Читать онлайн «Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века». Страница 6

Привязанность к семье и земле

Нужно по–настоящему представить себе, что значило для египтянина принять решение покинуть свою землю, окружающий его мир, свою семью и друзей. Ведь феллах по преимуществу домосед и не склонен к перемене мест. «Он остается крепко привязан к своей родной деревне, которая является для него гарантом безопасности в прошлом и настоящем»[50]. Когда Антоний Великий ушел в пустыню, он был сиротой, оставил свою сестру и уже роздал свое имущество. Но у него было еще много родственников и знакомых в деревне. Он отказался не только от родственных связей, но и от семьи, которую мог бы создать. Ни в одной стране мира семейные связи не были так сильны, как в Египте, что без сомнения еще сохраняется и сегодня. Множество древних живописных изображений и скульптур все еще замечательным образом напоминает нам о радостях супружеской жизни в Древнем Египте. Мы понимаем, почему демон, искушая отшельника, так часто напоминал ему о семье. Он искушал так и Антония, и многих других, в особенности тех, кто до прихода в пустыню был женат и тосковал о жене, которую покинул. Первым анахоретам нужно было стяжать особое бесстрастие, чтобы решиться покинуть родных и близких. Только слова Самого Христа могли подтолкнуть их к столь радикальному и бесповоротному отделению от мира.

Чтобы заметить социальность египтян, их потребность в контактах и общении с другими, нет необходимости жить в Египте долго. Несомненно, что по своей натуре жители этой страны не выносят изоляции и одиночества. Эту черту их характера отметил еще Амелино: «Порода египтян — одна из самых жизнерадостных, какие только были в мире. Со времен седой древности и по сей день египтяне — это большие дети, замечательно жизнерадостные и очень общительные»[51]. Наслаждаясь жизнью, они радостны и беззаботны. Как же тогда объяснить тот факт, что эти люди, такие веселые и полные жизни, расположенные к шуткам, смеху и иронии, в столь сильной степени оказались склонны к такому серьезному и значительному идеалу, исключающему всякое развлечение? Следует признать, что по этому вопросу Отцы пустыни не были так строги, как об этом иногда пишут. Антуану Гийомону, как кажется, удалось смягчить слишком категоричные высказывания Карла Хойсси и Иринея Осера, показав, что египетские отшельники не чурались юмора и вполне могли при удобном случае его продемонстрировать[52] — вполне в духе своих далеких предков, не боявшихся рисовать забавные карикатуры на стенах гробниц. Мы очень склонны представлять их с грустным и суровым выражением лица, постоянно занятых сокрушением о своих грехах. Но кроме аввы Памво, о котором известно, что он никогда не смеялся[53], там непременно должны были быть и многие другие, которые, по крайней мере, могли позволить себе улыбнуться и продемонстрировать другим свое радостное лицо. Духовная радость — это тот знак, по которому все узнавали Антония, и предмет одной из любимых его рекомендаций тем, кто его посещал[54]. «Пребывайте всегда в радости» — вот совет, данный аввой Вениамином своим ученикам[55]. Иоанн Ликопольский встречал паломников, улыбаясь и сияя от радости[56]. И они же с энтузиазмом описывали ликование аввы Аполлона и его учеников: «Можно было созерцать такую их радость в пустыне, что не увидишь на земле подобной радости и телесного веселия»[57].

Любопытно было бы узнать, какова была прошлая жизнь Отцов пустыни, их социальное происхождение, как прошла их молодость, какое они получили образование, какие у них были профессии до того, как все они стали монахами. Коптские жития более позднего времени — VII и VIII веков — изобилуют деталями, но мы предпочли бы этим легендарным подробностям сдержанность более ранних источников, особенно апофтегм, где данные о их прошлой жизни довольно точны, но в то же время довольно редки и обычно лишены агиографических клише. Как мы уже говорили, большинство из них были выходцами из крестьян. Если часто в тексте и не говорится об этом прямо, это все же так, поскольку это было общеизвестно. Но крестьяне были разные. Антоний, например, имел 300 арур отличной земли (это более ста гектаров![58]) и, вероятно, сам на земле не работал. Его ученик, Павел Простой, пришел с поля, когда обнаружил измену своей жены, что послужило причиной его ухода в пустыню[59]. Амун изготовлял бальзам[60], а Макарий был погонщиком верблюдов и сопровождал караваны — возможно, торговые — с селитрой[61]. Иными словами, и тот и другой работали на индустрию «ритуальных услуг» того времени, поскольку и бальзам, и селитра часто служили для мумификации покойников.

