Читать онлайн «Русский эксперимент». Страница 28

П: Да, во многом мы отстали. Но не во всем. В ряде отраслей мы были на уровне мировых достижений и даже впереди. Второй сверхдержавой планеты мы стали не за счет «устаревших» отраслей и отсталой технологии. Экономические реформы ударили прежде всего по самым передовым, высокотехнологичным и наукоемким отраслям, а не по «устаревшим», о чем писали даже западные специалисты. Трудности с «устаревшими» отраслями имели и имеют место на Западе, например — в самой передовой в экономическом отношении Германии. Но основные причины спада экономики не в них.

Поговорив в таком духе около часу, договорились, что будет целесообразнее, если Писатель выступит не на тему, о которой речь шла в начале беседы, а на какую-нибудь другую. Писатель спросил собеседника, что он думает о конфликте между Президентом и Верховным Советом.

С: Нужна стабильность, сильная власть. Называйте ее, как хотите. Положение в стране сходно с тем, какое сложилось во Франции в донаполеоновские годы. Многие ловкие люди воспользовались результатами реформ. Нажили огромные деньги Заняли посты. Добились успеха, известности. Получили доступ к западным благам. Ощутили прелести вседозволенности. Они хотят закрепить это состояние, обезопасить себя от угрозы потерь. Это естественно. Новому Наполеону неоткуда взяться. Так заурядное полицейское государство тут вполне будет уместно. Президент обещает его.

П: После Наполеона наступила реставрация.

С: Она пришла из-за границы, а не изнутри. У нас из-за границы идет поддержка против реставрации.

Сын ушел. Старики помолчали.

Ф: Я с ним давно не разговариваю на серьезные темы. Бессмысленно. Говорим вроде бы об одном и том же. И даже порою одно и то же. Но ощущение такое, будто мы в разных измерениях живем. Никакого взаимопонимания. Как обитатели разных миров.

П: А мы и есть представители разных миров. Мы — из прошлого, которое собиралось стать будущим. А они — из будущего, которому предстояло стать прошлым.

Война. Не буду описывать мои приключения военных лет. Они заурядны. Я добросовестно выполнял свой долг, как и миллионы других советских людей, вынесших на себе все тяготы войны.

Войну я закончил в Германии, в Берлине. Расписался, как и многие другие участники штурма Берлина, на обломках здания Рейхстага. Мне предложили учиться в военной академии. Я отказался. Демобилизовался из армии и поступил в университет.

Война отодвинула мои интересы к социальным проблемам на задний план. Но не заглушила их. Я наблюдал происходившее, накапливал материал для размышлений и жизненный опыт. Но более или менее систематизированное понимание войны и советского общества в том его аспекте, который проявился в войне, у меня сложилось лишь к концу сталинского периода. Ниже я изложу мои основные результаты на этот счет.

Наша победа. Мы одержали победу в самой страшной в истории войне и над самым сильным и жестоким из когда-либо воевавших противников. Подчеркиваю: мы, советские люди, прежде всего и главным образом, а не западные противники гитлеровской Германии. На Западе всячески принижают, искажают или замалчивают нашу роль в этой войне, приписывают основные заслуги себе, отводя нам роль второстепенную в лучшем случае. Тут никак не могут допустить, что мы, а не они проявили себя в войне с Германией самыми честными, мужественными и самоотверженными. Использовав удобную ситуацию, у нас вообще украли нашу победу. А мы сами выдвинули из своей среды множество предателей, холуев и приспособленцев, готовых за грошовую плату и даже задаром отдать врагам наши исторические завоевания.

При характеристике войны 1941–1945 годов еще в советский период на первый план стали выдвигать то, что это была освободительная и отечественная война, что советские люди были охвачены чувством патриотизма, перенесли неслыханные трудности и проявили беспримерный героизм, и что благодаря этому мы победили в войне. Не спорю, все это имело место и сыграло роль одного из факторов победы. Но это был лишь один из факторов победы, причем — не главный. Раздувание его стало средством скрыть и исказить социальную сущность войны и главный фактор победы. По своей социальной сущности эта война была войной капитализма против коммунизма. Главным фактором нашей победы был коммунистический социальный строй нашей страны. Наша победа была прежде всего победой коммунизма. В свое время это прекрасно понимали все здравомыслящие люди на планете, включая антикоммунистические силы Запада. Последние, не теряя времени даром, начали новый поход против коммунистической России, закончившийся нашей позорной капитуляцией.

