Читать онлайн «Новая эпоха — старые тревоги: Экономическая политика». Страница 87

4. Перспективы и задачи

В завершение обсуждения проблемы ценностей и их роли в модернизации экономики России и всего российского общества попытаемся сделать некоторые обобщения, опираясь на изложенные выше данные и аргументы.

Обобщение первое. Безусловно, система ценностей, культура в широком смысле играют огромную роль в развитии, и нельзя все сводить к чисто экономическим факторам. Именно культура, не просто институты. Иногда она как судьба, по крайней мере для поколения или двух, не позволяет выбиться из наезженной колеи.

Но в одном, видимо, все-таки прав был К. Маркс: в конечном итоге бытие определяет сознание. Изменения в экономическом строе рано или поздно меняют ценности. Если этого не происходит, данная цивилизация, данная культура приходит в упадок.

В течение последних четырех столетий идет неуклонный процесс перехода от традиционной иерархической структуры общества к сетевой, от натуральной экономики — к рыночной, от феодализма — к капитализму. Есть разные теории, в том числе утверждающие, что феодализм — явление чисто европейское, датируемое с X века, и что наравне с ним или в противовес ему надо рассматривать азиатскую деспотию и другие традиционные общества. Не хочу спорить по специальным вопросам, для меня под углом современных проблем феодализм — это строй, в котором главный ресурс — земля, главное занятие — сельское хозяйство, в основе своей натуральное, а основа социальной структуры — сословная иерархия, опирающаяся на земельную собственность. Известны разновидности: централизованная монархия, феодальная раздробленность. Но все это — разновидности феодализма, в моем понимании.

Торговля всегда была в традиционном феодальном обществе, но как нечто вспомогательное, добавленное к основному. Финикия, древние Греция и Рим дали примеры более высокого развития торговли, но все равно преобладала сословная иерархия с отношениями подчинения в зависимости от сословной принадлежности. Только с европейских средневековых городов стали развиваться экономика и общество, основанные на торговле, на рынках, на сетевых социальных структурах, способных вытеснить иерархию. И это развитие продолжается поныне.

Традиционные иерархические общества были застойными, тысячелетиями они жили, почти ничего не меняя в технике и образе жизни. Культура, общепринятые ценности освящали эту стабильность. Менялись правители, но не менялись системы правления, основанные на подчинении и господстве.

Торговое, рыночное общество, из которого вырос капитализм, оказалось несравненно более гибким и динамичным. Не земля, а капитал стал основой богатства и влияния. Но капитал изменчив, динамичен: вот он есть, а вот конкуренция подточила его масштабы. Все время надо двигаться, искать, расти. И ценности тоже стали более подвижными. Реформация в Европе была одной из фаз изменения ценностей и культуры. Такую же роль сыграли английская и французская революции.

Почему я повторяю эти, в общем-то тривиальные, вещи, кажется, известные всем? А потому, что нынешние события в России — в том же ряду. Русская революция 1917 года могла бы стать действительно колоссальным экономическим и культурным переворотом для страны, не заяви она претензии на социалистическую и не окажись на деле просто продлением жизни русского феодализма в советском обличье. Сталин сыграл роль не Наполеона, а Бурбона. За 75 лет мы успели стать сверхдержавой и, задерживаясь в развитии, растратив национальные ресурсы, оказались к августу 1991 года у разбитого корыта. За это время другие страны серьезно продвинулись в экономике, в социальных отношениях, в культуре. Наши ценности к этому времени, хотя они начали трансформироваться еще в советский период, оставались архаичными, отражающими советско-феодальное бытие. Демократической революции пришлось начинать сначала. Но важно, что это начало наконец случилось.

Два мощных импульса к переменам получили наши ценности от реформ: экономическую свободу цен, торговли и предпринимательства; и частную собственность. Не сразу, шаг за шагом, но эти принципиально важные институты, дополняемые с запозданием другими, стали менять систему ценностей. И этот процесс продолжается.

Не значит ли это гибель нашей самобытной культуры и замену ее универсалистскими западными, так называемыми общечеловеческими ценностями? Нет, не значит.

