Читать онлайн «Женщина в черном и другие мистические истории». Страница 27

Идя к нему по размокшей земле, я слышал монотонный звук, который издавали, вращаясь, молитвенные мельницы. Под навесом святилища стоял цилиндр, примерно в рост человека, сверху до низу покрытый письменами. Храмовый служка в желтом одеянии вращал его ладонью, так что он поворачивался на подставке вокруг своей оси. Каждый оборот этого цилиндра был равнозначен прочтению тысячи густо написанных на нем молитв.

В храме было темно, как в погребе. За грубой деревянной решеткой стояли изваяния божков, тускло отливающие превратившейся в бронзу позолотой. В этих фигурах не было и тени покоя — все они стояли либо сидели в совершенно диких, невообразимых позах, словно родились из клубящихся вокруг бесформенных клочьев тумана.

Из бесчисленных наполненных маслом горшочков поблескивали чахлые огоньки — точно отсветы маленьких ночников. Они были расставлены перед решеткой, будто сосуды с пищей для божков, покрывая копотью жирные лица идолов и оживляя их трепетным мерцанием крохотных язычков пламени.

Кое-где вместо изваяний зияли ниши, а в них, на фоне потемневшей от сажи грязно-белой известки, я увидел открытки и фотографии, вырезанные из английских иллюстрированных журналов. Здесь были портреты английских, немецких, французских, российских титулованных особ и генералов, а также изображения новоизобретенных машин, признанных тибетскими жрецами священными, быть может, из желания польстить европейцам, а может, из суеверного страха перед неведомой силой чужого разума.

В углу я увидел пустые бутылки из-под английского пива. Там же, прислонясь к стене, сидела пара бритоголовых монахов в довольно грязных одеяниях; они курили, уставясь на распахнутые двери, сквозь которые в лишенное окон помещение сочился тусклый дневной свет, стеклянистым блеском отражаясь в глазах жрецов.

Нескончаемый ряд потрескивающих в полумраке светильников и ламы с глазами сомнамбул, уродливые фигурки божков за решеткой, играющие на их блеклой позолоте чахлые огоньки, сладковатый запах табака из монашеских трубок и еще более приторный аромат застывших курений, гротескные обрывки европейских иллюстрированных журналов, жуткий хаос, существующий как бы вне времени, за гранью реального, а снаружи, в прямоугольнике двери, неустанно движущиеся в тумане Гималаи, то возносящиеся к небу, то низвергающиеся на землю, клочковатая мгла, подобравшаяся к самому порогу, желтые призраки молитвенных мельниц, монотонно вращающихся с тонким металлическим пением — все это было одновременно чудно, нелепо и дико. Ибо существовало уже не одну тысячу лет и казалось столь же неистребимым, как божества Глупости, которые вместе с божествами Разума и Любви испокон веков властвуют над миром.

Но подобно тому, как за порогом святилища, на краю пропасти таится искус бездны, способный увлечь в пасть Гималаев людей, животных и груды камней, так же и здесь, в этом храме, более напоминающем конюшню, кроме отупения и сонной одури, неуловимо ощущался ужас, от которого кровь застывала в жилах. Он почти плутовски поглядывал на вас вытаращенными глазами лам и с гротескным добродушием усмехался скалящими зубы физиономиями сидящих в полумраке идолов.

Наконец пятерка тибетских бегунов, напоминавших своей мешковатой одеждой эскимосов и отличавшихся поистине сверхчеловеческой силой, теми же крутыми горными тропками повезла меня обратно. На бегу они ржали, точно кони, блеяли, словно козлы, и сопели, будто моржи. Рядом мчались также три рослые тибетки, которые, сняв с шей и рук свои украшения — бусы и браслеты из небесно-голубой бирюзы, осколков горного хрусталя и кусочков посеребренной бронзы со вставками из красноватого сердолика — протягивали их мне, предлагая купить. Оживленно жестикулируя, женщины то приближались к моей повозке, то отскакивали прочь, окруженные сворой надрывисто лающих диких гималайских псов.

Во время этой скачки одна вынула из ушей бирюзовые серьги, другая стянула с пальца грубо сработанный перстень с сердоликом, а третья вытащила из копны растрепанных, мокрых от дождя волос бронзовую стрелу. В ушах у меня стоял несмолкающий шум — смесь женской трескотни, где на несколько английских слов приходилась добрая сотня тибетских, собачьего лая, смеха и сопения моих запыхавшихся бегунов.

В конце концов я купил у одной из женщин перстень, причем, поскольку из-за резкого уклона рикша ни на минуту не могла остановиться, сделка совершилась следующим образом: тибетка на бегу бросила мне перстень, а я ей — деньги.

