Читать онлайн «Церкви и всадники. Романские храмы Пуату и их заказчики». Страница 12

Изначальное и основное значение слова ecclesia, как известно, соотносится с сообществом верующих христиан[129], то есть церковь – это не столько здание, сколько люди, собирающиеся в нем. Этот смысловой аспект сохраняется в средневековых документах – под «церковью» часто подразумевалась община прихожан, монахов или каноников, связанная с определенным храмом. При этом, скажем, понятие «монастырь» (monasterium), относившееся прежде всего к монашеской общине, нередко употреблялось и для обозначения здания монастырской церкви[130].

Кроме того, церковь – это святое, почитаемое место (locus venerabilis[131]). История основания церкви нередко содержит рассказ о некоем чудесном явлении, которое послужило знамением для строительства храма[132]. При этом независимо от «чудесности» основания святое место – это манифестация святого (которому посвящен храм) на земле. Его мощи в алтаре символизировали присутствие личности святого, новым «телом» для которого становилось церковное здание[133]. Место для церкви редко выбиралось произвольно, а обветшавший храм всегда отстраивался заново. Таким образом, материальное здание церкви – это в некотором роде вещное оформление феномена церкви как сакрального места и как личности святого, которое оставалось таковым независимо от количества и серьезности перестроек церкви-здания.

Наконец, исключительно важным аспектом является понимание церкви как собственности. Церковь в интересующую нас эпоху всегда была ядром некоторых владений, часто довольно обширных (земель, пастбищ, лесов, прудов, мельниц, печей и т. д.), которые к ней прилежали. В юридическом смысле (то есть на языке документов, оговаривавших продажу или дарение церквей как собственности) «церковью» именовался весь этот сложный комплекс владений и права на доходы с него, а также и права на церковные сборы (десятина, пожертвования свечей, погребальные сборы и т. д.)[134]. В идеальном смысле собственником всех этих владений и прав считался святой, которому посвящен храм.

Таковы несколько исключительно важных смысловых аспектов, которые нам показалось необходимым выделить. Они практически никогда не встречаются в документах в чистом виде – слово ecclesia сохраняет в них свою многозначность, хотя может больше склоняться к одному или к другому из этих определений. Когда ведется разговор о церкви как здании, всегда очень близко к нему находится понимание церкви как человеческой общности; церкви как святого места и личности; церкви как совокупности феодальных прав.

Теперь от объекта внимания и усилий заказчика обратимся собственно к тому, как эти внимание и усилия обозначались в текстах. Поскольку в обозначенном нами смысле роль заказчика (волеизъявителя в создании церкви как произведения) средневековой культурой осмыслена не была, то и специального термина для ее обозначения не было. В целом же деятельность человека как заказчика определима скорее по контексту повествования, чем по соответствию определенной терминологии. Однако некоторый набор понятий для описания такой ситуации все же можно отметить как применяемый с достаточным постоянством. Чаще всего использовались термины aedificare и construere. Aedificare в буквальном смысле означает «строить», «возводить», а заказчик определяется как aedificator («строитель», «созидатель»)[135]. Вообще, aedificare (от aedo facere – «строить дом») имеет более широкий смысл, куда включаются и аспекты освоения, обживания, обустройства. Близкий по значению глагол construere несколько более конкретен («сооружать»), но он тоже используется для определения действий заказчика[136]. Однако в целом ни aedificare, ни construere не имеют четкой связи со спецификой позиции инициатора работ: оба могут быть применены в отношении как заказчиков, так и мастеров-архитекторов, и нередко о роли человека, о котором сказано construxit, aedificavit, можно догадаться только по контексту[137].

Facere – делать, наиболее общее понятие, которое может относиться и к целой постройке, но чаще к ее деталям (церковным дверям, алтарям, скульптурным и живописным композициям) или предметам церковной утвари (канделябрам, реликвариям и т. д.). Про заказчика, как и про мастера, может быть сказано fecit. Этот термин встречается по большей части в надписях на самих предметах или постройках, обычно весьма кратких: «имярек сделал»[138].

