Читать онлайн «Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара». Страница 72

Во время мировой войны Кейнс работал в британском казначействе (этот акт исполнения долга, кстати, вызвал резкое отторжение блумсберийцев) и как его представитель участвовал в Версальской мирной конференции. Однако когда только стало ясно, какой груз репараций желают Клемансо, Ллойд Джордж и Вильсон навалить на побежденных, Кейнс хлопнул дверью и разразился своим первым «бестселлером» — книгой «Экономические последствия мира», в которой показал весь масштаб безумия, выраженного в хозяйственном и социальном унижении немцев.

Эта книга, бесспорно, отражала этический выбор представителя нового поколения. Британским джентльменам от политики было недвусмысленно указано на неджентльменский характер расправы с побежденным. Но главным, конечно, было не это. Кейнс чисто экономическими методами обосновал то, что от бремени репараций в конечном счете проиграют сами победители, поскольку деградация центральной Европы приведет к развалу всех мирохозяйственных связей.

Прогноз блестяще подтвердился. И Великая депрессия, и национал-социализм, и Вторая мировая война в значительной степени стали «экономическим последствием мира». Более того, если учесть, что в качестве альтернативного плана решения хозяйственных проблем Европы Кейнс предлагал формирование крупной кредитной программы, основанной на американских деньгах, а также создание торгового союза, охватывающего страны — наследники рухнувших империй (германской, австрийской, турецкой, русской), то значение его труда неизмеримо повышается.

План Маршалла и Общий рынок, преобразившие мир после Второй мировой войны, явно восходят к идеям Кейн-са 1919 г. Даже если бы в 30-х гг. не появилось главного его труда, он уже остался бы в истории. Характерно, что нынешние либералы, не слишком жалующие кейнсианство как научное течение, считают тем не менее Кейнса крупнейшим экономистом и рекомендуют читать именно «Экономические последствия мира». Там, кстати, помимо всего прочего дан прекрасный анализ деструктивного воздействия высокой инфляции, о чем не подозревают некоторые наши доморощенные «кейнсианцы» марксистского происхождения.

Выход книги ознаменовал окончательный переход замкнутого мыслителя из внутреннего мира во внешний. Успех превзошел все ожидания, и с тех пор Кейнс становится нужен всем. В межвоенный период он и советник правительства, и разработчик денежной реформы, и деятель либеральной партии, и финансовый консультант, и журналист, к мнению которого прислушиваются в Сити. Преподавательская нагрузка в Кембридже уменьшается до одной лекции в неделю, зато новые книги выходят одна за другой.

Следующим после Германии, Австрии и Венгрии объектом покровительства Кейнса стала Россия. На Генуэзской конференции 1922 г. он выступал за предоставление большевикам крупного кредита (идея все та же — наличие сильных торговых партнеров выгодно и Западу), а в 1925 г. лично посетил Россию и написал книгу, содержащую одну из первых попыток объективного анализа ее экономики. Кейнс отверг идеи форсированной индустриализации, придя к выводу о том, что сравнительные преимущества России в международной торговле связаны с сельским хозяйством и легкой промышленностью.

И снова его рекомендации оказались не востребованы. Кредиты большевикам не дали из-за их отказа платить по царским долгам, а программа индустриализации, напротив, была взята на вооружение Сталиным. Кейнсу явно не везло в политике, хотя, вернее было бы сказать, что ему и не могло везти, поскольку он предлагал разумное, а не политически возможное. Зато ему везло в любви и деньгах.

Кейнс не смог предоставить России кредиты, зато получил оттуда жену. С 1918 г. развивался его длинный роман с балериной дягилевской труппы Лидией Лопоковой.

Ушли те времена, когда он с волнением бежал на почту и покрывал поцелуями письмо от своего бойфренда. Теперь он кратко и несколько иронично отвечал на страстные послания Лидии, начинавшиеся со слов «Miely, miely Maynarochka», временами тоже переходя на смесь «французского с нижегородским» — «My dearest Leningradievna», но чаще называя любимую коротко и ясно — Pupsik. А подписывался порой своим первым, редко используемым, но зато близким русскому уху Лидии именем Ivanushka.

В 42 года Кейнс наконец обрел собственную семью. К этому времени он не только в статусном, но и в материальном отношении был завидным женихом, поскольку занятия теоретической экономией сочетал с весьма успешной деловой практикой.

