Читать онлайн «Делать мнение: новая политическая игра». Страница 53

В данном исследовании полученные ответы были просчитаны относительно переменной "религиозная принадлежность", что позволило использовать еще одно значение термина общественное мнение, связанное с политическими выборами. Косвенно уподобляя Церковь партии, опрос хотел/205/ показать, что церковь не представляет в политическом смысле слова даже всех, строго соблюдающих религиозные обряды, католиков, поскольку только меньшая их часть выразила одобрение позиции Церкви по данным вопросам. Таким образом, опрос дважды дискредитировал авторитет Церкви в области морали. И более того, он навязал новое, ставшее господствующим, определение "демократической" морали, т.е. морали, которая определяется статистически (что фиксируется опросом), а не нормативно (что выводится из принципов). Целью исследования было показать не только разногласие между тем, что говорит официальная Церковь и тем, что думает большинство французов, что было известно и так, но и разногласие, существующее между большинством самих католиков и Церковью.

Замешательство католических властей, вызванное публикацией этого опроса, результаты которого широко воспроизводились всеми СМИ, настойчиво повторяющиеся вопросы, задаваемые католическому руководству журналистами, которые увидели в этом полемическом сюжете возможность привлечь аудиторию и обеспечить большие тиражи или на крайний случай возможность легко заполнить первые страницы газет, велеречивые официальные разъяснения Церкви, что она имела в виду другое и что СМИ упростили и исказили содержание текста епископата, - все это показывает, что даже такой могущественный и обладающий высоким, если не сказать абсолютным, моральным авторитетом институт, как Церковь, не мог более игнорировать то влияние, которое производят в политико-журналистском поле эти мнения, пусть поверхностные и собранные поспешно. Это коллективное мнение, произведенное институтами, вследствие сделанной ему рекламе и благодаря его правдоподобию, представляет собой серьезную политическую силу. На опрос, кстати, ссылались и внутри отнюдь не единой Церкви некоторые более "модернистские" группы, которые критиковали слишком "консервативную" позицию церковной власти по данным вопросам. Характерно, что такая критика исходила от особенно "медиатизированных"* религиозных деятелей (как, например, монсеньер Гайо), поскольку это "общественное мнение" поддерживало тесные связи с современными СМИ. Таким образом, получается, что только мнение статистического большинства имеет право на публичное выражение, поскольку практика опроса производит и одновременно дисквалифицирует мнение меньшинства, как/206/

* Медиатический - чья известность создается посредством СМИ - прим. перев.

диссидентское, маргинальное, непопулярное, одним словом, нелегитимное мнение. Опрос влечет за собой опрос: актеры политического поля из предосторожности стремятся предварительно опробовать высказываемые ими точки зрения по общественным вопросам, чтобы быть уверенными в получении широкой поддержки со стороны общественного мнения, поскольку они знают, что всегда найдется какой-нибудь печатный орган, который может заказать опрос, чтобы убедиться, что его точку зрения разделяет большинство граждан.

Эта почти полностью самодостаточная политическая игра могла бы оставаться замкнутой на себе, если бы "база" время от времени не принималась расшатывать ложный консенсус, изобретенный специалистами по опросам, которые, как уже давно было замечено всеми комментаторами, не смогли предсказать - и не случайно - ни одного крупного социального потрясения. Демонстрации, забастовки, движения протеста, организованы ли они профсоюзами, или же возникают непосредственно по инициативе снизу, представляют собой более реальные формы выражения, поскольку они предполагают личную ангажированность участников в отличие от опросов общественного мнения, когда для их проведения привлекаются специалисты, а сами же граждане в большинстве своем не заинтересованы или слабо заинтересованы в тех вопросах, которые ставятся перед ними. Изначально такими формами протеста угнетаемые напоминали о своих проблемах агентам политического поля. Если, как мы видели, уличные демонстрации в течение очень долгого времени оставались незаконными, то и сегодня на них оказывается нейтрализующее воздействие с помощью практики опросов, которая позволяет противопоставить активное и ангажированное меньшинство "спокойно" взирающему и "уравновешенному" большинству. Дело в том, что демонстрации никогда или почти никогда не бывают полностью "спонтанными". Они представляют собой общественные движения, значительно менее искусственные, чем те, которые удается "выявить", как полагают специалисты по опросам, и потому являются серьезной угрозой политической игре, что показали события последних лет во Франции и - совсем недавние - в странах Восточной Европы и в Китае. Тем не менее, как и опросы общественного мнения, современные уличные манифестации сами стремятся включиться в политическую игру./207/ Безусловно, рост их числа частично объясняется тем, что с расширением функций, выполняемых государством ("Государство попечитель", и "Государство благоденствия", в частности) множатся и объективные причины для общественного протеста. Но важно и то, что манифестации вошли в политический обиход и превратились в простой элемент стратегии коммуникации.

