Читать онлайн «Грибы, мутанты и другие: архитектура эры Лужкова». Страница 7

Вернакулярный тип отношений проявился не только в архитектуре, но и в подходе к управлению аппаратом чиновников и городским пространством. Главным воплощением этого подхода становится план развития Москвы с характерным названием «Генплан возможностей», созданный в конце 1990-х. Основная задача будущей стратегии – привлечение инвестиций, «обеспечение скоординированных действий субъектов хозяйственной деятельности в новых экономических условиях», то есть тот же коммерческий функционализм, но уже на законодательном уровне. Новый генплан – это прежде всего функциональное зонирование. Ключевая фраза принадлежит главному архитектору Москвы Александру Кузьмину: «А все, что не запрещено, – разрешено, и это дает нам на каждом участке альтернативу».

«Альтернативой» всегда оказывается извлечение прибыли. Разработчики полагают, что привлечение инвестиций – лучший стимул развития, но в отсутствие законодательного регулирования инвестиции в коммерческие проекты одерживают верх над комплексными проектными решениями, учитывающими не только экономические, но и социальные, функциональные, инфраструктурные и другие факторы. Таким образом – коммерческий функционализм закрепляется как основная стратегия развития города.

Последний период развития вернакуляров можно назвать периодом «пламенеющего Лужкова», но не за сходство архитектурных элементов с языками пламени, как это было в стиле «пламенеющая готика», а за радикальность и какое-то отчаяние, которым сопровождались последние архитектурные решения мэра. В 2007 году завершается строительство гостиницы «Ритц-Карлтон» (архитекторы – Мастерская № 22 под руководством А. Меерсона) на месте снесенной «коробки» модернистского «Интуриста». Гостиница, которая в отличие от предшественника пытается вписаться в ансамбль улицы, становится не менее выдающимся объектом: стилизованный исторический фасад совмещен с «остросовременными» деталями – гигантским стеклянным навесом, по масштабу превосходящим не только окружающие его исторические здания, но и всю Тверскую.

В конце правления Лужков перестает быть единоличным творцом и обращается к другим авторам. Это не признание собственной «творческой» немощи (диктовать свое мнение западным архитекторам, безусловно, сложнее, чем полностью подконтрольным Моспроектам), скорее – это потребность иметь солидного партнера, чьи проекты уже покорили мир. Архитектор, работающий в отличном от «игры в классику» и «народных гуляний» стиле, мог бы придать образу мэра необходимую свежесть и актуальность, встроить в современную парадигму, где Россия – часть глобального мира. К тому же это попытка замаскировать очевидный разрыв между новыми молодыми управленцами, получившими MBA в западных бизнес-школах, и простоватым «руководителем-хозяйственником». Однако и проект комплекса «Апельсин» на месте ЦДХ, и «Хрустальный остров» в Нагатинской пойме, как и башню «Россия», ждет «невозведение как положительный момент». Мэр слабеет, приближается конец. Лужков перестает быть автором, творцом, фантазером, но и встроиться в ряды современных «безликих» чиновников ему не удается. Конечно же, ретроактивное шествие вернакуляров будет продолжаться в Москве, и – гораздо дольше – по всей России, но по-настоящему задорными и провокационными они не будут. Место вернакуляров в современной Москве займут глобализированные обмылки – соединение скульптурных, пластичных приемов и легких в монтаже, желательно дешевых материалов, возвещающих победу разума над чувствами.

Фениксы вполне могли бы стать лишь проявлением некоторых черт «лужковского стиля». Но глубинная связь фениксов с процессами трансформации российского общества делает его более самостоятельным и даже мистическим явлением. Преодолевая и критикуя советский опыт, Россия начинает искать вдохновение в предыдущих эпохах – от имперской России до Древней Руси. Происходит попытка возобновления прерванной эволюции, создание непрерывного исторического нарратива. История становится ключевым источником «новых» идей, в том числе и в архитектуре. Одним из первых о возрождении историко-архитектурной среды заговорил архитектор Борис Еремин еще в 1970-х. Однако тогда и речи не было о том, чтобы их реализовать, – мы строили новую Москву, а не старую. «Возрождая – развивать, развивая – возрождать» – вот главный лозунг ереминской концепции «ретроразвития». Сам автор определял «ретроразвитие» как «целенаправленное возрождение утраченных историко-архитектурных ценностей города, позволяющее переосмыслить и скорректировать систему ценностей, сложившуюся в общественном сознании в результате длительного пренебрежения наследием». Эта идеология, безусловно, станет основой истерической любви мэра к «старине», хотя и в его собственной интерпретации. Но в архитектуре это послужит появлению нового, специфического феномена.

