Читать онлайн «История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 2. Магизм и единобожие». Страница 36

Глава одиннадцатая

СЫНЫ ИЗРАИЛЯ

Ханаан — Египет,

ок. 1750—1680 гг.

История Авраама — один из немногих эпизодов начала Ветхого Завета, где мы можем разглядеть какие-то фигуры, говорить о каких-то событиях и верованиях. Как бы луч света проскользнул по небольшому отрезку времени, и перед нами мелькнуло видение: образ сурового шейха, странника в земле Ханаанской, который нес в своей душе залог великих Откровений. И вновь сгущается мрак… Рассказы Библии становятся скупыми и отрывочными, а что может поведать археология о людях, которые не строили храмов, не делали кумиров, не имели даже своей письменности? В библейских повествованиях нередко история родов и колен изображается как история праотцев-эпонимов. «Часто, — замечает Д. Райт, — сказание персонифицирует группы, т. е. использует имя предполагаемого патриарха-предка для обозначения его племенной группы» [282].

Одним из первых более или менее достоверных событий раннееврейской истории был второй «исход», или новое переселение из Месопотамии. Эта новая арамейская волна двинулась с севера около 1750 г. Патриархом этого клана был Иаков, носивший также имя Израиля [283].

Предание считало Иакова потомком Авраама, наследником его обетовании [284]. Во всяком случае, он принимает Авраамову веру и при вступлении в Ханаан приказывает зарыть идолов, которых его род постоянно возил с собой [285]. Иаков тяготеет к местам, где некогда жил Авраам и приносил жертвы Богу; он живет в Сихеме и Вефиле.

Поклоняясь «Богу Авраама», Иаков тем не менее прилагает к Нему старые эпитеты, свойственные язычеству. Он именует его «абир», что означает «телец», «могучий бык» [286].

В области культа Иаков вводит «массебы», или священные столбы, которые были символом плодородия в восточных религиях и которые надолго вошли в израильскую богослужебную практику. Только пророки впоследствии разоблачили языческий характер «массеб» [287].

Вообще образ Иакова, сохраненный в легендах, резко отличается от облика Авраама. Он гораздо больше склонен к оседлости, к цивилизованной жизни и в то же время гораздо сильнее заражен пороками цивилизации: хитростью, алчностью, изворотливостью.

Иаков возглавлял союз родов или колен, которые именовали себя Бене-Исраэль, т. е. Сыны Израиля. Возможно, уже тогда члены этой группы считали себя объединением «двенадцати колен» [288]. Но это число было священным на Востоке и было избрано скорее символически, чем в соответствии с действительностью. Библия насчитывает больше двенадцати колен [289]. Но, быть может, именно двенадцать клановых вождей состояли в наиболее тесном родстве и были «сынами Иакова» в прямом смысле слова. Впрочем, между самими этими патриархами явно нет равенства. Некоторые из них — «сыны рабыни», другие — «сыны любимой жены». Это, вероятно, отражает степень родства между кланами [290]. Есть основание считать, что колена, подобно египетским номам, имели свои геральдические знаки: волка, змеи, пса и других животных [291].

Названия израильских колен известны из месопотамских, финикийских и египетских надписей [292]. Число людей, которые в них входили, вряд ли было велико. Библия называет общее число семьдесят человек. Возможно, это означало семьдесят семейств. Одно такое семейство редко превышало три-четыре десятка человек [293].

Образ жизни Бене-Исраэль в те годы мало отличался от быта других восточных полуномадов. Дни их проходили среди однообразных забот, монотонность которых нарушали лишь переселения на новые пастбища и мелкие стычки у колодцев. Жилищем для большинства людей племени служили небольшие палатки из козьих шкур, которые натягивались на легкий деревянный остов. Такую палатку нетрудно разобрать и собрать в течение нескольких минут, она давала кров в непогоду и укрывала от палящих солнечных лучей.

Израильтяне обычно жили в дружбе с окружающими народами и охотно заключали с ними союзы. Однако бывали случаи, когда из мирных пастухов они превращались в воинов и захватывали какой-нибудь город в Ханаане. Так, согласно преданию, израильтяне овладели Сихемом и во имя мщения перебили его жителей [294].

Но по большей части Бене-Исраэль вели мирное размеренное существование. Повседневная жизнь их была неразрывно связана с их стадами. Ради них они оставались кочевниками; овцы кормили их и одевали, они были главным богатством, их давали в приданое, приносили в подарок друзьям. Красивый ягненок без порока считался самой лучшей жертвой Небу.