Когда-то давно, еще будучи студентом и только начав учиться у Маршалла, Кейнс писал Стрейчи: «Я нашел экономику вполне удовлетворительной. Думаю, что стану в будущем управлять железной дорогой или создам трест. На худой конец, буду облапошивать инвесторов. Это совсем не трудно».

В биографии Харрода последний пассаж был из цитаты выброшен, но на самом деле именно на спекуляциях Кейнс и сделал свое состояние. Это был азартный, но в то же время вдумчивый игрок. В каникулы он мог часами проводить время за игровым столом в Монте-Карло, долгие зимние вечера в Bloomsbury коротать за покером, а уик-энд — за бриджем с леди Асквит, супругой премьера. Но душу свою Кейнс, как настоящий экономист, все же отдавал игре на бирже.

С 1905 г. он неплохо спекулировал, а воспользовавшись послевоенной финансовой нестабильностью, которую столь страстно клеймил в «Экономических последствиях мира», составил себе изрядное состояние (к 1937 г. более полумиллиона фунтов). Теперь Кейнс мог коллекционировать картины, а также не просто содержать одну балерину, но широко спонсировать русский балет.

Его финансовыми дарованиями, сочетающимися с природной добротой, активно пользовались не только балерины, но также друзья и коллеги. Перед войной Кейнс вел денежные дела целого ряда непрактичных блумсберийцев, а в середине 20-х гг. стал казначеем своего родного колледжа в Кембридже.

Но все же в историю Кейнс вошел как автор изданной им в 1936 г. книги со скучным названием «Общая теория занятости, процента и денег». По сравнению с насыщенной формулами и графиками «Общей теорией» «Капитал» Маркса читается, как журнал «Мурзилка».

Кейнс, в равной мере покорявший своим стилем газетных читателей, политиков, минфиновцев, блумсберийских интеллектуалов, бойфрендов, балерин и старого профессора Маршалла, на этот раз превзошел самого себя. Он выдал именно тот продукт, которого ждала наука. Изощренная форма экономического анализа не оставляла сомнений в том, что мир получил тот шедевр, которого нетерпеливо ждал с момента наступления Великой депрессии. Если в 1929 г. мир занятости, процента и денег рухнул, то теперь он имел Откровение, показывающее, как жить дальше.

Экономическая мысль прошлого утверждала, что человек в хозяйственной сфере действует исключительно рационально, а потому рынок всегда дает оптимальный результат. Кейнс построил свою модель на более сложных психологических основаниях, отражающих открытия XX века (напомним, что «Общая теория» создавалась в эпоху победного марша фрейдизма).

Например, он предположил, что человек может при определенных условиях хранить деньги «в тумбочке», а не тащить их в банк, хотя там его вознаграждают процентом. Не правда ли, нам эта ситуация знакома даже лучше, чем англичанам 30-х гг.?

Комплекс формально нерациональных (а на самом деле совершенно разумных) действий приводит к тому, что деньги плохо делают свою работу. Спрос на товары оказывается меньше, чем должен был бы быть по классической теории. Предприятия ограничивают выпуск, и возникает безработица.

Иначе говоря, люди оказываются без работы не по объективным причинам, а в силу «искусственно возникшего» ограничения спроса. Возникает вопрос: почему бы тому, кто должен заботиться об интересах всего общества, не попытаться расширить спрос? И вот в модели Кейнса появляется место для государственного регулирования. Правительство встает на место бармена из истории, рассказанной Калецким. Что же касается экономики, то ей ведь все равно, откуда взялись деньги, создавшие спрос. Неважно, какого цвета кошка, лишь бы ловила мышей.

Принятие обществом теоретических изысканий Кейнса точь-в-точь отразило принятие им практических реформ Рузвельта. В 30-х гг. мир ждал чуда от государства, а потому готов был подхватить идеи интервенционизма. А начавшееся в конце десятилетия перевооружение британской армии, создавшее дополнительный спрос на промышленную продукцию, на практике показало, что «Общая теория» работает.

После Второй мировой войны мир стал кейнсианским. И оставался таковым до тех пор, пока ряд чудовищных по размаху гиперинфляции (в основном латиноамериканских), вызванных неумеренной активностью государства по созданию дополнительного спроса, не поставил вопрос об опасности экспериментирования с деньгами.