Начинается публичное сотрудничество власти и церкви. В архитектуре религиозная идея покаяния воплощается через воссоздание. Первой ласточкой станет собор Казанской иконы Божией Матери, воссозданный в начале 1990-х. Собор отстраивается по сохранившимся обмерам, максимально близко к снесенному в 1936 году оригиналу. Следующий объект, Иверские ворота на Красной площади, также воссоздаются по обмерам, выполненным до сноса. На тот момент максимальная близость к оригиналу – единственно возможный вариант восстановления.

Это первое поколение одного из самых выразительных и претерпевших наиболее радикальные изменения явлений, которые я называю фениксами. В количественном отношении таких сооружений немного, однако их влияние на городскую среду и архитектурное развитие в целом огромно. Возрожденные сооружения станут инструментом в попытке создать новые ценности, новую историю, новую коллективную память. Со временем к культурной утопии «восстановления исторической справедливости» добавится коммерческая составляющая, но осознание того, что строительство и его бюджет – главные двигатели развития городского пространства, приходит с опытом.

Недооцененные прежде возможности «воссоздания» открывает начавшаяся в 1993 году реконструкция Кремля, сильно повлиявшая на второе поколение фениксов. Реконструкция Кремля – это обращение к «России, которую мы потеряли». Интерьер Кремля не претендует на то, чтобы быть памятником, он скорее осваивает сюжет про непрерывность российской истории – «так могло бы быть, если бы не коммунисты». Имитация исторического интерьера закрепляет принципы «новодела».

Реконструкция Кремля, самый выразительный на тот момент новодел эпохи, дает зеленый свет любой аляповатой имитации. Это, по сути, первое серьезное архитектурное высказывание власти, ее видение будущих приоритетов и методов. Главный «евроремонт» страны происходит уже в новых условиях – к середине 1990-х утверждается принцип финансовой целесообразности. Возможность извлечения прибыли из любого типа активности, коммерческий функционализм, сопровождающий любую архитектурную и градостроительную деятельность, кардинальным способом трансформировали идею воссоздания. Фениксы оказываются главными фигурантами дел с «откатами». Строительный бизнес осваивает бюджеты.

Принципы второго поколения фениксов зародились в Кремле, но по-настоящему проявились в возрожденном храме Христа Спасителя. За время его строительства не только меняется главный архитектор, но и вносятся существенные изменения в сам проект: часть белокаменных элементов заменяется бронзовыми и синтетической версией мрамора – «декоративитом», появляется стоянка, поднимающая храм на другую отметку, и другие, далекие от религии помещения, отсутствовавшие в оригинальном проекте. Храм Христа Спасителя становится главным символом мутировавшей идеи воссоздания.

Фениксы первого и второго поколения

В 1996 году под руководством Владимира Ресина «в целях координации деятельности функциональных, отраслевых и штабных органов управления комплекса перспективного развития города» создан Комплекс перспективного развития города при правительстве Москвы, определяющий «приоритетные направления развития города как основы для реализации Генерального плана столицы до 2010 года». В 2000 году он реорганизован в Комплекс архитектуры, строительства, развития и реконструкции города. Так к «развитию» добавилась «реконструкция».

Начало 2000-х можно считать временем появления третьего поколения фениксов. Если в предыдущие годы главной была бескомпромиссная воля власти, подчиненная «высшим» целям, то есть скорейшему преобразованию страны, то теперь уже нельзя просто исполнять волю начальников, проектам требуется обоснование. В словарь московского архитектурного сообщества входит новое словосочетание – «заключение комиссии», решающей, кого казнить, а кого миловать. Приговоренные здания не имеют шансов выжить – они «несовременны».