Время от времени все племя начинало длительный переход в поисках новых пастбищ. Достигнув местности, где стада могли найти достаточно пищи, израильтяне разбивали свои палатки под сенью деревьев, и начинался непродолжительный оседлый период жизни. Часто вокруг табора грубой мотыгой вспахивалась земля, и вскоре кочевники с волнением следили за первыми всходами урожая. Но вот опять нужны новые пастбища, и весь лагерь снимается, вьючит на осликов свою нехитрую утварь и трогается в путь…

Музыка и пение были постоянными спутниками еврейских пастухов. Они вносили в их скитальческую жизнь радость и вдохновение. Когда среди уединенных долин звучали переливы пастушьей волынки, казалось, природа оживала и вторила меланхолическому напеву. Струны маленьких невел грустным звоном сопровождали песню, поднимавшуюся в вечернее небо. Человек пел о Боге, о своем Незримом Отце, обитавшем там, за багрово-золотыми облаками. Он пел о Его милосердии и справедливости, пел о том, что только Ему должны принадлежать все молитвы мира…

Легкой поступью бежали овцы, ритмичные удары бубнов вторили стуку их копыт. А песнь пастуха лилась и лилась, и воедино сливалось все: пылающий закат и стада, силуэты гор и деревьев, стоны волынок и посвист флейт и сам человек — поющий и играющий, прославляющий жизнь и Творца ее…

Над патриархальной страной неслышно, как облака, проносились годы.

Около 1700 г. Ханаан огласился боевыми кличами. Полчища аморитов, на этот раз вооруженных до зубов, появились в его пределах. Близ того места, где в роще Мамре жил некогда Авраам, вырос новый город, военная крепость пришельцев — Хеврон. Но это был лишь опорный пункт. Азиатов манил Египет, богатая плодородная страна. Угроза завоевания застигла страну фараонов в самом плачевном состоянии.

Вся она, по образному выражению современника, переворачивалась, подобно гончарному кругу. Государственная власть вновь, как в период упадка Древнего царства, пришла в полное расстройство. Узурпаторы непрестанно сменялись на троне, как артисты на подмостках. Военачальники, пренебрегая интересами страны, оспаривали друг у друга должности и плели интриги. В селениях воцарилась анархия, крестьяне побросали поля и предались грабежам. Бродяги разрушали закрома и дворцы богачей, расхищая их имущество. Повсеместно происходили мятежи, толпы врывались в государственные учреждения, жгли документы, вершили самосуд и расправу. Началась разруха; в городах свирепствовали голод и эпидемии; Рудники были заброшены, торговля почти прекратилась. Помышлять о защите от внешних врагов было невозможно [295].

Поэтому ничего удивительного не было в том, что стремительный натиск азиатов не встретил в Дельте никакого сопротивления. Быть может, наоборот — мятежники в какой-то мере даже способствовали завоевателям.

Итак, в один прекрасный день боевые арабские скакуны, неведомые до этого времени жителям Египта, понесли грозных всадников по земле фараонов. Со стуком катились легкие колесницы, врезаясь в растерявшиеся отряды египтян, пылали деревни, рушились стены древних храмов; ошеломленные египтяне взирали на все это в страхе и недоумении. Пришел конец их самостоятельности. Неведомое племя гордых и неумолимых врагов установило свою власть над страной.

Завоеватели с самого начала укрепились в нескольких городах, откуда рассылали по всей земле сборщиков дани. Их столицей стала крепость Хетварт, или Аварис, в восточной части Дельты, почти на границе пустыни, откуда пришли их полчища [296]. Египтяне называли их Хекау-Хасут — «иноземные цари», откуда произошло позднейшее название гиксы [297].Археологические раскопки позволяют теперь сделать вывод, что гиксы в период захвата Египта распространили свое влияние на всю Сирию, быть может, Месопотамию и даже Крит. Поэтому титул одного из их царей «правитель стран» отражал не только обычное хвастовство древних монархов, но и заключал в себе известную истину. Мы плохо осведомлены о том, что происходило в те десятилетия, когда гиксы были хозяевами Дельты. Известно, что завоеватели переняли египетские обычаи, письменность, искусство. Их цари приказывали высекать свои изваяния в таких же застывших церемониальных позах, в каких полагалось изображать фараонов. Гиксский двор был обставлен согласно всем правилам египетского этикета. Единственное, в чем азиаты остались верными своим традициям, была религия. Они лишь терпели местных богов, отдавая предпочтение своему сирийскому богу Сутеху. Он был отождествлен с Сетом — братом Осириса, который некогда почитался в Дельте. К тому времени уже сложился миф, отводящий Сету роль предателя и убийцы брата. Благодаря этому Сет-Сутех мог резко противопоставляться всему египетскому пантеону. И только поколения спустя под влиянием туземных обычаев гиксские цари стали вводить в свои титулы имя Ра и примирились с другими богами Египта [298].По численности гиксы уступали египтянам; основную их массу составляли военная аристократия и боевые дружины. Их вторжение не означало заселения Египта семитическими племенами; завоеватели жили в своих крепостях, управляя страной, как бы на островах среди моря враждебных туземцев. Однако вполне вероятно, что в эти годы усилился приток азиатов в Египет из Сирии и Синайской пустыни.