Читать онлайн «Седая старина Москвы». Страница 10

Впрочем, по этому поводу есть и некоторые сказания. Одни полагали, что обычай этот установлен в память избавления Кремля, а вместе с ним и Москвы от татар в 1591 году, другие – в память прекращения голода и моровой язвы в 1601 году, третьи, наконец, что из Спасских ворот был виден царский дворец…

Как бы там ни было, но Спасские ворота останутся для русского человека священными, несомненно, на многие века, доколе будет стоять земля Русская, православная!

В 1812 году, когда Наполеон хотел взорвать Кремль, был сделан подкоп и под Спасскими воротами. Но еще огонь не дошел по фитилю к подкопу, как пролился сильнейший дождь, который и погасил фитиль. Так сохранилась эта достопамятность от разрушения ее иноплеменниками!

Совершилось еще одно знаменательное историческое событие, свидетелем которого были Спасские ворота и умолчать о котором несправедливо. Передадим это событие.

После Куликовской битвы Мамай, вернувшись в свою Орлу, должен был вступить в новую борьбу с ханом Тохтамышем, который объявил себя наследником Батыя и вырывал власть из рук Мамая. В этом соперничестве Мамай был разбит Тохтамышем, бежал в город Кафу, где и был умерщвлен генуэзцами, желавшими завладеть его богатством.

В Орде воцарился Тохтамыш. Он немедленно известил всех русских князей, что он победил врага их, Мамая, и затем требовал, чтобы они явились в Орду как его данники. Конечно, известие это получил и великий князь Дмитрий Иванович. Сперва великий князь принял послов ласково, одарил их, но когда Тохтамыш отрядил к нему своего сына Акхозю с вооруженными татарами, то князь сообщил Акхозе, находившемуся в Нижнем, чтобы он не ездил в Москву с воинской дружиной, иначе великий князь не отвечает за его безопасность. Акхозя обратно уехал в Орду. Это подало повод Дмитрию Ивановичу предполагать, что Орда ослабела и уже не в силах его тревожить: он не принял никаких мер предосторожности. Между тем обозленный Тохтамыш собрал сильное войско и, соблюдая величайшую тайну, двинулся к Москве. Довольно поздно узнав о движении татар на Москву, Дмитрий Иванович хотел было напомнить Тохтамышу Куликово поле, но другие князья оставили его, и он принужден был удалиться в Кострому, чтобы собрать там войско. Покинутые жители Москвы не знали, что им делать без вождя, но вождь нашелся: это был внук Ольгерда, литовский князь Остей. Он деятельно стал приготовляться к обороне. Вскоре под стенами Москвы показались татары, и затем под предводительством самого Тохтамыша началась осада стен. Татары осаждали Кремль со зверской храбростью, но храбро защищались и осажденные: лили на татар горячую воду из котлов, кидали камни, стреляли из самострелов. Более всего кипела ожесточенная битва у Фроловских ворот. Приступы татар повторялись три дня, но всякий раз они были отбиваемы. На четвертый день посланные Тохтамышем подъехали к Фроловским воротам и сказали осажденным, что хан сердит только на самого великого князя Дмитрия, а их готов миловать, только бы они вышли к нему с князем Остеем и поднесли ему небольшие дары. Нижегородские князья, бывшие в стане татар и обманутые уверениями хана, дали клятву осажденным, что хан не сделает им никакого зла. Осажденные поверили и открыли Фроловские ворота. Впереди всех с дарами в руках вышел князь Остей, за ним шли духовенство с крестами, бояре и граждане московские. Татары не сдержали слова. Они повели князя Остея в свой стан и немедленно умертвили. Затем татары ворвались в Кремль, рубили духовенство и народ, грабили церкви, опустошили казну великокняжескую и умертвили большую часть жителей. Ужасный разгром этот произошел 26 августа 1382 года в четверг, в 7 часов дня. По поводу его летописец говорит: «И было и в граде и вне града злое истребление, покуда у татар руки и плечи измокли, силы изнемогли и острия саблей притупились. И был дотоле град Москва велик, чуден, многонароден и всякого узорочья исполнен – и в единый час изменился в прах, дым и пепел, и не было человека, холящего по пожарищу». Разоряя церкви, татары уничтожили много книг и рукописей, хранившихся в них. Все, что не было вывезено из заветных кремлевских сокровищниц, и все, что было свезено туда из других городов бежавшими жителями, искавшими защиты и сохранности посреди крепких стен, – все было изрублено, сожжено или расхищено.

Однако же Тохтамыш недолго зверствовал в Москве. Узнав, что великий князь Дмитрий Иванович собрал войско в Костроме, а двоюродный брат его Владимир Андреевич, известный под названием Храброго, стоит недалеко с большой силой, поджидая брата, рассудил скорее вернуться в Орду.

