Читать онлайн «Опасная бритва Оккама». Страница 66

253

254

Управление можно разделить на гомеостатическое, при котором воспроизводится определенное устойчивое состояние социосистемы (индикативная информация фиксирует отклонение от этого состояния, директивная информация изменяет систему таким образом, чтобы нивелировать отклонение), и индуктивное, при котором Пользователь стремится изменить систему в определенном направлении (директивная информация выводит систему из состояния равновесия, индикативная информация отслеживает величину и направленность изменений).

Для любого общества и любого типа управления характерно противоречие между управляемой системой и управляющим модулем. В общем случае это противоречие имеет триалектический характер: управляющие, управляемые, проекция на контур управления вызовов со стороны внешнего по отношению к социосистеме мира[257]. Поскольку контур управления есть в любой социосистеме, а управленческий механизм в обязательном порядке носит автокаталитический характер, социосистема оказывается обреченной на развитие. Поэтому концепция «конца истории» — как в классической марксистской, так и в современной фукуямовской формулировке[258] — является ложной. Можно помыслить общество, в котором отсутствует сословное деление — такова, в первом приближении, современная политическая организация «цивилизованного мира». Можно представить себе бесклассовое общество и нарисовать его убедительный портрет. Действительно, ни в первичную архаичную фазу развития, ни в наступающую когнитивную фундаментальное «противоречие управления» не проявляется как конфликт между имущественными классами. Можно даже вообразить социосистему, в которой отсутствует конфликт информационных классов. Но вот общество, где нет противоречий в триаде управляемый–управляющий–среда, невообразимо.

Отсюда следует неизбежность политической жизни, политической борьбы, политического развития. Принимая это, мы вынуждены отвергнуть современные представления о непреходящем характере демократических ценностей и поставить на повестку дня вопрос: что будет (с Россией, с США, с Европой, с миром — нужное подчеркнуть) после демократии?

Прежде всего отметим, что история предлагает очень небольшой выбор форм правления и все они были известны уже Аристотелю. Основоположник науки об управлении, он выделял три «нормальные» формы государственности — демократию, аристократию, монархию — и три «аномальные» — охлократию, олигархию, тиранию. Аристотель был, вероятно, первым, кто сформулировал закон, согласно которому «нормальные, формы в своем развитии неизбежно переходят в «аномальные», после чего государство гибнет.

Аристотель, разумеется, говорил о современном ему классовом рабовладельческом государстве: рабов он людьми не считал, и возможность классовых потрясений в обществе его не волновала. Перетекание «нормального» государства в «аномальное» происходило без классовой борьбы, без столкновения «верхов» и «низов» — только за счет процессов в самом контуре управления.

Наличие сложной системы противоречий внутри контура управления обусловлено библейским «смешением языков», то есть распадом единого родового коллективного сознания на совокупность индивидуальных картин действительности. Это привело к потере единой рамки в управленческом звене: в позиции Пользователя оказывались люди, по–разному оценивающие обстановку и генерирующие различные политические решения. На уровне Полиса и позднее — на уровне Национального Государства Пользователь предстает очень сложно организованным субъектом, раздираемым противоречиями и быстро эволюционирующим.

Как правило, политическая борьба происходит именно внутри контура управления. Классовой борьбой она сменяется довольно редко. Для этого требуется, чтобы правящие круги исчерпали все возможности функционирования управленческого модуля социосистемы, чтобы управление испытало системный кризис. В. Ленин был не совсем точен в определении революционной ситуации. Действительно, нужно, чтобы «низы» не могли жить по–старому. «Верхи» же должны утратить всякую способность к управлению. Если они могут управлять по–старому — движение «низов» будет подавлено и квалифицировано как бунт. Если они не в состоянии управлять по–старому, но могут найти какие–то устраивающие всех новые формы и методы управления, приходит эпоха реформ. И только если нет ни старых, ни новых решений, начинается революция, в ходе которой прежний правящий слой уничтожается (зачастую физически) и формируется иная управленческая система с другими степенями свободы.

