Читать онлайн «Звери = боги = люди». Страница 21

Можно не без основания предположить, что архаическому сознанию присуще представление о пространственно-временной замкнутости мира. Это логическое следствие воззрений на его целостность и цикличность. Весь мир и каждый его компонент замыкается как бы сам на себя, двигаясь и не двигаясь, меняясь и не меняясь одновременно. Вот эта двойственность, более чувствуемая, чем осознаваемая носителями архаического сознания, рождает мыслительные клише, стереотипы восприятия, которые можно условно назвать как «ноль-время» и «ноль-пространство», или неподвижная вселенная, где отсутствует и время, и пространство. Именно такие представления должны быть теснейшим образом связаны со взглядами на превращения, перевоплощения, трансформации. Именно они, видимо, лежали в основе рассказов моего собеседника Беди Кейта о транспортировке покойников или стояли за предложением переместиться в любую часть мира, о чем речь шла выше, в главе об архаическом сознании.

Рождение из общественной практики целостного восприятия мира, признание его органического единства выступают основными предпосылками, а представления о перевоплощениях — реализацией и конкретизацией стихийных воззрений на мир как материальное единое явление. В интуитивном восприятии, в ощущениях «материя» выступает как слабо реализуемая потенция, вероятность. Таким образом, представления людей архаического сознания о единстве мира, вероятно, отдаленно созвучны современным утверждениям о том, что «…нельзя искать „материю как таковую“, ибо она в великом разнообразии множества конкретных форм структурной организации, каждая из которых обладает многообразием свойств и взаимодействий»[37].

Вероятно, для магии вполне естественны представления о пластичности, текучести форм материи. Вопрос только заключается в том, как ввести или войти в такое состояние «нулевой материи» и как придать ей желаемую форму. Но этот вопрос уже полностью относится к технике и технологии магии.

Если попытаться поискать пространственные аналогии описываемой модели мироздания, то наилучшим образом подходит известная в математике «бутылка Клейна». Это одноповерхностная конструкция, которая может быть практически изготовлена как трехмерный предмет — сосуд со сходящим на конус горлышком, протыкающим боковую стенку и переходящим в конусовидное же дно. Но скользните взглядом по ее поверхности, и вы незаметно будете беспрерывно двигаться о внутренней поверхности на внешнюю, с фазы восхождения на фазу падения, противоположности будут переходить одна в другую, а частица, вовлеченная в такую систему, окажется в плену у нее бесконечно, сохраняя движение и статику одновременно. Что это — только ли парадокс или реальная модель диалектики, модель мира, модель Вселенной?

Архаическому сознанию, отражающему целостность мира, свойственно стремление к уподоблению и отождествлению явлений. Возможно, из этого рождается, а в более поздние эпохи формулируется представление об аналогиях и подобии космоса и микрокосма, их изоморфности. В перспективе подобные взгляды ведут, в частности, к развитию астрономии, астрологии, атомистики. В связи с последней Демокрит писал в IV веке до н. э.: «Начало вселенной — атомы и пустота, все же остальное существует лишь в мнении. Миров бесчисленное множество, и они имеют начало и конец во времени. И ничто не возникает из небытия, не разрешается в небытие. И атомы бесчисленны по величине и по множеству, носятся же они во вселенной, кружась в вихре, и таким образом рождается все сложное: огонь, вода, воздух, земля».

Этот отрывок, несомненно, напоминает приведенный выше фрагмент космогонического мифа бамбара, по Ж. Дитерлен. Но даже если он соответствует реальному эзотерическому знанию, этот взгляд — уже следующая историческая ступень по отношению к архаическому сознанию, к информации, специфичной для охотничьих союзов, вообще для охотничьей стадии общества. Именно как иллюстрация направления эволюции архаического мировидения он и приведен здесь. Именно на этом этапе, видимо, и происходит раздвоение культурной традиции на мифологическую и натурфилософскую (а затем и научную).

Но если вернуться к «мировым загадкам», то можно удостовериться, что в недрах архаического сознания возникают предпосылки поисков ответов на эти загадки. Реальные представления о «ньяма» — конкретный путь к этим ответам, хотя и в них имеется не только рационалистическая, но и мифологическая сторона. Ведь «ньяма» — это одна из форм энергии, то есть в свете современных представлений одного из состояний материи. Собственно, об этом говорят в какой-то мере и взгляды самих охотников бамбара, поскольку «ньяма» ими воспринимается очень вещно, предметно, материально.