Повторяемость этого метода выражения мнений склоняет некоторых этнологов [2] рассматривать его как своего рода "политический ритуал". По мере накопления наблюдений можно даже, как поступают некоторые историки рабочего движения, составить перечень технических приемов, которые применяют манифестанты как для усиления шумовых эффектов внутри городского пространства (пение, крики, ритмичность, техническое оснащение усилителями, заводилы, выкрикивающие в мегафоны лозунги, подхватываемые манифестантами и т.д.), так и для нарушения обычных для улицы зрительных эффектов (неожиданные и необычные для города предметы, типа тракторов или коров, маскарадные костюмы и т.п.) для того, чтобы привлечь внимание горожан и превратить их в свидетелей конфликта [3].

Но не все институционализированные практики являются "ритуалами", то есть, согласно этнографическому смыслу этого концепта, типами поведения, которые регулируются и осуществляются установленным и неизменным образом, что и позволяет выполнить все ритуальные функции. Демонстранты, которые, впрочем, далеко не все являются регулярно "практикующими" эти виды действия, знают, что для того, чтобы быть услышанными, недостаточно участвовать в институционализированных и официально принятых формах протеста. "Квази-профессионалы" демонстраций, как правило, политические или профсоюзные активисты, представляют собой лишь меньшинство, тогда как широкомасштабные демонстрации, которые, собственно, и могут оказывать наибольшее влияние на политическую власть и на участников, в очень большой мере состоят из "случайных элементов", которые под руководством опытных активистов либо впервые выходят на демонстрацию, либо делают это от случая к случаю. Поэтому помимо легальной и формализованной модели, если есть такая возможность, возникают непредусмотренные и неожиданные варианты поведения и даже периодически изобретаются новые формы публичных акций протеста, стоящие порой на грани легальности. В политике самые ритуализированные типы поведения, безусловно, менее всего угрожают установленному порядку; более/208/ того, они даже способствуют его укреплению, поскольку последствия заранее предусмотренных акций легко поддаются контролю на всем их протяжении. Ожидаемые, рутинные, малочисленные шествия, состоящие по преимуществу из активистов, отвечающих на призыв своего профсоюза или политической партии, оказывают слабое влияние на власть, которая привыкла к "обычным" действиям профсоюзов, сопровождающим практически любой предлагаемый ею проект реформы и ежегодно происходящим в "после отпускной" период. По своей сути политическая борьба больше напоминает игру в покер, чем религиозную церемонию, даже если большинство профсоюзных шествий обладают всеми внешними признаками религиозных процессий. Социальные актеры политики стремятся не столько приобщиться к ритуалу, сколько к тому, чтобы обойти или застать врасплох противника. В этнографическом описании недостает собственно стратегического измерения этой формы политической акции. На деле манифестация постоянно вынуждена изменять форму, поскольку, чем более привычной и предсказуемой она становится, тем менее она политически действенна.

"Я думал, что мой проект (реформы Университета) вполне обоснован, и что манифестации не выйдут из-под контроля", - писал в своем отчете Алэн Деваке, заместитель министра образования Франции по вопросам высшего образования и науки, по поводу выступлений учащейся молодежи в ноябре-декабре 1986 года. По его признанию, развитие движения было настолько неожиданным, что ему приходилось узнавать о событиях "как всем", из прессы, поскольку Отдел общей информации не смог предвидеть специфику движения и постоянно недооценивал его масштабы. Аналогичным образом письма протеста, поступающие в Министерство, и имеющие точный профсоюзный или политический обратный адрес (особенно, если письмо написано по одной и той же схеме и с одними и теми же формулировками), как правило не оказывает существенного влияния в отличие от индивидуальных писем, которые в силу своей спонтанности привлекают больше внимания.