Читать онлайн «Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь». Страница 13

Не думайте, будто я черствый снаружи, но мягкий и нежный внутри экономист, признающий, что жизнь не ограничивается экономическими моделями. Напротив, моя компьютерная игра о жизни открыто отстаивает ценности, важные для экономистов. Все основные экономические модели исходят из допущения, что люди стремятся больше потреблять и меньше работать. Во все традиционные модели заложена мысль, что экономическая политика успешна только в том случае, если помогает людям достичь хотя бы одной из этих целей. С точки зрения экономической науки политика, которая не делает ничего, кроме как побуждает людей больше работать, чтобы умереть богатым, — плохая политика.

Мы живем в эпоху экспертов-аналитиков, которые судят об эффективности программ по их влиянию на производительность или выпуск, либо на интенсивность труда. В экспертном анализе используется жаргон экономической науки, но при этом упускается сама ее суть. Экономисты считают зацикленность экспертов только на выпуске странной и нездоровой одержимостью. Эксперты хотят, чтобы американцы умирали богатыми; экономисты хотят, чтобы американцы умирали счастливыми.

Росс Перо заразился крайне тяжелой формой такой «болезни экспертов» во время президентской кампании 1992 года, призвав американцев производить компьютерные чипы вместо картофельных чипсов. Даже если сделать сомнительное предположение, что производство компьютерных чипов является гораздо более выгодным занятием, его рецепт упускает тот факт, что производство картофельных чипсов — гораздо более простое занятие и, следовательно, более желательное[6]. Если нашей целью является максимизация прибыли независимо от затраченных усилий, то большинство американцев, вероятно, должно было бы находиться в трудовых лагерях. Тот факт, что идея лагерей большинству людей кажется отвратительной, должен осадить тех, кто спешит судить о политике, руководствуясь лишь одними показателями производительности.

Критикуя Североамериканское соглашение о свободной торговле, Перо бойко процитировал негативные оценки возможного влияния этого соглашения на заработную плату и трудоустройство американцев. Двое его оппонентов, считавшие себя сторонниками соглашения, предпочли играть на его поле, начав обсуждать его оценки. Они даже не пытались отчетливо озвучить действительно уместный ответ, сославшись на позитивные оценки возможного этого соглашения на цены, на потребительские товары и расширение спектра доступных товаров. Если в результате этого соглашения американцы будут работать меньше, а потреблять больше, мы только выиграем от этого.

Я постараюсь, чтобы моя компьютерная игра была готова еще до следующих выборов. Надеюсь, что мы найдем кандидатов, чтобы опробовать ее.

Моя собеседница за обедом пылко доказывала, что богатые платят меньше налогов, чем следовало бы, исходя из соображений справедливости. Мне было непонятно, что она имеет в виду под словом «справедливость», и я задал уточняющий вопрос: «Предположим, что Джек и Джилл вычерпывают из общественного колодца равное количество воды. Доходы Джека составляют 10,000 долларов, и 10%, или 1,000 долларов из них, в виде налогов идут на содержание колодца. Доходы Джилл составляют 100,000 долларов, и 5%, или 5,000 долларов из них, идут на содержание колодца. В чем здесь несправедливость налоговой политики?»

Моя собеседница прямо сказала, что она никогда прежде не думала об этом вопросе в таком ключе и не была уверена в своем ответе. Для меня в этом сложности не было: и мне доводилось обсуждать этот вопрос в подобном ключе, но и я до сих пор не уверен в своем собственном ответе. Вот почему я не решаюсь судить о справедливости налоговой политики. Если я не могу сказать, что справедливо в такой ситуации для двух человек с одним колодцем, как я могу говорить о том, что справедливо в стране с населением в 250 миллионов человек и десятками тысяч государственных служб?

Никогда не задумываясь об абстрактном содержании понятия «справедливость», моя собеседница была готова выносить суждения по отдельным случаям в полной уверенности, что если ей не удастся найти определение этому понятию, то она, по крайней мере, сможет узнать ее, когда увидит. Но если она действительно может узнать справедливость, увидев ее, то тогда смогла бы узнать ее и в случае с Джеком и Джилл.

