Читать онлайн «Церкви и всадники. Романские храмы Пуату и их заказчики». Страница 25

Таким образом, как у прелатов, так и у мирян – бывших владельцев – в целом были как возможность, так и повод проявить свою созидательную инициативу в отношении этих церквей. К сожалению, данные письменных источников не дают возможности продвинуться дальше в этих размышлениях – их для этого явно недостаточно. Поэтому после всех возможных предварительных умозаключений далее речь пойдет о той информации, которую содержат сами сохранившиеся церковные здания. Но прежде чем перейти к этой части повествования, я сделаю еще одно общее отступление. Поговорим о том, зачем, собственно, заказчикам было нужно перестраивать церкви. Этот вопрос уже так или иначе затрагивался ранее; теперь же мы постараемся услышать голос самих заказчиков – насколько это вообще возможно.

О причинах, побудивших человека к возведению или реконструкции церкви, нередко непосредственным образом сообщают сами документы. Вряд ли мотивацию заказчика можно целиком и безоговорочно сводить к таким высказываниям; однако, задаваясь вопросом о мотивации заказчиков, этим непосредственным ответам, думается, нужно уделить первоочередное внимание. Чаще всего эти причины сформулированы в рамках религиозного благочестия: упоминается желаемое воздаяние – прощение грехов, спасение души, обретение Царствия Небесного после смерти. Обо всем этом уже говорилось выше, и сейчас мы хотели бы сосредоточиться на более конкретных особенностях, которые можно отметить в отношении мотивации мирян и служителей церкви. Речь пойдет в основном о хартиях и надписях (эпитафиях, посвящениях), где формула, оговаривающая причину деяния (в нашем случае – строительства или иных форм материального созидания), часто является необходимой составной частью текста. В нарративных источниках о мотивации говорится более пространно, но и там можно обнаружить сходные черты.

В душеспасительных посылках, составленных от имени духовных лиц, нередко присутствует и обращение к людям, забота о которых связана с пастырским долгом. Заказчик-священник, как всякий христианин, стремился обеспечить свое посмертное благополучие и строительство церкви осмысливал как деяние, которое могло этому способствовать. Но вместе с тем создание храма в его случае – жест пастырской заботы об общине (монастырской, приходской), вверенной его попечению, то есть это действие, обращенное не только к Богу, но и к людям, нацеленное на их воспитание, просвещение – в конечном счете, спасение их душ. Посмертная судьба священника осмысливалась как напрямую связанная с судьбами вверенных его попечению христиан: в бенедиктинском уставе говорится, что на Страшном суде аббат будет держать ответ за души всей общины[396], эта истина подчас проявляется в описываемых коллизиях взаимоотношений настоятеля и паствы[397]. То есть в конечном счете эти две мотивации (забота о себе и о подопечных) оказываются взаимосвязанными. Формула нередко распадается на два обращения: к Богу с просьбой о милосердии и к пастве с назиданием.

Эта двойственность вектора мотивации, характерная для духовных лиц, особенно явно ощущается в сочинении аббата Сугерия «De rebus…» – она буквально пронизывает его, поскольку Сугерий раскладывает на такое «во-первых» и «во-вторых» причины не только своей активности по преобразованиям в монастыре и перестройке храма, но и собственно написания текста об этом[398]. Практически каждый из цитируемых им стихов, воспроизведенных в той или иной части храма, состоит из двух (или более) частей, одни из которых содержат высказывание наставника и проповедника, другие – упование на Божье милосердие в отношении самого себя[399]. В грамотах встречаются упоминания о том, что аббат, предпринимающий реконструкцию церкви, движим «пастырской заботой»[400]. Такие формулы ориентируют само деяние (создание церкви) в двух направлениях: к людям (призыв, назидание) и к Богу (просьба о спасении – своем и своих подопечных). Сходный вариант – напутствие паствы и призыв ее к молитве, в том числе за душу заказчика и проповедника: эпитафия на могиле Бернварда Хильдесхаймского, похороненного в церкви Св. Михаила, выстроенной им самим и ставшей наилучшим памятником его благочестию, призывает молиться в ней Богу и вспомнить в этих молитвах о епископе Бернварде[401].

