Читать онлайн «Тупик либерализма. Как начинаются войны». Страница 4

Американский конгресс отказался ратифицировать Версальский договор. А потрясенным европейским союзникам, которые пошли по пути, провозглашенному американским президентом, «без особых церемоний» было предложено лучше изучать американскую конституцию{52}. По мнению У. Черчилля, этим решением американского конгресса Лиге Наций был нанесен «смертельный удар»{53}.

Комментируя решение американского конгресса генерал Н. Головин в те годы замечал: «При такой эгоистической точке зрения никакое моральное усовершенствование международных отношений невозможно, потому что всякий духовный идеал достижим лишь для тех, кто готов бороться за его достижение, а не только говорить о высоких принципах. Добрыми намерениями вымощена дорога в яд»{54}. Подобную же мысль президент В. Вильсон высказывал еще до начала Версальской конференции: «Я не могу принять участие в мирном соглашении, которое не включало бы Лигу Наций, потому что такой мир через несколько лет приведет к тому, что не останется никаких гарантий, кроме всеобщих вооружений, а это будет гибельно»{55}.

Вместе с уходом США из Лиги Наций теряли силу и британские гарантии Франции, находившиеся в зависимости от обязательств США. Франция оставалась один на один с Германией. Правда, борьба за мир не прекратилась, но из принципа сосуществования она отошла в область стратегических интересов великих стран… Первыми начали США. Следуя собственной стратегии «неограниченной свободы», в августе 1921 г. Вашингтон заключил сепаратный мир с Германией. Мирный договор провозглашал, что США будут пользоваться всеми привилегиями, которых им удалось достичь в 1919 г. в Париже, но не признают никаких ограничений, содержавшихся в послевоенной системе мирных договоров.

В 1928 г. в США попытаются перехватить лидерство в мировых делах, посредством инициирования вместе с Францией подписания многостороннего пакта об отказе от войны как орудия национальной политики. Пакт Келлога по своей идеологии вступал в конкуренцию с институтом Лиги Наций. На деле это был чисто декларативный документ. Он изначально носил характер лишь морального, а не правового обязательства, мало того, интерпретации, внесенные Англией и США, фактически дезавуировали его[7]. Консервативная «Нью-Йорк ивнинг пост» по этому поводу замечала: «Пакт означает как будто так много, но на деле означает так мало»…{56}. Нью-йоркский «Джорнал оф коммерс» указывал, что даже многие сторонники пакта считали его лишь «красивым жестом»…{57}. Французы не строили иллюзий и начали вкладывать миллиарды в постройку оборонительной линии на границе с воинственным соседом. В 1928–1935 гг. на укрепление границ будет ассигновано 4,5 млрд. франков чрезвычайных кредитов.

20 сентября 1932 г. Гувер вообще заявит, что Версальский договор касается только Европы{58}. В 1935 г. принцип американского изоляционизма будет закреплен в Законе о нейтралитете.

Ответ Гитлера последует 28 апреля 1939 г., после того, как Ф. Рузвельт накануне войны обратиться к нему с посланием о мире: «Мистер Рузвельт заявляет, будто ему совершенно ясно, что все международные проблемы можно решить за столом переговоров… Я был бы счастлив, если бы эти проблемы действительно могли решиться за столом переговоров. Скептицизм мой основан на том, что Америка сама продемонстрировала свое неверие в действенность конференций. Величайшая конференция всех времен — Лига Наций… представляющая все народы мира, была создана по желанию американского президента, однако первым государством, которое вышло из этой организации, были Соединенные Штаты… Я последовал примеру Америки только после долгих лет бесполезного членства…»{59}

Человечество не доросло еще до действительного проведения в жизнь начал «объективной» справедливости… каждый народ защищает свою «субъективную справедливость», свое «субъективное понимание права».

Вторым пунктом вильсоновской программы стоял вопрос репараций. Принцип репараций, утвержденный в соглашении о перемирии, гласил, что Германия возместит весь убыток, причиненный немцами гражданскому населению союзников и их имуществу. Однако после заключения перемирия европейские представители Антанты потребовали включить в репарационные платежи, помимо ущерба гражданских лиц еще и косвенные убытки, и военные расходы, тем самым, по сути, превратив репарации в контрибуцию.

