Читать онлайн «В поисках смысла (сборник)». Страница 43

Вот и выходит, что для них признать гомосексуализм вариантом нормы немыслимо с точки зрения веры, а вот дискриминировать гомосексуалистов — в Европе уже незаконно. Дело существенно осложняется тем, что англиканская церковь влиятельна не в одной Великобритании, но и во всех англоязычных странах (включая бывшие африканские колонии), и в них может быть очень разное отношение и закона, и общественной морали к этому вопросу. Африка, кстати, всегда консервативнее Европы, а вот Америка, наоборот, либеральнее.

Что делать? Англия — старейшая парламентская демократия, в этой культуре принято решать такие вопросы путем гласного обсуждения. В этих спорах едва ли рождается Вечная Истина, но постоянно возникают летучие компромиссы, которые завтра сменяются другими. Кажется, англиканам удалось достичь согласия только в одном: если двое мирян живут в таком союзе, это их личное дело и церковь не должна в это вмешиваться, оставляя за ними право на участие в церковной жизни. Но до сих пор предметом острейших дискуссий остается вопрос о том, может ли такой союз получить церковное благословение и называться браком, и может ли быть священником или, тем более, епископом человек, открыто живущий в таком союзе.

Долгое время основным принципом англиканского сообщества (такого же многоликого и расплывчатого, как и Британское содружество) оставалась свобода в рамках внешних приличий. Приходя в англиканскую церковь на службу, можно было попасть и на чинную мессу с органом, и на веселый концерт с гитарами, это никого не волновало — каждый выбирал вариант для себя. Но именно в этом пункте сойтись не удалось: речь тут не об одних приличиях. В 2003 году двое практикующих гомосексуалистов независимо друг от друга пожелали стать англиканскими епископами: Джин Робинсон в США и Джефри Джон в Великобритании. Первый был избран и посвящен, второй сам снял свою кандидатуру. В результате возник фактический раскол, с параллельными епископскими конференциями для тех, кто не признал такого посвящения.

Для сравнения: в 2002 г. одна из англиканских епархий в Канаде приняла решение благословлять однополые браки, а в 2006 г. англиканская церковь в Нигерии приняла документ, решительно осуждающий гомосексуализм и требующий от государства запретить его законодательно. И это официально одна и та же церковь… Сегодня всё чаще, кстати, можно услышать, что миссионерство XXI века будет направлено уже теперь из Африки, где христианство если принимают, то всерьез, в насквозь секулярную Европу.

Так это будет или нет, но англиканам не удалось достичь приемлемого для всех компромисса. По этому поводу многие консервативные англикане переходят в католицизм (как Тони Блэр), а кое-кто и в православие (лично знаю один пример). Переходит в Кембридж Роуэн Уильямс, которого избрали архиепископом 20 лет назад как человека самых широких взглядов, который все же не согласен с признанием гомосексуализма нормой, но не может в этом убедить своих коллег.

Главным претендентом на освобождающийся пост называют архиепископа Йорка Джона Сентаму, уроженца Уганды. Замечу, что его посвящение в архиепископы состоялось на торжественной церемонии под бой африканских барабанов.

В 1929 году комсомольский поэт Эдуард Багрицкий писал о наступающем новом веке (не в календарном, конечно, смысле), суть которого ему раскрыл не кто иной как Феликс Дзержинский:

Спустя восемьдесят лет совсем другой автор, постмодернистский прозаик Виктор Пелевин написал книгу о чем-то очень похожем. Стихотворение Багрицкого называется «TBC», так сокращенно называли тогда туберкулез. В названии книги Пелевина тоже латинские буквы, только их пять и после каждой стоит точка: «S.N.U.F.F.» Так называют видеоматериал, на котором заснято реальное убийство, он больших денег стоит.

Зачем же говорить о таких вещах христианам, особенно в пост? Книга Пелевина — совсем не те наставления и патерики, которые подобает читать в это время. Но когда я читал ее на Масленице, у меня только усиливалось ощущение, что она написана про памятный нам «дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия», каким может быть он в наши дни, а потому она может быть далеко не бесполезна для тех, кого не смутит ее стиль.