Является также идеологической ложью утверждение, будто советские люди сражались за Родину, а не за советский (коммунистический) социальный строй. Ко времени начала войны этот строй для большинства советских граждан стал их образом жизни, был принят как свой. Отделить его от массы населения как нечто чужеродное было практически невозможно. Хотели люди этого или нет, любая защита ими своей страны означала защиту нового социального строя. Россия и коммунизм существовали не наряду друг с другом, а в единстве. Разгром коммунизма в России был равносилен разгрому самой России. Победа России означала победу коммунизма. Это прекрасно понимал Гитлер и те, кто направил его против России. Это понимали и организаторы Холодной войны Запада против Советского Союза, используя антикоммунизм как прикрытие истинных намерений. А для моего поколения Россия была не просто множеством людей и географическим пространством, а Россией советской, коммунистической. Мы сражались и победили под знаменами коммунизма. Это — исторический факт. И то, что мы, русские, отреклись от этого, стало главным условием нашего исторического поражения и капитуляции в заключительном периоде Холодной войны, в 1987–1991 гг.

Наша война по своей социальной сущности была антифашистской, если рассматривать ее с точки зрения конкретной исторической формы, какую приняла атака на нас со стороны капиталистического Запада. Еще не так давно все здравомыслящие люди понимали, что фашизм был явлением в западной цивилизации. Он был допущен хозяевами западного общества как средство против коммунизма. Он не оправдал их надежд. Он перерос в угрозу самому Западу. И Запад на короткое время стал нашим союзником в борьбе с фашизмом, взвалив на нас основные тяготы борьбы. Мы добились большего, чем то, на что рассчитывал Запад. И Запад без промедления начал многолетнюю борьбу против нас, не гнушаясь никакими средствами. Он навязал человечеству ложный взгляд на фашизм и коммунизм как на однопорядковые явления — как на разновидности некоего «тоталитаризма». И миллионы советских людей покорно приняли эту ложь западной идеологии, одобренную высшим советским руководством и идеологической элитой. Нам приписали все пороки своего же социального ублюдка — фашизма, очернив наш великий вклад в мировую цивилизацию. И мы пасовали перед таким бесстыдным глумлением.

С первых же шагов немецкого фашизма (национал-социализма) на исторической арене в качестве серьезной политической силы Сталин постоянно говорил о той угрозе, какую фашизм нес с собой. Мы росли с полной уверенностью в том, что нам предстоит воевать с фашистской Германией. На наших глазах происходили махинации правящих сил Запада, стремившихся разгромить нашу страну руками гитлеровской Германии. Оглядываясь назад, я хочу признать, что сталинская оценка мировой политической ситуации была совершенно правильной. Во Второй Мировой войне одновременно шло две войны — война между капиталистическими странами за передел мира и война капиталистического мира против коммунизма. Сталин сумел мобилизовать все силы планеты на защиту нашей коммунистической страны. И добился немыслимого успеха. Как политический деятель он оказался на много порядков выше всех политиков Запада вместе взятых. Именно его превосходство над ними принесло ему ненависть со стороны политических пигмеев как прошлого, так и настоящего в гораздо большей мере, чем его жестокость и репрессии. Если бы он потерпел неудачу, к нему отнеслись бы более милостиво, как это и делают сейчас в отношении Гитлера. Гитлер является для них своим, несмотря ни на что, и к тому же неудачником.

В деятельности Сталина проявился его трезвый ум и гений как выдающегося политического деятеля. Но было бы несправедливо отвергать и роль марксистско-ленинской идеологии. Хотя она и не была наукой в строгом смысле слова, но она не была и чепухой, как теперь модно думать даже в среде бывших марксистских идеологов и коммунистов. Идеология, не будучи наукой, тем не менее отражает реальность, причем — порою лучше, чем сочинения, претендующие на научность. В те годы марксизм-ленинизм был вполне адекватен реальности и мог служить руководством к действию (по словам Сталина) гораздо лучше, чем учения западных идеологов.