Франция потребовала от Германии 480 млрд. золотых марок, что в 10 раз превышало сумму довоенного национального богатства Франции, или в 200 раз превосходило сумму, которую французы заплатили немцам в 1871 г. и которую французы считали тогда чрезмерной{61}. Англичане оценили репарации в 100 млрд., американцы — в 50 млрд., но и эту сумму последние называли «совершенно абсурдной»[8].

Э. Хауз вообще считал бесполезным пытаться исчислять величину репараций: «Несомненно, что они были больше того, что Германия могла бы уплатить без разрушения экономической организации Европы и поощрения германской торговли за счет самих союзников. Весь мир только выиграл бы, если бы Германия сразу уплатила своими ликвидными средствами»{62}. Дж. Кейнс утверждал, что: «страны Европы находятся между собой в такой тесной экономической зависимости, что попытка осуществить эти требования (выплаты репараций Германией) может разорить их»{63}.

Хауз полагал, что для Европы: «лучше признать Германию банкротом и взять с нее столько, сколько она фактически может заплатить…»{64}. Кейнс предложил ограничить размер репараций 10 млрд. долл. (75% годового дохода Германии за 1913 г.) с рассрочкой на несколько десятилетий{65}. Кейнс предупреждал, что попытка навязать Германии непосильные репарации приведет победе в Германии либо коммунизма, что стало бы прелюдией «к мировой революции и… к заключению страшного союза Германии и России…» либо реакции, что привело бы к возрождению «из пепла космополитического милитаризма…», представляющего угрозу безопасности в Европе, «так давайте же поощрим Германию и поможем ей занять достойное место в Европе, чтобы страна эта могла стать созидателем и организатором процветания и богатства…» — заключал Кейнс{66}.

Но у союзников были свои приоритеты. По мнению Кейнса: «Целью Клемансо было ослабление и разрушение Германии всеми возможными путями…»{67} Пуанкаре в этой связи указывал: «Немецкий долг — дело политическое, и я намерен пользоваться им как средством давления»{68}. Что касается непосредственно самого размера претензий, то здесь мнение правящих кругов Франции отражало заявление радикала Э. Эррио: «Ослабленная Германия нам не заплатит. Сильная она совсем откажется платить. Между двумя этими подводными камнями наш дипломатический корабль должен маневрировать»{69}. Настроения, царящие по другую сторону Ла Манша, в Британии, передавал призыв Ллойд Джорджа «Они заплатят за все», который он сделал лозунгом своей избирательной кампании. «Политический инстинкт не подвел Ллойд Джорджа. Ни один кандидат не мог противостоять этой программе», — отмечал Кейнс{70}.

Однако у Германии действительно не было ресурсов, для того чтобы оплатить все предъявленные претензии, об этом гласила ст. 232 Версальского договора: «Союзники и ассоциированные члены признают, что ресурсы Германии… неадекватны требованию компенсации всех потерь и убытков»{71}.

Выход из положения нашел Клемансо, предложивший вообще не включать в договор какой-либо определенной суммы. «Месье Клемансо… выступил с заявлением, что о какой бы сумме, в конечном счете, ни договорились эксперты, для предъявления счета Германии эта сумма окажется значительно меньше, чем ожидает французский народ, а поэтому никакой кабинет, который принял бы ее как окончательную, не смог бы удержаться. М-р Ллойд Джордж… с готовностью присоединился к этой точке зрения»{72}.

В итоге в Версальском договоре относительно величины репараций было записано только то, что: «Германия и ее союзники ответственны за причинение всех потерь и всех убытков, понесенных союзниками и ассоциированными членами и их гражданами вследствие войны, которая была им навязана нападением Германии и ее союзников»{73}. Предусматривалось, что Германия должна была погасить весь долг в течение 30 лет[9]. В феврале 1921 г. общая сумма репараций была определена в 226 млрд. золотых марок[10]. В мае 1921 г. на Лондонской конференции она была снижена до 132 млрд. марок[11], что составляло более 200% предвоенного национального дохода Германии. Кейнс оценил, что назначенные Германии выплаты в несколько раз превышают ее платежные возможности[12]. Пока же — осенью 1919 г. предполагалось, что выплата репараций должна начаться с 1 мая 1921 г., когда Германия должна будет выплатить первый транш в размере 20 млрд. марок золотом, товарами, ценными бумагами и т.д.