Читать онлайн «Почему вымерли мамонты». Страница 33

В экваториальной Африке массовые охоты на антилоп практиковались неграми при помощи палов (огня) и прочных сетей. В половине прошлого столетия их наблюдал на Белом Ниле и описал С. Бэкер (рис. 39).

Между тем в прериях Северной Америки каменный век сохранялся вплоть до прихода европейцев, т. е. до XV в. нашей эры. Индейские племена жили здесь за счет многомиллионного поголовья бизонов, антилоп-вилорогов и сохранившихся местами лошадей. Отсутствие промышленного сбыта мяса и шкур обеспечивало своеобразное равновесие между «хищниками» и жертвами.

Охоты индейцев на бизонов были разнообразны. До прихода европейцев и появления одичавших европейских лошадей индейцы охотились пешими, стреляя бизонов из луков близ водопоев, на переправах через реки. Массовые охоты племени черноногих состояли в загонах стад на обрывы каньонов. Стада направлялись к обрыву большим числом загонщиков и направляющих. Животных, не убившихся при падении, добивали стрелами, копьями, клевцами. Во время летних сезонных кочевок бизонов при высыхании прерий охотниками использовались переправы этих зверей через реки. Плывущих бизонов догоняли на пирогах и кололи копьями в бока и шею. Наиболее отважные и азартные охотники, зажав нож во рту, пускались вплавь и, догнав зверя, закалывали его в шею.

Рис. 39. Загонная охота в верховьях Нила на антилоп о сетями в огнем. Из С. У. Бэкера (1876).

Рис. 40. Конная охота индейцев на бизонов в XVIII в. По картине Д. Рассела (1903 г.).

При выпадении глубоких снегов бизоны пытались кочевать в малоснежные районы, двигаясь гуськом длиннейшими цепями. Беспомощностью зверей пользовались индейские охотники, догоняя усталых, малоподвижных животных на канадских плетеных лыжах и пуская в ход стрелы и копья. В результате проходные траншеи в снегу оказывались усеяны десятками и сотнями трупов бизонов.

Переняв искусство владения лошадьми у «бледнолицых братьев», в конце XVII в. индейцы стали применять мустангов для войны и охоты. В первую очередь конные охоты обрушились на основных кормильцев — бизонов. Высмотрев небольшое стадо бизонов, краснокожие верховые охотники окружали его и начинали преследовать, стреляя из луков на расстоянии нескольких метров в бока зверей внешнего ряда. Пускались в дело также копья, а позднее и ружья. Картины маслом, акварели и рисунки художников Р. Рассела (рис. 40), Ф. Ремингтона и Г. Кетлина хорошо передают суть дела. Индейцы прерий племен Сиу, Чепеннес, Команчи, Арикарас, Киовас и других полностью зависели от бизонов, которые давали им все: пищу, материал для одежды, обуви, покрытия вигвамов и для изготовления оружия — в особенности тетив луков. Поэтому во время большой войны с индейцами в 70—80 годах прошлого столетия белокожие пришельцы старались истреблять бизонов не только из-за шкур и языков, но и для того, чтобы подорвать основу существования аборигенов. «Каждый мертвый бизон — умерший индеец», — заявлял генерал Шеридан в 1869 г.

Истребители бизонов — профессиональные белые охотники воспевались в середине прошлого столетия на весь мир, их «подвиги» описаны в повестях и романах. Жертвы их исчислялись миллионами. Особенно прославился Билл Коди на Канзасской тихоокеанской железной дороге. Его рекорд был 4120 бизонов за 18 месяцев. Неудивительно, что уже в 80-х годах бизоны исчезли в Канзасе, а в 90-х годах только немногие сотни их уцелели на юго-западе Америки.

Не нужно, однако, думать, что охоты европейских колонизаторов на бизонов ради их языков и шкур были единственным преступлением такого рода на Американском материке и в Мировом океане. Всего столетием позднее — в середине XX в. — канадские торговцы пушниной уничтожили при помощи индейцев миллионное стадо карибу на севере Канады, в земле Барренс. При быстром исчезновении оленей вымерли от голода и племена эскимосов внутренней тундры, которые питались почти исключительно мясом. Торговцам же были нужны только удобные для вывоза меха песцов, а для ловли песцов и скупки по дешевке их шкур требовалось отвлечь туземцев от оленей, т. е. попросту уничтожить последних. Впрочем, у оленей использовались еще языки, которые заготовлялись факториями в вяленом виде. Для уничтожения оленей индейцам выдавались винтовки и патроны. Фарли Моуэт (1963, с. 81) так описал разыгравшуюся трагедию:

