Читать онлайн «Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой». Страница 31

— Вы положили его туда? — изумился капитан.

— Да, — обреченно вымолвил Джонатан.

— И в прошлый раз это сделали вы? — Будучи человеком военным, капитан Проуз во всем любил полную ясность.

— Да, — ответил Джонатан.

— А с какой целью? — с подозрительным спокойствием спросил капитан.

В течение последовавшей долгой паузы все смотрели на Джонатана, залившегося таким пунцовым румянцем, ответу которого позавидовал бы любой уважающий себя гелиотроп.

— Потому что я думал, что им оно не понравится, — извернулся он наконец, свалив таким образом всю вину на ни в чем не повинных приезжих. Подобное лукавство могло бы сбить с толку кого угодно, только не капитана, имевшего за плечами солидный опыт общения с новобранцами, которые, будучи пойманными в самоволке, плели всякие небылицы.

— Я абсолютно уверен, — ледяным тоном начал он, — что, если мистеру и миссис Даррелл не понравились бы покрывало или накидка, они сами сообщили бы мне об этом. Прятать же покрывало в шкафу не входит, насколько мне известно, в обязанности режиссера. Более того, я нисколько не сомневаюсь в том, что, решив подходит им покрывало или нет, мистер и миссис Даррелл выскажут свое суждение непосредственно мне, без вмешательства третьих лиц.

Засим он с достоинством поклонился и покинул помещение — как раз вовремя, ибо мы с Ли в припадке безудержного веселья, повалились прямо на непокрытую постель.

Стояла середина осени, и утренний лес, где мы начали съемки, был великолепен. В одних местах листва все еще была живой, переливаясь зеленовато-золотистым, в других — листья медленно умирали и огромные деревья

— лимонно-желтые, цвета леденцов, коричневато-золотистые, цвета хереса и огненно-рыжие — застыли в неярком свете раннего осеннего утра. Среди ветвей, словно хвосты бумажных змеев, струились тонкие прядки тумана. Воздух был так холоден, что можно было видеть собственное дыхание; все вокруг было пронизано хрупким сиянием чистоты. Тонкие ручейки, поблескивая и лепеча, прокладывали извилистый путь в черной и благоуханной, словно рождественский пирог, земле, под пологом соборных нефов гигантских дубов и буков.

Вместе с сыростью пришла и пора грибов. Они виднелись повсюду в изобилии, появляясь то здесь, то там из-под толстого, влажного слоя опавших листьев. Их причудливые очертания напоминали какой-то фантастический, неземной мир. Казалось, не будет конца разнообразию форм и цветов. Грибы розовые, как сахарная глазурь, серые и шелковистые, как шкурка котика, грибы со шляпками, загнутыми кверху и выставившими напоказ свои пластинки, словно страницы книги, или похожие на вывернутые ветром наизнанку зонты; одни были похожи на элегантные зонтики от солнца, другие — на китайские шляпы; некоторые теснились группами, как столики у входа в парижское кафе, или струились вниз с коры деревьев, подобно пенистому водопаду. Попадались и такие, которые напоминали сложные коралловые образования или срезанную лентой кожуру апельсина; опята — желтые, как канарейки, огненно-рыжие, как прически гризеток; грибы-зонтики нежных карамельных оттенков с чешуйками на шляпках, чем-то похожими на замысловатую кровельную черепицу.

А какие названия встречались в этом удивительном царстве! Должно быть, ученые, занимавшиеся сбором и классификацией грибов, все до одного — поэты в душе; ничем другим не объяснить возникновение таких великолепных названий, как Лохматый Чернильный Колпак, Парик Судьи, Плачущая Вдова, Грошовая Булочка, Скользкий Джек и Седло Дэйрада. В гуще деревьев вы замечаете прячущийся Лаковый Колпак Смерти, а чуть дальше — Ангела Смерти цвета слоновой кости, чья шляпка напоминает сложенные крылья надгробного ангела. Попадались также огромные плоские, как тарелки, печеночные грибы, настолько крепко приросшие к стволам деревьев, что можно было, не сомневаясь в их прочности, спокойно сидеть на них как на походных стульчиках. Были также круглые и мягкие грибы-дождевики, выпускавшие клубы мельчайших спор при легком прикосновении. Их бесшумное извержение походило на прозрачное облачко, рассеивавшее по лесному ковру тонкие струйки будущей жизни. На одной полянке, затерянной в чаще леса, мы наткнулись на останки необъятного дуба, прожившего, надо думать, не одно столетие, — ствол его достигал десяти футов в диаметре.

Этот мертвый колосс, должно быть, гнил очень долго и с течением времени оброс снаружи экзотическим грибным садом. Все эти скопления, консорциумы, колонны, батальоны, гроздья и караван-сараи представляли собой самую большую коллекцию разнообразных грибов, увиденную мною со времен посещения леса в Йюйю в Северной Аргентине много лет назад. Причем в своем невежестве я полагал, что только в тропических лесах может произрастать такое изобилие видов на столь маленькой площади.

Но из всех встреченных нами грибов особенно поразил меня мухомор размером с чайное блюдце, чей алый цвет раздвигал лесной сумрак. Этот пронзительно яркий, словно звук трубы, гриб известен своей ядовитостью еще со времен средневековья, когда хозяйки травили мух на кухне или маслобойне, кроша гриб в блюдце с молоком. Его ядовитые свойства вызывают каталепсию, сопровождающуюся своеобразным опьянением и конвульсиями. Любопытно, что северные олени испытывают к этим грибам явное пристрастие, обходясь с ними так же, как кое-кто из нас с неожиданно найденной в лесу бутылкой джина или виски, и не упускают случая, должен с сожалением констатировать это, ими полакомиться. Саамы, наблюдавшие за чудачествами оленей, наевшихся мухоморов, и, возможно, завидуя столь недостойному состоянию, эмпирическим путем выявили две интересные особенности. Для желаемого опьянения достаточно лишь проглотить мухомор не разжевывая. Они также узнали (лучше не пытаться представить, каким способом), что моча человека, захмелевшего от мухомора, обладает пьянящим действием, и того же эффекта можно достичь с помощью продукта этой своеобразной перегонки. Однако же когда саамы страдают от похмелья, они, естественно, во всем обвиняют оленей.

Для нас лес был полон очарования. Но Джонатану он казался непримиримым врагом, который своими извечными капризами все время обманывал его надежды. Если ему нужно было солнце, на небе было полно облаков; если он ждал облаков, светило солнце; если же ему требовался дождь, стояла совершенно ясная погода и так далее. Бедняжка лес старался изо всех сил доставить нам удовольствие. Джонатану же он представлялся жестокой, ветреной кокеткой в одеждах из разноцветных листьев. Кстати, именно листья чуть было не довели его до апоплексического удара. Джонатана не удовлетворяло огромное количество лежавших на земле и висевших на деревьях (в ожидании своей очереди упасть) сухих листьев — ему требовались кадры листопада. Но лес опять проявил свою капризную женскую натуру. Он предоставил в распоряжение Джонатана кучи опавшей листвы и по-прежнему висящие на верхушках деревьев шелестящие зеленовато-золотистые, красновато-коричневые, каштанового цвета листья, не желавшие падать — во всяком случае, перед объективом кинокамеры. Как только камеру упаковывали, словно в насмешку начинался яростный листопад, но стоило опять ее расчехлить, как листья прекращали падение, словно приклеиваясь к ветвям. Мы уже начинали понемногу опасаться за рассудок Джонатана, и наконец настал день, когда мы были готовы признать его сумасшедшим.