Читать онлайн «История крестовых походов в документах и материалах». Страница 50

XII. ...Надобно, следовательно, верить, что это по неодолимому божественному предначертанию случилось так, что наше войско, которое тотчас после взятия Задара поспешало двинуться в Александрию, изменив своему намерению, объявило войну этому большому городу[572] и, направив флотилию, вражески вторглось в его пределы, разбило свой лагерь неподалеку от его стен и расположилось там, изготовясь к бою.

В завершение гл. XII хронист кратко рассказывает о штурме византийской столицы и бегстве Алексея III, а в начале гл. XIII пишет о возведении на престол молодого Алексея, умалчивая при этом о восстановлении его отца Исаака II.

XIII. ...Он распорядился благослонно и щедро выплатить нашим князьям половину обещанных денег в надежде, что [и] оставшуюся [половину] сумеет отдать в кратчайшее время. Несколько дней наши оставались в этом городе и с умеренностью оказывали услуги как новому царю, так и самим горожанам, остерегаясь в особенности быть кому-нибудь обременительными гостями.

Однако так как город, несмотря на свои огромные размеры, не мог вместить такого множества людей и коней, и к тому же — людей, принадлежавших к двум народам, столь различным по языку и обычаям, [да к тому же] не испытывавшим взаимного доверия друг к другу, то ими [крестоносцами] сочтено было за благо оставить город, удалиться на широкую равнину близ него[573], разбить здесь лагерь и спокойно ожидать исполнения царских обещаний.

Guntheri Parisiensis. Op. cit., p. 83—89.

...В год от воплощения Слова[574] одна тысяча двести второй по внушению святого духа господин епископ Нивелон Суассонский, Балдуин, граф Фландрский, Людовик Шартрский, Гарнье, епископ Труасский, и многие другие знатные [люди], с огромным множеством народа, вняв проповеди господина Фулько, превосходного священника из города, называемого Нейи, что в Парижском диоцезе[575], предприняли поход на Иерусалим.

Когда они прибыли в Венецию, венецианцы потребовали от них больших денег, и многих расходов, и награды за свои корабли. И они, находясь почти три месяца на острове св. Николая, не могли ни сесть на корабли, ни уйти назад. Поэтому, израсходовав почти все свое добро, наши были принуждены переплыть с венецианцами [море] и выступить против жителей Задара, которые враждебны венецианцам. Там они повстречали некоего сына императора константинопольского по имени Алексей, который, бежав из царственного города от своего дяди, заключившего его отца-императора в темницу и лишившего его света обоих глаз, скрывался в тех краях. [Алексей], увидев множество наших, униженно просил у них помощи, обещая и всячески подтверждая [обещания], что если они восстановят его в вечной, империи[576], он, выдав им еще раньше достаточную помощь [деньгами], собственной персоной и на собственные средства, которых достанет и его [людям], и нашим, отправится в иерусалимский поход и будет воевать три года. Заключив это соглашение, наши двинулись на Константинополь. Достигнув его спустя немного дней, они силой вступили в царственный город, то есть в Константинополь, вознесли упомянутого Алексея на отчий престол и, принятые по [общему] согласию всеми греками, заставили бежать названного дядю [Алексея]. Некоторое время он милостиво обращался с нашими и многими дарами выражал им свое почтение, затем, однако, вняв совету своего отца, лишенного света обоих глаз, и [прочих] греков, отказался от иерусалимского похода, который обещал и подтверждал [обещание] клятвой. По этой причине наши, изгнанные из царственного города, оказались между городом и морем, днем и ночью смертельно угрожаемые греками.

Между тем у греков возник раздор с императором Алексеем, в результате коего однажды ночью его удушили, узнав, что он намерен уйти к нашим. И [греки] неожиданно, посреди ночи, под звуки труб и устрашающий шум, с ужасающей силою напали на нас, когда мы были вне города. Однако господь, взирающий с небес, сжалился над [ратными] трудами наших, сохранил их в целости, а многие из его супротивников были убиты. Увидев это, наши, поелику они не могли ни двинуться в море, не подвергнув себя смертельной опасности, ни оставаться далее на суше, — из-за внезапно сказавшейся нехватки съестного и прочего, посоветовавшись, пролив слезы, очистившись исповедью и единодушно и согласно причастившись тела господня, чуть начало светать, мужественно ринулись приступом на город; но в тот день ни в чем не преуспели.

Далее рассказывается о вторжении крестоносцев в Константинополь.

И так-то вся масса вошла в царственный город: одних греков поубивали, других обратили в бегство, третьих, изъявивших готовность повиноваться, пощадили...

Anonymi Suessionensis De Terra Iherosolymitana, et quomodo ab urbe Constantinopolitana ad hanc ecclesiam allate sunt reliquie. — P. Riant. Exuviae sacrae Constantinopolitanae. T. I. Genevae, 1877, p. 5—7.

Да будет вам ведомо, что Алексей Барисиак[578], как я Вам уже сказывал, прибыл к нам на Корфу[579] и здесь, преклонив колена и проливая слезы, смиренно и настоятельно просил нас идти с ним в Константинополь, оказать ему помощь, чтобы [он смог] с нашей помощью прогнать с императорского престола брата отца своего, которого отец его освободил из языческого плена и который, будучи освобожден и выкуплен братом, отплатил ему тем, что гнусно ослепил своего брата и, побуждаемый стремлением к власти, по жадности узурпировал его престол и незаконно удерживает. По этому поводу в войске произошли большие раздоры и был большой шум. Все, крича, требовали идти к Аскалону, и немного было таких, которые одобряли бы поход к Константинополю; одним из них был граф Фландрский[580], затем [граф] Людовик[581], маркиз Монферратский[582] и граф Матье Монморанси[583], маршал Шампанский[584], Конон Бетюнский[585], Милон Брабантский, Жан Фуанон[586].

