает решения, обладали большим опытом работы в аукционных домах или дилерами. Хофман проработал в «Кристи» двенадцать лет и в возрасте тридцати трех был самым молодым членом Международного совета правления. Председатель наблюдательного совета FAF — лорд Гоури, бывший глава «Сотби».

От какой принципиальной ошибки предостерегает Хофман? «Не покупайте то, что покупают все остальные; вы можете опоздать и прийти на рынок как раз в тот момент, когда знатоки с него уходят». Нью-йоркские аукционы современного искусства в ноябре 2013 года как раз и вызвали такое опасение, что знатоки уходят с рынка. Около тридцати работ, предложенных на торгах «Кристи» и «Сотби», поступили либо от крупных коллекционеров, таких как Стивен Коэн (который предложил около дюжины работ), либо от консорциумов по инвестициям в искусство. Эти тридцать работ составили значительную долю стоимости лотов, выставленных обоими аукционными домами, причем многие из них были куплены недавно. Когда инсайдеры любого рынка начинают продавать, обычные инвесторы начинают сильно нервничать.

В конце концов, идет ли речь о персональном портфеле инвестиций или о фонде, попытки предсказать будущую стоимость произведения искусства, определяемую групповым консенсусом, экономист Джон Мейнард Кейнс назвал конкурсом красоты. Пример Кейнса взят из 1930-х годов, когда газета The New York Times попросила читателей выбрать шесть самых привлекательных женских лиц из сотни фотографий. Тому участнику, чей выбор будет в наибольшей степени соответствовать выбору большинства остальных участников, был обещан новый автомобиль.

Кейнс сказал, что участник должен думать не о том, кто ему лично кажется красивой, а скорее о том, кого сочтут самой красивой остальные судьи. Разумнее всего было бы выбрать шесть лиц, которые, как вам кажется, остальные посчитают самыми хорошенькими.

По словам Кейнса, фондовый рынок — это тот же конкурс красоты. Знающий инвестор должен выбирать не то, что считает самым перспективным, а то, что, по его мнению, сочтут перспективным другие инвесторы.

Покупать современное искусство в качестве средства хранения капитала, может быть, имеет смысл; покупать его в качестве инвестиции — это судить конкурс красоты. Вы должны предугадать, что другие покупатели посчитают ценным в будущем. Владелец галереи или консультант по инвестициям, который вам говорит: «Через пять лет этот художник будет стоить гораздо больше», находится в положении судящего конкурс красоты у Кейнса. Действуйте на свой страх и риск!