Макарий Александрийский, согласно Палладию, в молодости торговал лакомствами[62] — без сомнения, такими же сладостями, сушеными фруктами и разного рода пирожными и печеньем, которыми и по сей день торгуют на улицах Каира или Александрии. Это была несложная работа, но она могла приносить неплохой доход. Два брата, Паисий и Исайя, были сыновьями богатого купца, испанца по происхождению[63][64]. Иоанн Никопольский выучился в молодости плотницкому ремеслу, а его брат был красильщиком[65]. Аполлоний был бывший торговец, Апеллес занимался кузнечным делом[66]. Среди отшельников были также и бывшие рабы[67]. Один из них последовал в пустыню за своим хозяином и стал его учеником[68].

Диоскор, перед тем как стать монахом, был переписчиком[69], Марк и некоторые другие — каллиграфами[70], а это предполагает определенный уровень образованности. Антоний также не был «неграмотным», как пишет о том Афанасий Александрийский, поскольку мог читать письма и даже составлять свои[71]. Авва Пимен не знал греческого языка, но это не было правилом для всех коптских монахов[72]. Иоанн Кассиан, например, сообщает об авве Иосифе, который очень хорошо знал греческий[73].

В общинах Пахомия в Фиваиде было значительное число бывших язычников, принявших крещение в монастыре. Но было ли так в среде отшельников Нижнего Египта? Нам известно, что Макарий Великий на пути из Скита в Нитрию благодаря своей доброте обратил в христианство языческого жреца, который встретился ему на дороге: тот стал монахом, «а через него и много язычников стали христианами»[74]. Другой жрец решил вести монашескую жизнь, услышав о кротости и терпении одного инока[75]. Молодой фивянин, сын языческого жреца, принял монашество после того, как увидел среди сборища демонов одного, получившего пальмовую ветвь, чтобы увлечь к сладострастию инока, которого он тщетно искушал уже сорок лет[76]. Но поскольку христианство еще во второй половине III века получило широкое распространение в Египте, можно предположить, что большинство монахов были христианами еще до того, как уйти в пустыню. Так было в случае с Антонием Великим, который родился в христианской семье и был воспитан как христианин[77]. Палладий говорит о монахах Келлий, что они, «рожденные у родителей–христиан, принадлежали Богу с самого раннего детства»[78]. Но Макарий Александрийский был крещен в возрасте сорока лет[79], значит, его решение стать монахом должно совпадать с его обращением и крещением в 333 году.

Несколько известных разбойников стали впоследствии не менее знаменитыми монахами. Нам известна история Патермуфия, главаря банды и расхитителя гробниц, который своими преступлениями снискал себе широкую известность. Как‑то ночью он напал на жилище одной девы, посвятившей себя Богу. Поднявшись на крышу, Патермуфий задремал и увидел во сне «какого‑то царя, который предлагал ему перейти от греха к добродетели» и поступить к нему на службу. Когда грабитель проснулся, он увидел возле себя деву, которая спросила его, что он здесь делает. Она показала Патермуфию путь к церкви, где священники научили его нескольким стихам из псалма, после чего он ушел в пустыню. Три дня спустя он вернулся, принял крещение и снова ушел в то же уединенное место, где вскоре вокруг него собралось много учеников[80]. Еще более знаменитым стал в Скиту Моисей Эфиоп[81], который провел несколько лет на службе у одного чиновника, но был изгнан за разврат и разбой. Став главарем шайки, он прославился среди других своей порочностью и жестокостью. Рассказав нам об одном из его «геройств», Палладий добавляет, что однажды вечером Моисей подвигся к раскаянию. А Иоанн Кассиан уточняет, что его преследовали за убийство[82]. Моисей стал монахом, и, как рассказывают, однажды четыре разбойника, не зная, с кем они имеют дело, залезли к нему в келью. Он связал их, взвалил на спину и отнес в церковь, предоставив священнику решать их судьбу. Когда разбойники поняли, что напали на знаменитого Моисея, они также отреклись от мира[83]. Мы знаем и другого убийцу, который стал монахом в Скиту: это был пастух по имени Аполлон. Он вспорол живот своей беременной жене всего лишь затем, «чтобы посмотреть, каким образом ребенок лежит во чреве». Мучаясь угрызениями совести, он исповедался в своем грехе старцам Скита. И прожил сорок лет, не переставая молиться. Аполлон решил провести остаток жизни, не занимаясь более ничем иным[84].