Эти взгляды охотников бамбара известны и по научной литературе, доводилось с ними встречаться и мне в Республике Мали. Можно сказать, что «ньяма» выступает как субстантивированная, повсеместно распространенная магическая сила, носителями которой могут выступать люди, животные, растения, географические объекты — горы, реки и т. п. В живом организме «ньяма» выступает лишь в потенции как составная часть основных компонентов его существования, определяющая индивидуальные черты особи. Однако при умерщвлении, повреждении или естественной смерти организма она высвобождается и начинает независимое от прежней оболочки существование. Соприкасаясь при этом с живыми людьми, предметами, она может воздействовать или сливаться с «ньяма» живых ее носителей. Она может при этом выступать как мстительная, вредоносная сила. «Сого ньяма бора донсо ла» — «Ньяма животного (убитого) перешла на охотника», — говорят в таком случае охотники бамбара, подразумевая, что «ньяма» жертвы преследует охотника: это могут быть его смерть, болезнь или несчастья с близкими.

«В какой-то мере представления бамбара о „ньяма“ сопоставимы со ставшими классическими в этнографии и религиоведении взглядами меланезийцев на „мана“, которая являет собой безличную сверхъестественную силу, отличаемую меланезийцами от силы естественной. „Мана“ имеет своим источником духов (но не всех, а только некоторые их категории) или людей. Эта сила разносторонняя по своему направлению и по своему значению, она может действовать и во вред и на пользу». Так пишет о «мана» С. А. Токарев[38].

Действие «ньяма» в представлении бамбара также двойственно в конечном счете. Ведь до поры до времени накопление «ньяма» охотником может выступать как предпосылка успехов на охоте, в общественных структурах. Но расплата, и расплата роковая, за такие временные успехи неизбежна. Так или иначе, представления о «ньяма» можно соотнести с нашими фольклорными представлениями о «нечистой силе». В русских сказках, да и не только в русских — практически у всех народов встречаются сюжеты о преуспевании того или иного человека, заключившего договор с какой-то тайной, чуждой, злой, нечистой, враждебной обществу и его морали силой.

Прежде всего здесь надо отметить, что в воздействиях на «ньяма» есть немало естественного, реального. Ну, во-первых, представление о «ньяма» — составная часть общих интуитивных, может быть, трансцендентных воззрений, выражающих материальное единство мира и, в частности, конкретный более или менее осознанный вариант действия законов сохранения материи и энергии, образно истолкованный. Во-вторых, эти взгляды — сама реальность, оказывающая вполне конкретное практическое воздействие на образ жизни бамбара и соответственно ведущая к вполне материальному результату в хозяйственной деятельности. В этом смысле, как бы ни складывались представления о «ньяма» у бамбара, они выступают, прежде всего, как механизмы поддержания экологического равновесия, баланса между природой и обществом, рационального природопользования. Конкретно они препятствовали отстрелу животных, не сбалансированному их естественным воспроизводством, чрезмерной эксплуатации природных ресурсов и самого человека, ограничивали возможности применения насилия, произвола во всех сферах жизни. Более широко эти взгляды способствовали реализации одного из ведущих принципов архаической культуры и архаического сознания — принципа равновесия. Последний, в свою очередь, непреложен, как уже говорилось, для целостного и замкнутого воспроизводства мира и общества.

Следует еще раз подчеркнуть, что архаическое сознание практически выводило некую «жизненную модель» как обязательную линию поведения, признающую целостность бытия ведущей ценностью, так как жизнь в меняющемся мире для людей архаического сознания была бы, видимо, попросту невозможной. Именно в бесконечном круговращении — исток постоянства и целостности мира. Так постепенно выводились константы, клише, законы бытия архаического общества. И в числе первых из этих констант: целостность, постоянство, повторяемость, равновесие. К этим же константам архаического сознания можно отнести и упомянутое стихийное представление о материальном единстве мира. Соответственно и доминантой архаического сознания в конечном итоге может считаться первичный, примитивный, интуитивный материализм. Сходные процессы прослеживаются в раннем буддизме. «Важной особенностью буддийского представления о мире является нерасторжимое слияние в нем черт реального, то есть подсказанного прямым наблюдением, правильно зафиксированного человеческим сознанием, с идеями, установками, существами и процессами, порожденными религиозной фантазией. Слияние это настолько полно, что условно можно говорить о тождестве естественного и сверхъестественного, если бы последнее не было всегда для буддиста главным и определяющим»[39]. Но именно это последнее делает буддизм через практику религией, в отличие от архаического сознания, где этот взгляд не столько повод для культа, сколько для непосредственного практического действия. Законы мышления, представления о причинности и т. п. практически везде и всегда одинаковы. Люди с развитием общества не становились ни глупее, ни умнее. У них только менялся интеллектуальный багаж, и то скорее не по объему, а по составу, по учету и обобщению опыта предшествовавших поколений.