«Каждую осень к проливу между озерами прибывали охотники индейского племени идзен-элдели, что означает „поедающие оленей“. У каждого из них было по меньшей мере по ящику патронов для ружей калибра 30. Они оставались здесь до тех пор, пока не кончались заряды или пока не проходили олени — те олени, которым удавалось пройти. Когда индейцы исчезали, молодой лед пролива и озер трещал под тяжестью убитых животных. Весной туши оседали на дно пролива. Большинство их оставалось нетронутыми и целыми, если не считать пулевых отверстий, изрешетивших шкуры, и отсутствия языков. И за двадцать лет глубокий пролив так забило костями, что плавать по нему на каноэ было небезопасно. Теперь там, где прежде двигался широкий поток оленей, текут лишь тоненькие ручейки. Карибу не изменили своего маршрута — они просто погибли... В один из декабрьских дней он (старый „белый“ охотник, — Н. В.) повел меня к узкому проливу, связывающему два озера. Лишенный снежного покрова, лед был тонок и прозрачен. Глянув вниз, я увидел хаотическое нагромождение костей, не доходившее до поверхности льда всего на несколько дюймов. Одних только рогов в этом обширном кладбище можно было насчитать десятки тысяч. Число оленей, чьи кости составили эту мрачную коллекцию, было несомненно во много раз больше».

В середине XX в. мы стали свидетелями одного из величайших хищнических соревнований морских держав по освоению запасов китов, тюленей и морской рыбы. Голоса биологов, писателей, художников, природоохранных ассоциаций, требовавших пощады китам, тонули в хищных воплях и тихих мерах компаний китобоев, рыболовов и бюрократов, урывавших свою долю доходов убийством гигантских сгустков живого белка и жира, порожденных природными экспериментами в течение сотни миллионов лет.

Уже в 60-х годах нашего столетия многие массовые ранее виды китов стали так редки, что промысел их перестал оправдывать затраты на прогон эскадр гигантских салотопных маток и китобойцев, снабженных всеми техническими средствами для забоя и разложения многотонных живых чудищ природы на их составные части — жиры, белки и углеводы.

Человечество было поставлено перед новым этапом разграбления живых ресурсов Мирового океана в эпоху техноцена.

Животный мир тропических лесов, прерий и саванн Старого и Нового Света продолжает испытывать во второй половине XX в. все возрастающее потрясение. Межплеменные и антиколониальные войны в Гималаях, Индокитае, Индонезии, Африке сопровождаются невиданным по масштабам завозом в горы и джунгли нарезного автоматического оружия развитыми странами. Это оружие используется, конечно, не только против людей, но и для уничтожения последних тибетских яков, камбоджийских быков-купреев, индонезийских буйволов, тигров и орангутангов, африканских жираф, окапи, слонов и горилл. Тропические леса Амазонки, подвергшиеся с 60-х годов промышленной разработке, очевидно, также скоро не будут более надежным пристанищем гигантских анаконд, ягуаров, тапиров, оленей и обезьян. Социальные потрясения сметают даже самые примитивные попытки охраны дикой жизни, которые делаются биологами при помощи печатной пропаганды и организации международных заповедников. В качестве разительного примера быстрого вымирания вида можно упомянуть тигра. В 30-х годах его численность оценивалась примерно в 30 тысяч голов, а в 60-х — в 2.5 тысячи!

Итак, сверхъестественное истребление животных человеком исторической эпохи безусловно приводит к вымиранию видов.

Этим не ограничивается вмешательство человека в судьбу животного мира. Широко известно, что человек резко меняет условия существования животных в результате своей сельскохозяйственной и промышленной деятельности. В эпоху существования мамонтовой фауны такое косвенное влияние состояло в коренном изменении растительности в результате систематического устройства охотниками обширных палов при загонных охотах на стадных копытных.

Было ли антропическое влияние только отрицательным для мамонтовой группировки? Вряд ли. Даже в плейстоцене не была исключена некоторая селекционная роль первобытных охотников, подобная той, которую имели и имеют для копытных стайные хищники.

В голоцене же все необычайно усложнилось. Резкие климатические и ландшафтные смены в мезолитическую эпоху (ранний голоцен) были, очевидно, болезненны как для животных, так и для людей. И те и другие выживали за счет широких миграций и приспособлений к иной среде и пище. Неолитические племена (в среднем голоцене) занялись наравне с охотой и рыбной ловлей, приручением и одомашниванием лошади, кабана, верблюда, первобытного тура, козы и овцы, что позднее оказалось роковым для диких популяций этих видов. Судя по современным обычаям первобытных племен, уже в неолите могли существовать и отдельные запреты — табу охоты на особо ценных и редких животных, по крайней мере в определенных участках. В век бронзы и раннего железа в рабовладельческих государствах уже практиковались попытки содержания и разведения охотничьих животных в особых зверинцах и парках правителей, а также в священных рощах, охраняемых жрецами. В средине века феодалы Европы и Передней Азии устраивали обширные гаренны — охраняемые участки, где разводились олени, косули, кролики. Охота в гареннах была привилегией феодалов.