Читать онлайн «Капитал Российской империи. Практика политической экономии». Страница 45

Упреждение конкурентов становилось для России вопросом жизни и смерти. Ситуация вокруг Турции постепенно нагнеталась обострением торговых противоречий между растущей и проводящей протекционистскую политику Россией и Англией. Непосредственным поводом к войне (Casus belli) стал религиозный спор с Францией, отстаивающей свою главенствующую европейскую роль. В этом споре славянофилы, по словам Ф. Достоевского, нашли «вызов, сделанный России, не принять которого не позволяли честь и достоинство». С практической стороны победа Франции в этом споре означала усиление ее влияния в Турции, чего Россия допустить не могла.

В результате Крымской войны государственный долг России вырос в три раза, Колоссальный рост госдолга привёл к тому, что даже спустя три года после войны выплаты по нему составляли порядка 20% доходов госбюджета и практически не снижались до 1880-х годов{827}. За время войны было выпущено дополнительно кредитных билетов на сумму 424 млн. руб., что более чем вдвое (до 734 млн. руб.) увеличило их объем{828}. Уже в 1854 г. был прекращен свободный размен бумажных денег на золото, серебряное покрытие кредитных билетов упало в два с лишним раза с 45,1% в 1853 г. до 19,2% в 1858 г. В результате их обмен на серебро был прекращен. Побороть инфляцию поднятую войной удастся только к 1870 г., а полноценный металлический стандарт так и не восстановится до следующей войны. Война, в связи с блокированием внешней торговли, привела к глубокому экономическому кризису ставшего причиной падения производства и разорения многих не только сельских, но и промышленных хозяйств России.

Русско-турецкая война 1877–78 гг.

Поводом к войне стало жестокое, граничащее с геноцидом, подавление турецкими войсками восстания в Болгарии, что вызвало протест в европейских странах, и особенно в России, считавшей себя покровительницей славян. Война началась сразу после того, как Турция отклонила Лондонский протокол, подписанный всеми великими державами Европы, предусматривающий демобилизацию турецкой армии и начало реформ в балканских провинциях.

Накануне русско-турецкой войны министр финансов России М. Рейтерн категорически высказался против нее, в своей записке на имя Государя он показал, что война сразу перечеркнет результаты 20-ти лет реформ. Когда война все же началась, М. Рейтерн подаст прошения об отставке{829}.

Войну с Турцией поддержали славянофилы, один из лидеров которых Н. Данилевский еще в 1871 г. писал: 1. «Недавний горький опыт показал, где ахиллесова пята России <…> Овладения морскими берегами или одним даже Крымом было бы достаточно, чтобы нанести России существенный вред, парализующий ее силы. Обладание Константинополем и проливами устраняет эту опасность…» 2. «Приобретение Константинополя доставило бы <…> выгоду тем, что сконцентрировало бы «две с половиной тысячи верст пограничной линии вдоль побережий Черного и Азовского морей в одну точку». 3. Дало бы свободу прохода через черноморские проливы русского флота». 4. И наконец Константинополь — «Царьград должен быть не столицею России, а Всеславянского союза»{830}. К войне с турками, активно в многочисленных статьях призывал и Ф. Достоевский, утверждая, что «такой высокий организм, как Россия, должен сиять и огромным духовным значением», которое должно привести к «воссоединению славянского мира»{831}. За войну, но уже с прагматичной точки зрения, выступали и западники, такие, например, как Н. Тургенев: «России для широкого развития будущей цивилизации нужно больше пространств, выходящих к морю». Эти завоевания «могли бы обогатить Россию и открыть русскому народу новые важные средства прогресса… эти завоевания станут победами цивилизации над варварством»{832}.

Против войны выступили многие общественные деятели. Например, известный журналист В. Полетика писал: «Мы предпочли донкихотствовать на последние гроши русского мужика. Сами лишенные всяческих признаков гражданской свободы, мы не уставали лить русскую кровь за освобождение других; сами погрязшие в расколах и безверии, разорялись для водружения креста на Софийском храме»{833}. По мнению финансиста В. Кокорева: «Историк России будет удивлен тем, что мы растеряли свою финансовую силу на самое, так сказать, ничтожное дело, отправляясь в течение XIXстолетия, по два раза в каждое царствование, воевать с какими-то турками, как будто эти турки могли прийти к нам в виде наполеоновского нашествия. Покойное и правильное развитие русской силы, в смысле экономическом и финансовом, без всяких походов под турку, говоря солдатским языком, порождавших на театре войны человекоубийство, а дома обеднение в денежных средствах, произвели бы гораздо больше давления на Порту, чем напряженные военные действия»{834}.