Мы все в открытую доказывали целому войску, что поход к Иерусалиму для всех будет бесполезен и грозит неудачей ввиду того, что они оскудели, не имеют запасов продовольствия и среди них нет никого, кто бы мог взять ратников на свое денежное содержание и обеспечить перевозку камнеметательниц и прочего воинского снаряжения. Почти все склонились тогда к нашему мнению, выдвинув условием, что под Константинополем они не задержатся более месяца. В ответ им было сказано, что нет необходимости оговаривать непродолжительность пребывания под Константинополем, потому что [в этом случае] греки нас будут менее страшиться, если заранее узнают о нашем [намерении] оставаться под Константинополем недолго. Однако они[587] потребовали, чтобы мы все-таки ясно гарантировали им [выполнение] условия [о том], что задержка составит лишь один месяц. Так и было сделано. После того юный император[588] посулил нам, что будет в течение целого года доставлять припасы всему войску и обеспечит на год содержание за свой счет 10000 конных ратников для [оказания] подмоги Святой земле. [Он] обещал также, пока будет жив, держать в Святой земле на своем обеспечении 50 воинов. Венецианскому дожу [он] обещал уплатить 10 марок серебра и столько же — нашему войску. После того как все это было установлено и одобрено общим согласием, мы сели на свои корабли. Засим, на восьмой день мы благополучно прибыли к гавани Дусевии[589]; от этого места до Константинополя считается 100 лиг[590]. От этой гавани до Константинополя можно пройти быстрым плаванием по узкому морю[591]. Отсюда, плывя по этому проливу, мы прошли рукав св. Георгия[592] и захватили некую гавань, что против Икония, вплоть до самой суши, каковая гавань отстоит от Константинополя на одну лигу[593]. Там мы пребывали в чрезвычайном удивлении из-за того, что никто из друзей и никто из родственников юноши[594], находившегося с нами, и вообще кто бы то ни было от них не явился сообщить ему о положении Константинополя. Император же, владевший престолом, без промедления отправил подарки венецианскому дожу, графу Фландрии, графу Людовику и нам. Мы же, сойдясь между собою на тайный совет, [договорились о том], что ни в коем случае не станем выслушивать императорских вестников, если он сперва не отречется от величия императорской власти, — иначе мы не будем выслушивать ни его самого, ни его вестников. Мы не хотели, чтобы греки завлекли нас своими льстивыми подарками и улестили обещаниями.

Между тем, войско императора, расположившееся на берегу против нас, готово было воспрепятствовать нашей переправе и показывало нам нарочитое воодушевление, [будто намеревается] сразиться с нами; видя это, мы исповедались в своих грехах и возложили надежду на одно только могущество милосердного господа. Затем мы [сами] изготовились к бою, все в полном вооружении, а потом установили свои корабли. Когда же, ведомые богом, мы двинулись вперед, все греки сошлись, чтобы помешать нашей переправе. Однако милостью божьей [они] удалились от нас настолько, что наши стрелы не могли долетать ни до кого из них. Потом мы добрались до некоей крепчайшей башни, называемой Галатой, у которой укреплена преогромная железная цепь. Уложенная на деревянные сваи, она пересекала море, достигая на суше городской стены. Цепь эта запирала вход в ту гавань, и за ней стояли городские корабли, галеры и барки, скрепленные бортами и препятствовавшие нашему проникновению [в гавань]. А на упомянутой суше находились стражами пизанцы, генуэзцы, дакийцы и другие, приставленные для ее [башни] охраны и защиты. Они свободно, по своему желанию, выходили из башни и входили в нее, чтобы пускать в нас стрелы. Насчет этой башни мы говорили с дожем венецианским, мудрейшим мужем; мы сказали ему, что башню никоим образом не удастся взять иначе, как посредством [применения] подкопа, камнеметательных орудий и всяких других [имевшихся] на кораблях военных приспособлений. Мы тоже прилагали много ухищрений, чтобы с помощью божьей и собственною взять таким образом осажденную отовсюду башню. Пока все это намечалось, защитники упомянутой башни своими частыми стрелами причиняли нам чувствительный урон. Однако и [греки], в свою очередь, несли потери, были отбрасываемы назад и не могли нас потеснить. На третий день после того, как здесь были раскинуты наши палатки, [греки], выйдя [из башни], совершили нападение на наших рыцарей и пехотинцев. Однако Петр Браникол[595], ринувшись на них с несколькими рыцарями и оруженосцами, так сильно потеснил их, что они не могли ни сопротивляться, ни отступить к башне в поисках убежища: напротив, при наступлении наших иные из них предпочитали броситься в море, и они тонули, частью раненные, частью обессиленные. Тотчас чудесной помощью божьей башня была взята без осадных приспособлений, и цепь — разорвана. Вскоре, едва только городские корабли отошли, наши суда получили свободный проход в гавань и захватили кое-какие из их судов — и галеры, и малые суденышки, и барки.