Конечно, мы должны понимать, что все культуры равноценны и важны, как важны виды животных, заносимых в Красную книгу. Но не все обладают одинаковыми способностями к развитию. Цивилизации прежде были более оригинальны, поскольку самостоятельно возникали, отвечая на собственные вызовы, и развивались более обособленно. Но чем дальше, тем активнее развиваются связи, тем больше взаимозависимость, тем больше унификация культур.

Самобытность при этом сохраняется, прежде всего в той мере, в какой она не противоречит задачам развития, не идет во вред конкурентоспособности. Кроме того, в силу неповторимых особенностей — природы, климата, истории. И, наконец, поскольку она сама составляет конкурентные преимущества. Для Восточной Азии это трудолюбие, предприимчивость и тяга к образованию. Для нас — свое, что, может быть, еще не проявилось в полной мере, но должно проявиться в постиндустриальном обществе. Мы отметили также такие традиционные русские ценности, как труд ради творчества, размах, нестандартность мышления. Ценность образования появилась в советское время. Дополненные свободой личности и другими либеральными ценностями, они в новых условиях могут создать сильный заряд продуктивности.

Обобщение второе. Для России в предстоящей перспективе постиндустриального развития система ценностей не должна представлять непреодолимого препятствия, неразрешимой проблемы. Каждый из нас готов вспоминать о наших национальных недостатках — о лени,

о разгильдяйстве, о нелюбопытстве, о неумении жить по законам и прочем. Общее мнение: куда нам до Запада, до их культурности. Да еще климат, да еще бесконечные плоские пространства, да еще неискоренимая склонность к спиртному: веселие Руси есть пити. Самих себя становится жалко, и для компенсации приходят мысли об особой натуре, об исключительности русского пути, о заговоре всех иностранцев и инородцев, о неизбежности авторитарной власти. Комплекс неполноценности, дополняемый манией величия, лишающий надежды и уверенности в своих силах, ослабляющий волю, подрывающий стимулы к достижению успехов, личных и общих.

Вся проблема ценностей и тема настоящего доклада во многом инициированы этими настроениями, достаточно распространенными и опасными. Основной вывод доклада состоит в том, что у подобных настроений нет серьезных оснований. Недостатки есть, система ценностей еще не стала продуктивной, она будет создавать трудности. Но недостатки изживаемы, они в основном — результат складывавшихся в прошлом отношений и институтов, их архаичности. Теперь реформы создали новые условия, формирующие, и притом достаточно быстро, новую, более продуктивную систему ценностей.

И в ряду мировых культур российская цивилизация занимает отнюдь не самое безнадежное место. А. Тойнби считал нас особой восточно-христианской цивилизацией, сестринской западной[112]. У нас общая отеческая цивилизация — эллинская. Различия есть, и существенные. Но, скажем, отличия иберо-католической культуры от протестантской, североевропейской не больше, чем нашей. А она, как мы видели на примере Испании, в последнее время добивается успехов в развитии.

Чтобы правильно оценить существенность различий между цивилизациями и степень препятствий, которые культура может создавать для развития, стоит обратиться к исламской цивилизации.

До сих пор мы избегали упоминания о ней и из-за деликатности темы, особенно после 11 сентября 2001 года, и из-за ощущения неготовности к ее полнокровному обсуждению. Только в этом контексте считаю возможным ее коснуться.

Среди исламских стран есть богатые, но только за счет природных богатств. В то же время институты и ценности в них наиболее консервативны. Нефть Саудовской Аравии позволяет ей сохранять в первозданном виде средневековые обычаи и даже поддерживать их за пределами своих границ. Только сейчас в этой стране начинаются разговоры о реформах, когда население удвоилось за последние 20 лет, достигнув 23 млн. чел., а доходы от нефти не растут и перспективы их роста нет[113].

Иран, тоже живущий за счет нефти, в конце 1970-х годов сменил либеральный прозападный режим шаха на глубоко реакционный режим аятолл, тоже основанный на средневековых ценностях, причем при поддержке широких масс. Чем-то Иран похож на Россию 1917 года, только мы совершали революцию вроде бы ради «самых прогрессивных» в мире идей.