Ужасное зрелище представилось глазам великого князя, когда по уходе Тохтамыша он вступил в Москву. До 24 тысяч трупов лежало на улицах и не менее того погибло, вероятно, в пламени, потонуло в реке, спасаясь от неприятеля, или было уведено в плен.

Стены Кремля остались, к счастью, неповрежденными. Были невредимы и Фроловские ворота – свидетели геройства Остея, москвичей и тех ужасных зверств и опустошений, которые произвели татары вокруг них и в самой Москве…

Вознесенский девичий монастырь. Находится у Спасских ворот внутри Кремля, по правую их сторону. Монастырь этот состоит в первом классе и до 1817 года назывался Стародевичьим.

Летописные известия относительно основания этого монастыря очень кратки и довольно неопределенны. В них мы не находим ни означения времени, когда именно положено было основание Вознесенскому монастырю, ни подробностей об его устройстве. Только под 1407 годом мы читаем в летописях, что великая княгиня Евдокия заложила в Москве каменную церковь Вознесения, Затем в кратком сказании о жизни Евдокии, супруги великого князя Дмитрия Ивановича Донского, помещенном в «Степенной книге»[39], говорится, что Евдокия «в царствующем граде Москве постави церковь каменную Вознесения и монастырь честен возгради, иже ныне есть девический общежительный монастырь».

Вот почти все прямые указания летописей об основании Евдокией Вознесенского монастыря.

Эта краткость и кажущаяся неопределенность летописных показаний подала повод предполагать существование Вознесенского монастыря еще прежде смерти Дмитрия Ивановича и приписывать Евдокии не основание, а только возобновление обители, существовавшей прежде. При таком предположении приведенное выражение «монастырь честен возгради» принимается в смысле возобновления монастыря после пожара при нашествии Тохтамыша, обнесения его оградой и проч.

Но если прямые известия летописей об основании Евдокией Вознесенского монастыря не совсем определенны, то взамен их мы имеем другие места из летописей, хотя и не прямо указывающие на то, но тем не менее не оставляющие никакого сомнения, что Евдокия была не возобновительниией Вознесенского монастыря, а его первоначальной основательницей и что он не просто обновлен ею после пожара, а вновь устроен, основан, заложен. Так, в том же сказании о жизни Евдокии при описании шествия ее в монастырь для пострижения мы читаем, что она «пойде из своего царского дому в монастырь, его же сама создала во имя Христова Вознесения»[40]. При описании ее погребения опять говорится, что она положена была в церкви Вознесения, «в сеоем монастыре». Сама глава сказания о житии Евдокии, где так кратко и неопределенно упоминается об основании ею Вознесенского монастыря, имеет следующее заглавие: «О поставлении церквей и начале Вознесенского монастыря». Ясно, что летописей под словом «возгради» разумел основание, начало Вознесенского монастыря, а не возобновление его. Далее в летописях при описании преставления Евдокии читаем: «Того же лета (1407 г.) июля в 7 день преставися великая княгиня Евдокия и положена бысть в монастыре у Вознесения, иже сама заложила». В прологе жития Евдокии говорится, что она «пречестную иноческую обитель воздвиже во имя Боголепного Вознесения».

При таких ясных указаниях источников вышеприведенное выражение «Степенной книги» «монастырь честен возгради» мы имеем полное право понимать и объяснять не в смысле возобновления, а в полном смысле основания и устроения новой обители, которой прежде, до Евдокии, не существовало.

Мысль об основании в Москве женского монастыря была, несомненно, заветнейшей мыслью великой княгини, так как обстоятельства жизни ее складывались именно в таком направлении.

В то время в Москве было только две женских обители – Алексеевская, которой первая игуменья Иулиания (скончалась в 1393 г.) была основательницей в Москве общежития в женских монастырях[41], и другая – Рождественская, устроенная по образцу первой Марией, матерью Владимира Андреевича Храброго (скончалась в 1390 г.).

Желая содействовать распространению иноческого женского обще-жительства, решилась и Евдокия последовать благочестивому примеру Иулиании и Марии. Она вознамерилась устроить новый общежительный женский монастырь в самом средоточии великокняжеской столицы. Предполагаемый монастырь, независимо от общей его цели, она хотела сделать местом своего успокоения от земных трудов и забот, тайным свидетелем своих подвигов в настоящей жизни и покоищем после смерти. Впоследствии ее монастырь получил то же назначение, как и Архангельский собор: как последний был местом погребения московских великих князей, так и монастырь, основанный Евдокией, сделался усыпальницей для великих княгинь, которые до того времени погребались в Спасо-Преображенском монастыре. Очень вероятно, что и это его последнее назначение заранее было предположено Евдокией.