Противоречия внутри управленческого слоя — по крайней мере те из них, которые обнаруживают тенденцию к самовоспроизводству, — можно представить как борьбу нескольких сил, занимающих внутри общей управленческой позиции разные стратегические позиции. За очень редкими исключениями, значимую роль в политическом развитии играет борьба только двух сил, которые можно связать с двумя «маятниковыми» политическими партиями.

Важно понять, что двухпартийная система — вовсе не прерогатива представительной демократии. Она даже не связана с индустриальной фазой развития. Двухпартийность и соответствующие ей «колебательные решения» возникают в любом контуре управления, если он зрелый, но не старый. «…Тот, кто хоть сколько–нибудь сведущ в политике, хорошо знает: по крайней мере два мнения существуют даже там, где имеется лишь одна партия. И даже там, где зарегистрированы восемь или десять партий, в сущности, тоже не более двух партий…»[259]

Проблема, неотвратимо превращающая борьбу партий внутри правящего слоя в классовую борьбу с вмешательством контрэлит в процесс управления состоит в том, что по Третьему закону диалектики (закону неубывания сложности системы) противоречия между партиями неуклонно возрастают. Наступает момент когда правящая элита раскалывается настолько, что внутри нее исчезает представление об «общих задачах», «общих горизонтах», «нации и конституции». Более того, политические лидеры перестают воспринимать себя членам единого общества. Тогда страна неминуемо раскалывается и начинается гражданская война. Как реакция на неё приходит сильная императорская власть, при этом государство, являющееся Представлением социосистемы, проходит через стадию катастрофического упрощения, что и позволяет одному человеку интегрировать разнородные Тоннели Реальности и восстанавливать работоспособность контура управления. Далее, по мере развертывания нового витка развития, вновь происходит распад единой рамки управления и появляются «придворные партии», скрытые, но от того не менее реальные. Противоречия между ними начинают нарастать…

В этой картине, устойчиво воспроизводящейся тысячелетиями (Китай, Индия, Иран), можно сколько угодно менять отдельные параметры, но общий вывод изменить не удается. Различные системы «стяжек и противовесов»: конституционная монархия, разделение властей, современное демократическое государство, представляющее собой результат злоупотребления юридическими нормами, то есть измеримыми социальными отношениями в процессе управления, — все это лишь представляет собой отрицательную обратную связь, наложенную на развитие. Иными словами, это — попытка решить основную проблему управления заведомым ухудшением качества этого управления.

Современная демократическая система уникальна в том отношении, что она вообще не поддерживает никаких социосистемных процессов, кроме релаксационных. Это, конечно, позволяет сохранять общественную стабильность неограниченно долго, но ценой очень больших производительных затрат[260] и фактического отказа от управления. В известном смысле, к любому сегодняшнему парламенту, к любому министерству или президенту, председателю Центробанка и «главному олигарху» можно применить классическую характеристику: «царствует, но не правит». Правящий класс сохраняет за собой власть путем отказа от управления социосистемой.

И все было бы хорошо, если бы социосистема была самодовлеющей и в ней были бы только управляющие и управляемые. Но, напомню, противоречие носит триалектический характер: управляющие, управляемые и проекция внешнего мира на систему социальных отношений — проекция, которую мы назвали Богом. Это значит, что, справившись с внутренними противоречиями и подчинив себе все мыслимые контрэлиты, социальные «верхи» утратили способность демпфировать развитие конфликта между социосистемой и внешним миром. Если хотите: эти элиты противопоставили себя Богу. В результате мы имеем то, что имеем. Производительность капитала неуклонно падает. Более того, в логике глобализации начала работать крайне опасная социальная «машинка», когда одни области планеты оказываются перекапитализированными настолько, что в них бессмысленно любое производство, другие же — недокапитализированы до такой степени, что оттуда бегут люди и капиталы. В результате развиваются два противоположно направленных, но равным образом критических процесса: капитал теряет ликвидность, а производство — рентабельность. Если вспомнить о серьезнейших проблемах энергетики, которые проявляются как одновременный кризис энергоносителей, энергогенерируюших мощностей и распределительных сетей, и оценить положение энергетики в основании современной производственной пирамиды, то придется признать, что один из базовых социосистемных процессов, а именно производство, находится в глубоком упадке.