В мотивационных посылках мирян обращения к людям нет: все, кого они привлекают к разделению собственных заслуг (в первую очередь родня), как бы присоединяются к ним в ситуации молитвенного предстояния. Такие формулы, как уже говорилось, часто объединяли членов семьи, как живущих, так и уже усопших, и созидание церкви, таким образом, представало закреплением осмысленного родственного единства[402]. Нельзя не обратить внимание и на то, что дистанция между собственно мыслями и желаниями заказчика и их интерпретацией в документах здесь гораздо больше, чем в случае церковной инициативы. Когда заказчиком является духовное лицо, можно предположить, что посылка формулируется им самостоятельно, так как он сам является автором документа. В тех случаях, когда трудно с точностью говорить об авторстве, нельзя все же отрицать того, что документ создан в среде, к которой принадлежал церковный заказчик, и его мысли – если они были так или иначе высказаны – не подверглись сильному искажению при фиксации. В грамотах заказчиков-мирян такие оговорки чаще имеют вид застывших штампов. Как представляется, подлинные (изначальные) мотивы мирян могли сильно расходиться с тем, как они впоследствии были сформулированы.

Миряне в большинстве своем были неграмотны и не владели богословской риторикой, которая часто присутствует в объяснении причин. Клирики, составители документов, явно домысливали изначальную мотивацию заказчика-мирянина, укладывая ее в русло, установленное церковным учением (а часто и пользуясь стандартными клише – можно заметить, что одни и те же формулы кочуют из грамоты в грамоту, особенно когда речь идет о документах одного монастыря[403]). Иногда такие вступительные пассажи звучат подобно маленькой проповеди: «В приближении конца мира и грядущей разрухи, чему уже явлены несомненные знамения, когда мы жертвуем что-либо свое святым местам, то ожидаем воздаяния и правосудия Господа, сказавшего: “Подавайте милостыню, и да будет мир с вами”. Посему мы, во имя Христа…»[404] и т. д. Вряд ли авторами этого увещевания были владельцы церкви, передающие ее на условиях перестройки монахам монастыря Леза. Думается, более правильным будет предположить, что текст, составленный от их имени, завершающийся личными подписями, – свидетельство того, что они усвоили и приняли данную интерпретацию своего деяния, сформулированную монахами – составителями грамоты.

Изначальная мотивация мирян, по всей видимости, носила довольно смутный характер, и потому, чтобы их устремления стали действительно благочестивыми, необходимо было обращение к служителям церкви. Весьма интересно это обстоятельство проявляется в упоминавшейся выше хартии виконта Гетенока из монастыря Редон[405]. В отличие от большинства подобных текстов эта грамота отмечает момент коммуникации между мирянином и служителями монастыря. Задумав выстроить замок, виконт решил посоветоваться с монахами о том, как и когда это лучше всего сделать («в какой день и час и на каком основании»). Желание выяснить момент, «благоприятный» для строительства, и «основание», на котором следует выстроить замок, выдает овеществленность мирской мысли: «правильность» выстроенного здания обусловливают, по его мнению, материальные координаты – правильно выбранные место, время, фундамент постройки. Ответ монахов, просвещающий и корректирующий изначальное желание Гетенока, переводит разговор из материального русла в духовное с помощью метафоры: «Христос есть фундамент всех добрых начинаний». Далее виконт дает обещание отдать часть замка под приорат – видимо, это происходит под влиянием разъяснений монахов: изначально такого желания у него не было, речь шла только о перестройке замка. Само обращение виконта в монастырь за советом трактуется как благо – он сделал это, «направляемый духом Божьим». Нельзя, однако, не заметить, что его изначальные побуждения оказываются переосмыслены. В обращении виконта угадывается желание заручиться поддержкой свыше путем соблюдения неких конкретных предписаний, которые виконт и желает получить от монахов. Однако их ответ дискредитирует сам вопрос, вернее, тот уровень мысли, на котором он сформулирован. Вместе с тем мирянину все же дан требуемый совет: строительство приората монастыря и есть то деяние, которое должно обеспечить благополучие его начинаниям. Так довольно смутные побуждения виконта – при его стремлении поступить правильно – получают надлежащее воплощение и трактовку.