О. Бисмарк утверждал, что «[сырая непереваренная масса Россия] — слишком тяжеловесна, чтобы легко отзываться на каждое проявление политического инстинкта. Продолжали освобождать, — и с румынами, сербами и болгарами повторялось то же, что и с греками… Если в Петербурге хотят сделать практический вывод из всех испытанных до сих пор неудач, то было бы естественно ограничиться менее фантастическими успехами, которые можно достичь мощью полков и пушек… Освобожденные народы не благодарны, а требовательны, и я думаю, что в нынешних условиях более правильным будет в восточных вопросах руководствоваться соображениями более технического, нежели фантастического свойства»{835}.

По мнению Е. Тарле: «Крымская война, русско-турецкая война 1877–1878 годов и балканская политика России 1908–1914 годов — единая цепь актов, ни малейшего смысла не имевших с точки зрения экономических или иных повелительных интересов русского народа». М. Покровский считал, что русско-турецкая война была растратой «средств и сил, для народного хозяйства совершенно бесплодной и вредной»{836}. Скобелев утверждал, что Россия — единственная страна в мире, позволяющая себе роскошь воевать из чувства сострадания{837}. Кн. П. Вяземский отмечал: «Русская кровь у нас на заднем плане, а впереди — славянолюбие. Религиозная война хуже всякой войны и есть аномалия, анахронизм в настоящее время»{838}.

Война обошлась России в 1 млрд. руб., что почти в 1,5 раза превысило доходы госбюджета 1880 г. Кроме этого, согласно Сан-Стефанскому договору, помимо чисто военных расходов Россия понесла еще 400 млн. руб. «убытков, причиненных южному побережью государства, отпускной торговле, промышленности и железным дорогам»{839}. «Биржевые ведомости» уже в конце 1877 г. в этой связи писали: «Неужели несчастия, переживаемые теперь Россией, недостаточны для того, чтобы выбить дурь из головы наших заскорузлых панславянистов… вы (панславянисты) должны помнить, что камни, Вами бросаемые, приходится вытаскивать всеми народными силами, добывать ценою кровавых жертв и народного истощения»{840}.

За время войны 1877–1878 гг. денежная масса увеличилось в 1,7 раза, металлическое обеспечение бумажных денег уменьшилось с 28,8 до 12,4%. Нормализация денежного обращения в России наступит только через 20 лет, благодаря внешним займам и «голодному экспорту», — в 1897 г. введением золотого рубля{841}.

Эпоха империалистических войн

С приближением к XX веку индустриальное развитие России приведет ее в новую эпоху, в которой уже давно находились развитые страны мира, — в эпоху империалистических войн. О приближении этой эпохе еще в 1839 г. провидчески писал А. де Кюстин: «Я… предвижу серьезные политические следствия, какие может иметь для Европы желание русского народа перестать зависеть от промышленности других стран».{842}

До этого Россию от участи колонии Запада защищали суровый климат и необъятные пространства надежнее, чем Атлантический океан индейскую Америку. О. Бисмарк, предупреждая от войны с Россией, говорил: «Это неразрушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей…». Кроме этого, русские достаточно быстро перенимали опыт европейцев, имеющийся разрыв между ними не позволял получить абсолютного превосходства. Период начала колониальной экспансии в Европе, в России вызвал реформы Петра I: «Петр <…> понял, что народ, отставший в цивилизации, технике и в культуре знания и сознания, — будет завоеван и порабощен», — отмечал по этому поводу И. Ильин{843}.

Поэтому, несмотря на то, что Россия была слаба и отстала, война против нее с одной стороны была слишком затратной, а с другой не могла принести ощутимой выгоды. Эксплуатация России и без того осуществлялась экономическим путем. Так, в период индустриализации Германии «экспорт из России в Пруссию возрос с 1861 по 1875 гг. в 5 раз, из Германии в Россию поступало 2/5 всего русского импорта. До 1884 г. 4/5 всех русских займов находилось в руках немцев. Германии до 90-х гг. XIX в. принадлежало до 60–65% ввоза в Россию чугунных отливок, до 50% — железа, 50% — инструментов, до 70% — сельскохозяйственных машин и т.п. Германия снабжала русское железнодорожное и промышленное строительство капиталом, реализуя и размещая на своих биржах облигации русских железнодорожных обществ, акции промышленных компаний, организовывала в России акционерные общества. Облигации первых русских частных железных дорог были почти полностью реализованы на берлинском рынке. Первые русские акционерные коммерческие банки в значительной своей части были основаны при поддержке немецких банков». Исходя из этих фактов, Н. Обухов приходит к выводу, что «на Россию в Германии смотрели как на ближайшую, наиболее удобную полуколонию, на источник сырья, продовольствия, сбыта промышленной продукции»{844}.