Читать онлайн «Почему собаки гораздо умнее, чем вы думаете». Страница 9

Обезьяны не разговаривают, поэтому протестировать их на понимание коммуникативных намерений довольно непросто. Тем не менее, хотя человеческий язык — наиболее сложная форма коммуникации, существуют и другие ее разновидности. И бонобо, и шимпанзе используют жесты как средство социальных взаимодействий. Они могут предложить поиграть, толкнув кого-либо или шлепнув рукой. Они могут попросить покушать, поднеся ладонь под подбородок того, кто уже ест. Повзрослев, шимпанзе и бонобо понимают и используют десятки различных жестов. Этим они похожи на маленьких детей. Исследуя, как шимпанзе и бонобо реагируют на жесты других, мы можем судить, осознают ли они коммуникативные намерения окружающих.

Майк воспользовался игрой, которую изобрел Джим Андерсон, шотландский приматолог, работающий в Университете Стирлинга в Великобритании. Андерсон прятал лакомство в одной из двух емкостей, а потом подсказывал различным приматам, где находится пища. Он дотрагивался до нужного контейнера, указывал или просто смотрел на него. Сначала Андерсон проверил обезьян-капуцинов, которые безнадежно провалили этот экзамен. Чтобы научиться понимать такие намеки, капуцинам требовались сотни попыток. Стоило исследователю дать новую подсказку, как все приходилось начинать сначала.

Поскольку шимпанзе обладают сложным социальным поведением, а также близки к нам с эволюционной точки зрения, Майк полагал, что с ними этот опыт удастся лучше, чем с мартышками. Но и шимпанзе не прошли тест. Даже когда обезьяна догадывалась, что нужно заглянуть именно в ту емкость, на которую указывает экспериментатор, при небольшом изменении подсказки, например, если исследователь вставал чуть дальше от емкости, — шимпанзе переставали понимать, где лакомство.

Единственное исключение составляли шимпанзе, которых воспитывал человек. Эти обезьяны общались с людьми на протяжении тысяч часов. Некоторые из таких животных оказались способными спонтанно использовать все множество человеческих жестов при поиске пищи.

Казалось, что идея Майка о спонтанном понимании коммуникативных намерений другого как особом «гениальном» чисто человеческом качестве получила сильное экспериментальное подтверждение. В отличие от маленьких детей, шимпанзе научались использовать новые жесты в новом контексте лишь в случаях, когда много практиковались в подобных играх либо если их воспитывали люди. Это означало, что шимпанзе не понимает, что вы можете указывать на емкость, только чтобы помочь ему. Майк полагал, что открыл то качество, которое делает людей уникальными.

Как-то раз, будучи на втором курсе, я помогал Майку в этих «жестовых играх» с шимпанзе. Мы стали обсуждать смысл наших открытий. Майк предположил, что лишь люди понимают коммуникативные намерения, и благодаря этому они могут спонтанно и гибко пользоваться разными жестами — например, указывать пальцем. А у меня с языка сорвалось:

— Думаю, и моя собака это умеет.

— Да ну, — улыбнулся Майк. — Знаете, многие говорят, что их любимая собака разбирается в матанализе.

Когда мы тренировались для Мировой серии, Орео развил удивительный талант. Он мог захватывать в пасть три теннисных мячика, а иногда даже четыре, если располагал их правильно. Я бросал один, и пока он искал его, я уже кидал второй и третий в разных направлениях. Когда первый мяч уже был в зубах у Орео, я показывал ему, куда улетел второй. Он находил второй, я показывал, где лежит третий. Наконец, пес торжествующе приносил мне все три мячика, а щеки у него были раздуты как у хомяка, который вместил там целый мешок зерна.

Я решил, что такие упражнения не особенно отличаются от тестов, которые не удавалось пройти шимпанзе. Орео смотрел, куда я показываю, и по моим подсказкам находил теннисные мячи.

— Правда. Спорю, что он пройдет ваш тест.

Видя, что я не шучу, Майк облокотился на спинку стула.

— Ладно, — сказал он. — А почему вы не зафиксировали этот эксперимент?