Две женщины отстали, но третья под оглушительный лай собак продолжала бежать рядом с моей повозкой, потрясая в воздухе бронзовой стрелой. Мои рикши начали над ней подсмеиваться, а она яростно отругивалась в ответ. Поскольку шпилька для волос не вызвала у меня интереса, тибетка нырнула рукой в складки своего мешковатого плаща и извлекла оттуда серебряную цепочку, которая, впрочем, также не пришлась мне по вкусу. Но когда она тряхнула в воздухе цепочкой, у нее из пальцев вылетел и упал мне на колени бронзовый амулет.

Взглянув на него, я увидел, что это миниатюрное изображение какого-то божества, размерами не больше, чем фаланга пальца: две угловатые, примитивно исполненные человеческие фигурки — обнаженный мужчина, на которого взбиралась нагая женщина.

Я зажал амулет в ладони, а вторую руку опустил в кармашек, где ношу обычно деньги на расходы, и бросил женщине несколько крупных монет. Она взглянула на меня с изумлением, однако проворно схватила деньги и остановилась. Мы как раз приблизились к повороту, и я, уже издалека, увидел женщину, неподвижно стоявшую посреди своры лающих псов. Она качала головой, словно никак не могла понять, за что получила деньги. Потом зажала шпильку зубами, а монеты завязала в желтый полотняный лоскуток, где раньше, вероятно, лежали серебряная цепочка и амулет.

Вскоре я позабыл об этом происшествии — ведь в мире, окружающем путешественника, каждую минуту происходит столько нового! Помню только, что когда полчаса спустя рассматривал в гостинице амулет, в памяти у меня всплыла не эта женщина, но две других, оставшихся на дороге, щеки которых были вымазаны чем-то красным. Тогда я спросил у одного из понимавших по-английски тибетских торговцев мехами, расположившихся в холле со своими товарами, чем местные женщины натирают лицо. И он объяснил мне, что это кровь вола, но ею покрывают щеки только вдовы, причем лишь те, кто желает дать понять мужчинам, что не против заключить новый брак.

И вот, пока мы беседовали, прозвучал гонг, напоминающий гостям отеля, что настало время переодеваться к обеду, который будет подан в семь, — ибо даже здесь, на вершине Гималаев, господа выступали по вечерам во фраках или смокингах, а дамы в изысканных, декольтированных туалетах, причесанные так, словно собрались на премьеру в оперу.

Итак, я отправился к себе в номер, где бой как раз растопил камин и орудовал в ванной, наполняя ванну водой.

Ванная имела отдельный выход на тянущуюся вдоль тыльной стены здания галерею. Как только все было готово, тибетец, уронив свое обычное «All right, sir», выскользнул туда.

Но не успел я пройти в ванную и сделать пару гимнастических упражнений, как ощутил спиной ледяное дуновение, как если бы кто-то распахнул дверь на галерею. Я крикнул по-английски: «Закройте дверь!» и, чтобы спрятаться от холода, нырнул по шею в горячую воду. Сквозь облако пара я различил чью-то смутную тень и спросил: «Кто здесь?»

Из комнаты в ванную просачивались лишь слабые отблески пылавшего в камине огня, и я с изумлением обнаружил, что маленькая лампочка, которую коридорный оставил на подоконнике, погасла.

Так как на мой дважды повторенный вопрос не последовало никакого ответа, я вынырнул из воды — и в ту же секунду снова ощутил холодное дуновение от двери, которую опять открыли. Однако привидевшаяся мне тень бесследно исчезла. Мне показалось, что это была женщина.

Я выбрался из ванны раньше обычного, закутался в купальный халат, зажег свет в спальне и вновь огляделся по сторонам, но никого не обнаружил. Тогда я оделся и позвонил коридорному, чтобы выяснить, не впускал ли он кого-нибудь, пока я купался.

Но он лишь отрицательно покачал головой.

Я постарался выбросить это происшествие из головы, однако, прежде чем лечь в постель, тщательно запер все двери.

Потом я внимательно осмотрел амулет и, судя по тому, насколько потертым оказался шнурок, на котором он висел, пришел к заключению, что он уже на протяжении многих поколений украшал шеи разных людей и покоился у них на груди: не одна человеческая жизнь должна миновать, прежде чем перетрется такая прочная кожа.

Миниатюрная женская фигурка была выполнена из потемневшей посеребренной бронзы, а мужская — из железа. Эта группа, величиной с орех — грубая, угловатая, примитивная — появилась на свет в какой-нибудь заброшенной кузнице в самом сердце Гималаев, возможно, при одной из монашеских обителей, которые прячутся в недоступных местах, на отвесных кручах над горными озерами, рассеянные на пути в Лхассу — самый таинственный на земле храмовый город.