Читать онлайн «Делать мнение: новая политическая игра». Страница 27

* Даже традиционная работа по анализу результатов выборов ускорилась до такой степени, что сегодня издания появляются всего через несколько месяцев после выборов и таким образом могут воздействовать на интерпретацию голосования со стороны политических актеров. См. например E.Dupoirier, G.Grunberg, "Mars 1986: la drole de defaite de la gauche", Paris, PUF, 1986.

интерес к этой информации. Стратегическое отношение к выборам, способное в некоторых крайних случаях привести к сознательному голосованию против своего кандидата (например, чтобы его победа не была слишком подавляющей), в действительности подразумевает наличие значимого и специфического политического капитала, который встречается только в политически активном меньшинстве (среди политиков и активистов партий).

Хотя специалисты по опросам ссылались на исследования, проведенные в Соединенных Штатах политологами, свидетельствующие (кстати и для институтов) о том, что публикации результатов предвыборных опросов оказывают на избирателей слабое, и более того, преходящее влияние; хотя они, кроме того, ссылались на основополагающие политические принципы ("избиратели - совершеннолетние", принцип "права на информацию" должен применяться к результатам опросов, запрет на публикацию приводит к неравенству между "привилегированными" гражданами, которые будут знать эти, отныне конфиденциальные, результаты, и всеми остальными и т.д.), в 1977 году был принят закон, регламентирующий проведение и публикацию данных политических опросов. Этот закон запрещает публикацию и комментарии данных опросов, но только в течение недели, предшествующей каждому туру голосования. Вместо того, чтобы критиковать это ограничение, - что они делали и продолжают делать сегодня, - институты опросов должны были бы одобрить его в той мере, в которой оно утверждает не научное, а просто юридическое определение "правильного опроса", опирающееся на нестрогую концепцию объективности, и особенно потому, что этот закон окончательно укрепляет их позиции, создавая так называемое "общественное мнение гарантированное государством", на производство которого институты опросов отныне имеют монополию*.

Комиссия по опросам, несомненно, позволила положить конец практике псевдо-опросов. технически несовершенных опросов, а также использованию наиболее очевидно абсурдных или политически тенденциозных вопросов. Впрочем, такая/107/

* Пыл специалистов по опросам в разоблачении этого "антидемократического закона", который по их мнению искажает выборы, не предоставляя всю имеющуюся информацию, плохо скрывает их чисто экономические интересы в проведении этих исследований. Зачем, на самом деле, сопротивляться запрету, который в сущности очень ограничен и успокаивает политиков, потому что, как говорят сами специалисты по опросам, публикация не оказывает никакого влияния на избирателей? О подготовке этого закона и о позиции институтов по опросам см. М.Брюле (M.Brule, op.cit. pp.126-156).

практика, привлекательная для политиков, использовалась маргинальными или "мифическими" институтами. Но для того, чтобы пресечь возможность какого бы то ни было политического влияния, недостаточно уничтожить наиболее грубые формы политической манипуляции. Критики, ограничивающиеся разоблачением манипуляций и недостаточной серьезностью некоторых опросов, не видят несравненно более важные политические последствия, связанные с самим включением опросов в политическую игру. Наиболее очевидные социальные явления не обязательно являются самыми важными. Анализ практики проведения опросов не избегает этой ловушки реальности, привлекающей внимание к деталям, особенно шокирующим политическую мораль, не видя, что сама политическая мораль может изменяться; таким образом тщательная критика маскирует последствия, вызванные самим существованием метода опроса и его последовательной интеграцией в поле политики. Так же, как резкая цензура скрывает самоцензуру*, а еще больше интериоризированное и, следовательно, свободно принятое социальное ограничение, так и одна только техническая критика опросов рискует отвлечь внимание от анализа практики собственно политического использования технологии опросов. Тем не менее, возможно, имеет смысл показать, что даже когда выборка населения правильно построена, и вопросы вроде бы правильно поставлены, исследование мнений связано со специфическими трудностями, делающими его проведение процедурой крайне деликатной, а результаты - зачастую сомнительными. Вместо того, чтобы собирать достоверные данные в этой области, институты опросов занимаются производством весьма ирреальной статистики, имеющей слабую предсказательную силу.