Порой роль заказчика предстает с большей определенностью, как волеизъявление – когда ситуация обрисована парой глаголов, один из которых имеет побудительное значение: inchoavit aedificare[139], coepit aedificare[140], reaedificare coepit[141] (взялся, начал строить / перестраивать)[142], commendavit aedificare (поручил выстроить)[143], fieri jussit (приказал сделать)[144], facere rogavit (попросил сделать)[145]. Важность не только самого замысла, но и его претворения в действительность нередко подчеркивается в документе, когда про заказчика говорится: consummavit[146], perfecit[147].

Немаловажен тот факт, что некоторые из упомянутых терминов соотносились с другой областью значений: они использовались для описания процессов организации, обучения, нравственного совершенствования, воспитания. Aedificare может быть переведено и как «возделывать» или «упорядочивать». В отношении к человеку это слово значило «обучать», «воспитывать», а определение aedificator давалось не только тому, кто строил, но и тому, кто являлся духовным наставником и учителем, подателем доброго примера[148]. Instrui (глагол, применяемый и в отношении построек) в прямом значении имеет смысл «обучать», «наставлять»[149]. Inchoantia в средневековой латыни означает «помощь», «добродетель»[150].

Набор понятий, используемых для обозначения деятельности заказчиков, дает возможность почувствовать, что она понималась скорее как созидательная активность вообще, без четкого осмысления дистанцированности роли заказчика от непосредственного процесса созидания. Кроме того, всем этим терминам присуща общая смысловая нота упорядочивания, совершенствования, взращивания, свершения – будучи употреблены в буквально «созидательном» смысле, они могли подразумевать и более развернутую трактовку.

Еще более явственно эти и некоторые другие моменты, присущие базовым установкам деятельности заказчика (скажем здесь шире – созиданию церквей), показывают себя в особенностях повествования о церковном строительстве, позволяющих сделать некоторые выводы о его осмыслении. Строительство церкви в целом предстает как процесс организации и упорядочения вещей материальных и духовных, налаживания, восстановления или укрепления коммуникативных связей – как между людьми, так и между человеком и трансцендентными сущностями (Богом и святыми). Ряду важных для нас особенностей этого осмысления посвящены следующие несколько разделов.

Строительство церкви в документах нередко осмысливается и преподносится как одна из функций власти, сопряженная с установлением закона и порядка. Эта взаимосвязь характерна не только для Средневековья, она является одной из базовых установок любой традиционной культуры. Созидание жилища и святилища всегда было актом, упорядочивающим хаос внешнего мира и размечающим пространство существования человеческого общества[151]. Одновременно функция упорядочивания – ключевая в деятельности любого правителя (и во многих культурах именно это способствовало сакрализации его фигуры). В описании действий средневековых заказчиков, облеченных светской и церковной властью, мы также можем проследить эту взаимосвязь.

Строительство церквей (как и их защита) на протяжении всего Средневековья было показателем доброго правления, и упоминание о таких фактах, как правило, присутствует в жизнеописаниях необходимым штрихом к портрету добродетельного государя. Об основании и защите церквей королями писали многие хронисты. Так, Эйнхард упоминает о строительстве Ахенской капеллы и восстановлении разрушенных церквей и аббатств Карлом Великим[152]; Ригор, историограф короля Филиппа-Августа, говорит о строительстве храмов французскими королями как о давней традиции[153]. Церковное строительство как важная составная часть искусства правления осознавалось не только монархами, но и другими влиятельными сеньорами. В хронике аббатства Майезе, выстроенного супружеской четой – герцогом и герцогиней Аквитании, по словам, приписываемым герцогине, строительство монастыря должно было обеспечить безопасность душ подданных подобно тому, как строительство военной крепости – их физическую безопасность[154].

Такая «специализация» людей определенного круга, конечно, напрямую связана с имевшимися у них средствами и полномочиями. Однако в документах встречается другое объяснение: созидание церквей – дело избранных, посредством которых Бог сам строит себе храмы. В Средневековье человек, поставленный над другими людьми, уже в силу этого считался избранником, отмеченным Господом. Эту избранность правитель должен был подтверждать каждым поступком: считалось, что неправильное поведение влечет за собой неудачи и может привести к утрате власти[155]. Созидание храмов относилось к «правильным» деяниям, и потому пренебрежение им или недостаточное усердие в этом деле могло вызвать упрек в несоответствии своему положению.