В ее рассуждениях недоставало моральной философии. Существует большой выбор моральных философий, и я считаю, что экономическая аргументация — наиболее мощный инструмент, имеющийся у нас для оценки их достоинств. Изначальным полигоном для какой-либо этики является искусственный мир экономической модели — мир, в котором все разложено по полочкам, чего никогда не бывает в реальности. Вот почему, если бы я мог задать один вопрос каждому из кандидатов в президенты, то, вероятно, он был бы таким: «Что лучше: мир, где каждый зарабатывает 40,000 долларов в год, или мир, где три четверти населения зарабатывают 100,000 долларов в год, а остальные — 25,000 долларов?»

Не знаю точно, что бы ответил на этот вопрос я сам, поэтому я бы не стал списывать со счетов кандидата, который обрушился бы с сокрушительной критикой на какую-либо из этих позиций. Но мне бы хотелось видеть, что кандидата действительно волнуют такие вопросы.

Похоже, что те журналисты, которые фактически имеют доступ к кандидатам, больше склонны задавать вопросы о системе здравоохранения или об отраслевой политике, проверяя претендентов на знание деталей, а не на содержание их философских взглядов, вторгаясь в интеллектуальную область, которая могла бы воодушевить Герберта Гувера и вызвать блеск в глазах Томаса Джефферсона. Кандидат знает, каких вопросов можно ожидать, и готов на них ответить. Он описывает свою программу здравоохранения и превозносит ее достоинства. Но я бы задал еще один вопрос: «А почему вы считаете, что ваша программа здравоохранения хороша?»

Вероятно, решив, что я проспал все время, пока он расписывал достоинства предлагаемой им программы, кандидат терпеливо повторяет свои самые яркие доводы. Иными словами, он полностью игнорирует мой вопрос.

Одним из главных правил при анализе политики является то, что вы никогда не докажете, что некая политика желательна, если вы начнете просто перечислять ее достоинства. Очевидно, что почти любая политика, которую только можно себе представить, обладает определенными достоинствами. Если вы хотите отстоять свою политику, вам нужно не показывать, что она делает что-то хорошее, а доказывать, что она приносит больше пользы, чем вреда.

И если вы хотите убедить своих собеседников, что программа приносит больше пользы, чем вреда, вы должны иметь хотя бы самую общую точку зрения по фундаментальному философскому вопросу. Вкратце вопрос звучит так: «Что означает „больше“?»

Предположим, можно показать, что предлагаемая кандидатом программа здравоохранения позволит оказывать дополнительную медицинскую помощь на сумму в 1 миллиард долларов самым бедным семьям страны. В то же время средний класс и богатые налогоплательщики обнаружат, что их налоги вырастут в общей сложности на 1,5 миллиарда долларов. Значит ли это, что программа принесет больше пользы, чем вреда? Все зависит от того, что вы подразумеваете под «больше». Чем мы должны руководствоваться, сравнивая один вид издержек с другим видом выгоды?

В реальном мире любое значимое политической предложение должно сопровождаться множеством компромиссов, касающихся множества выгод и издержек для множества людей. Всякому, кто может сказать что-то содержательно о том, как нам следует сравнивать эти выгоды и издержки, несомненно, есть что сказать и о простом предложении, которое не ведет ни к чему, кроме обогащения бедных на 1 миллиард долларов и обеднения богатых на 1,5 миллиарда долларов. Всякий, кто всерьез задумывался об основополагающих вопросах, также должен иметь кое-какие мысли об идеальном распределении доходов в воображаемом мире.

Чтобы не витать в облаках, политикам необходима толика абстрактного подхода. Ведь так легко унестись в облака, составляя длинные списки доказательств «за» и «против» и забывая при этом, что рано или поздно нам нужно будет решать, сколько же этих «против» сможет перевесить определенное «за». Можно создать экспертную комиссию для оценки выгоды и издержек, но если издержки измеряются в яблоках, а выгода — в апельсинах, простой арифметике не под силу указать нам путь истинный. Обладая всеми необходимыми фактами, нам все еще нужна моральная философия, чтобы принять соответствующие решения. Если мы не можем ответить на простой абстрактный вопрос о воображаемом распределении доходов, откуда у нас возьмутся принципы, которые будут достаточно развитыми, чтобы определять наши предпочтения относительно системы здравоохранения?