Когда мы с Орео в очередной раз пошли к близлежащему пруду, где любили играть в мяч, я захватил с собой видеокамеру. И вот я забросил мячик на середину пруда. Как только Орео принес его, я указал влево. Поскольку я часто бросал два или три мячика, Орео побежал в ту сторону, куда я показывал. Потом я указал вправо — и опять он отреагировал на мой жест, вспомнив, что так я подсказываю, где лежит следующий мяч. Я повторил эксперимент десять раз — и Орео неизменно бежал в том направлении, куда я указывал.

Посмотрев видео, Майк пригласил в комнату другого специалиста по возрастной психологии, Филиппа Роша. Ученые снова и снова увлеченно пересматривали ролик, как Орео неустанно играл в игру, которая, по их мнению, была по плечу только людям.

Сложно передать воодушевление, которое Майк испытывал в тот момент.

— Что ж, давайте в самом деле проведем пару экспериментов, — сказал он.

Эксперимент можно сравнить с замочной скважиной, через которую вы заглядываете в разум испытуемого. Поведение двух родственных особей или представителей разных видов, на первый взгляд одинаковое, может быть обусловлено различными видами когнитивной деятельности. В частности, Майк отмечал:

«Чтобы проверить гибкость какого-либо поведенческого навыка, необходимо поместить особь в новую ситуацию и посмотреть, будет ли она адаптироваться к ней гибкими интеллектуальными способами».

Эксперименты позволяют выбирать из противоречивых объяснений, интерпретирующих интеллектуальность животного. В ходе эксперимента можно представить одну и ту же проблему как минимум двумя немного разными способами. Переменные величины в обеих ситуациях тщательно контролируются, не считая тех, которые мы собираемся тестировать.

Первые ученые, занявшиеся изучением интеллекта животных в начале XX века, быстро осознали всю важность экспериментов. Ллойд Морган, один из наиболее известных исследователей того поколения, работал со своим псом Тони. Так, Тони отлично умел открывать ворота во дворе Моргана. Наблюдая за этим, вы могли бы предположить, что Тони понимает устройство ворот, а следовательно, довольно умен. Например, собака «должна понимать», что если щеколда задвинута, то ворота не откроются. Тем не менее Морган наблюдал весь тот длинный путь проб и ошибок, который проделал Тони. В результате ученый пришел к выводу, что Тони так и не осознает, как ему удается открывать ворота. Ему просто повезло, и он научился это делать совершенно случайно.

Если не прибегать к эксперименту, то выбор одного из объяснений поведения Тони — связанного со сложной познавательной деятельностью или примитивного — оказывается неоднозначным.

В любой области знания научный метод признает наиболее простое объяснение самым верным. Именно о Моргане говорят как о человеке, который продемонстрировал силу простых когнитивных объяснений даже при изучении сравнительно сложного поведения.

В моей карьере таким «Тони» стала обезьянка-капуцин по имени Роберта, с которой я занимался в Риме. Элизабетта Визальберджи, специалист по познавательной деятельности обезьян-капуцинов, работающая в Римском институте когнитивных наук и технологий, поставила перед Робертой одну задачу. Целью опыта было выяснить: могут ли обезьяны-капуцины спонтанно совершать логические выводы, пользуясь инструментами. Проблема сводилась к тому, что Роберте и другим обезьянам предлагалось достать арахис из прозрачной трубки. В ее средней нижней части имелось небольшое углубление. Чтобы достать орех, животное должно было вставить длинный инструмент в отверстие трубки, дальнее от арахиса, и отталкивать плод от ямки к противоположному отверстию.

Эту проблему научилась решать только Роберта. Она казалась своего рода обезьяной-гением, но Элизабетта, как хороший экспериментатор, поставила другой опыт. Она перевернула трубку. Таким образом, углубление было выше ореха, и провалиться он больше не мог. Если предположить, что Роберта понимала «коварство» ямки (что именно она мешает вытолкнуть орех через короткий конец трубки), то теперь она могла уже не волноваться о том, где находится лакомство относительно этого углубления. Она могла бы толкать арахис в любом направлении и получать его.

Однако Роберта продолжала пользоваться тем методом, которому она научилась при исходном положении углубления (внизу). Она всегда засовывала палочку в отверстие трубки, которое находилось дальше от арахиса, чтобы отталкивать еду от ямки.

Опыт показал, что Роберта способна решить проблему, но не понимает, почему она возникает. Не подумайте, что это постыдно — я вот, например, набираю текст на компьютере, но понятия не имею, как он работает.