Эта книга — антиутопия. Как и всякая антиутопия, она показывает мир ужасного будущего, но говорит скорее о настоящем: заостряет, доводит до крайнего предела некоторые опасные тенденции сегодняшнего дня, чтобы показать, к чему они могут привести. Классические антиутопии примерно тех же времен, что и стихотворение Багрицкого (Замятин, Оруэлл) рисуют жестокое тоталитарное государство, где новейшие технологии позволяют властям следить за каждым членом общества и не оставляют им никакого частного пространства.

К тому оно и шло в середине прошлого века, да и сегодня примерно такова реальность Северной Кореи — но мы всерьез такого будущего не боимся. Технологии, прежде всего информационные, стали надежной прививкой от тоталитаризма. Главное условие оруэлловского кошмара — полная монополия государства на информацию, а в век интернета каждый сам себе режиссер, так что проклятый телекран можно просто не включать.

Вот именно о таком мире с доступнейшей информационной сетью и мобильной связью и пишет Пелевин. Через несколько веков после атомных войн территория Сибири, поросшей пальмами и кокосами, оказалась населена орками-урками. Биологически они, конечно, люди, но сами себя людьми не называют, да и как тут назовешь? Их скотское, жестокое и бессмысленное существование сильно отличается от человеческой жизни, которая протекает совсем в другом мире высоких технологий, достатка и благополучия: на гигантском антигравитационном оффшаре, висящем в воздухе прямо у орков над головой.

Но эти два мира жизненно необходимы друг другу. Орками-урками правят жестокие уркаганы и их жадные приспешники, главная их задача — высосать из своих подданных побольше денег, чтобы под конец жизни купить себе престижное жилье там, на оффшаре, в районе под условным названием «Лондон». Оттуда же, сверху, орки получают все свои технологии, а главное — развлечения.

Но зачем понадобились орки людям? Вроде бы, поставляют какие-то ресурсы с земной поверхности, но не это даже главное. Чтобы чувствовать себя хорошо, людям нужно постоянно видеть свое превосходство над кем-то, чтобы оценить свою цивилизованность, им необходима чья-то дикость и отсталость, чтобы ощущать свою силу, им не обойтись без злобного, но бессильного врага — и орки прекрасно подходят на эту роль. Примерно раз в год оба мира поднимаются на священную войну друг с другом (счет им уже пошел на сотни): толпы орков бросаются на боевые машины людей, чтобы стяжать воинскую славу и отстоять свою неповторимую духовность (так им говорят), а на самом деле — потому что деваться-то им некуда, их просто гонят на убой.

А люди… люди снимают этот убой на камеры — в том и состоит практическое значение этих войн: они поставляют много качественного и совершенно подлинного видеоматериала. Таков уж принцип информационых сомелье (так называется в книге эта профессия): к столу потребителя должны подаваться только подлинные кадры, не постановочные, не нарисованные, чтобы и кровь взаправду, и смерть. Чужая смерть, разумеется.

Можно долго и подробно рассказывать, как описаны в книге все эти манипулятивные технологии: как производить на зрителя нужный эффект умелой подачей вполне подлинных сцен. Очень легко бывает расчеловечить противника во имя абстрактного гуманизма: это же солдаты врага, а если их просто гонят на убой, как баранов, то только потому, что они сами не захотели сменить свой строй правления на более прогрессивный… впрочем, в книге всё это говорится намного лучше, не стоит и пытаться пересказать.

И читая об этом насквозь искусственном и пропитанном ложью мире, начинаешь понимать, что люди там, наверху, живут куда сытнее и безопаснее, чем орки внизу… но они ничуть при этом не свободнее, их общественное устройство ничуть не справедливее. Если орки живут в царстве грубого насилия, то людей сковывает всеобщая и неизбежная ложь, взвешенная, измеренная и просчитанная — и никого при этом не тащат на пытки (ну, или почти никого), всё выглядит совершенно гладко и политкорректно. Этот строй называется у них либеративной демократурой.

Что самое интересное, в обоих мирах одна и та же религия, хоть и в несколько разной упаковке: вытворяя все свои безобразия, и люди, и орки уверены, что исполняют волю своего божества Маниту. Кстати, то же самое слово обозначает у них электронный монитор и деньги — то, чему они на самом деле поклоняются, чему приносят свои кровавые жертвы. Эта религия была установлена не кем иным, как пришедшим на землю несколько веков назад Антихристом. И это единственная известная мне антиутопия, которая так резко и однозначно связывает мрачный мир возможного будущего с пророчествами Апокалипсиса.