* Явные акты цензуры, те, которые составляют "политические скандалы" и вызывают порицание, представляют лишь очень малую часть общего процесса цензуры. Наиболее важная, хоть и наименее заметная форма цензуры, - та, которая происходит путем кооптации или выбором членов жюри всех рангов. Именно заранее выбирая агентов, наилучшим образом предрасположенных к занятию данных постов, институтам (особенно интеллектуального поля) - тихо и без напряжения - и удается себя воспроизводить. Выбрать "хорошего" кандидата или "нужного человека", значит рекрутировать того, кто сделает то, чего пожелает институт без его просьбы или требования, то есть "в полной свободе".

Специфическая сложность чисто технических дискуссий об "общественном мнении", ведущихся уже около двадцати лет политологами-журналистами, политиками и социологами, и крайней путаницы, еще и сегодня царящей в спорах специалистов, коренится в самой природе этого понятия, не допускающего научного определения и тем не менее измеряемого институтами опросов почти как таковое. Как заявляют некоторые политологи, завороженные кривыми популярности, которые они производят, и относительным сходством различных кривых, построенных в разных институтах: "мы не знаем, что именно измеряем, но уверены, что точно что-то измеряем". С помощью исследовательских инструментов, заимствованных у социальных наук (в основном, техники составления выборки и проведения анкетного опроса), институты опросов стремятся научно определить понятие чисто политического происхождения. Именно поэтому оно содержит теперь собственно технические аспекты, способные стать объектом дискуссий со специалистами в области социальных наук, и политические аспекты, которые выходят за рамки методических обсуждений и должны рассматриваться на другом уровне. Итак, чтобы избежать путаницы, надо четко разграничить эти два аспекта. Со строго технической точки зрения, надо спрашивать себя не о том, позволяют ли опросы "ухватить" эту политическую сущность - "общественное мнение", а о том, позволяют ли они определить реально существующие мнения по данной проблеме, разграничивая при этом разные формы, которые могут принимать эти мнения: частные, уже сложившиеся мнения, индивидуальные мнения, которые существуют пока еще только в потенциальном виде (что люди думали бы, если бы они поставили перед собой эту проблему), мнения, коллективно выработанные и выраженные публично, степень, в которой поставленная проблема задевает или не задевает индивидов, уровень их информированности и т.п.

Если, таким образом, мы временно оставим в стороне проблемы политической метафизики и займемся только вопросом сбора индивидуальных мнений (когда они существуют) по поводу определенного числа сюжетов, волнующих политико-журналистское поле, то, бесспорно, применение исследовательского инструментария в принципе позволяет получить более достоверные данные, чем простые случайные, пристрастные и лишенные методической базы построения/109/ субъектов, уверенных в своем знании того, о чем думает большинство их сограждан или, по крайней мере, старающихся всех в этом убедить. Тем не менее надо признать, что теперь доверие, которое некоторые люди оказывают данным этих опросов, столь же чрезмерно, как и недоверие, имевшее место в 60-е годы при их включении в политическую жизнь. Когда мы прибегаем к методу анкетного опроса, надо учитывать те крайне специфические социальные условия, в которых происходит сбор данных. Этот метод исследования, вербальный по своей сущности, дает информацию скорее не о поведении, практиках или даже - что может показаться парадоксальным - мнениях, а о заявлениях по поводу поведения, практик или мнений, со всеми вытекающими отсюда искажениями. Банально напоминать, что социальные агенты не всегда говорят о том, что они делают, и не всегда делают все, о чем говорят как о своих действиях, - особенно чужому человеку, пришедшему их опрашивать. Далее, проведение анкетного опроса само по себе представляет специфическую социальную ситуацию, в отличие от других методов исследования, например, от наблюдений этнографического типа, позволяющих описать действия и мнения социальных агентов почти без их ведома, - и, значит, в ситуациях, которые мы можем назвать социально "естественными".