Читать онлайн «Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки». Страница 26

В этом кругу и на этих идеях воспитаны были целые поколения русских интеллигентов и чиновников, что, впрочем, одно и то же. Среди членов и учеников «Дружеского общества» мы видим и Карамзина, мировоззрение которого сложилось под влиянием братьев Розового Креста, профессоров, чиновников, творческую интеллигенцию...

Шварц претерпел и некоторые неприятности от начальства, так как в публике говорили, что профессор проповедует масонство. Шварц отрекался и уверял, что это невозможно. «Должно, однако, заметить, — говорит Лонгинов, — что лекции Шварца, несмотря на такую отговорку, служили истинной школой масонства».

17 февраля 1784 года тот, кто «твердо вел юных питомцев на путь добра внушением им нравственных правил, основанных на религиозных началах», умер.

Умер канцлер VIII провинции масонского всемирного государства, член директории VIII провинции, главный надзиратель по теоретическому градусу шотландских мастеров, верховный предстоятель Ордена Креста и Розы, рыцарь Орла и Пеликана, доверенное лицо берлинских начальников Ордена, основатель Педагогической семинарии (1779); «Собрания университетских питомцев» (1781); «Дружеского ученого общества» (1782); «Переводческой семинарии» (1782), инициатор многих литературных начинаний в России.

Вместе с реформами Петра в Россию проникает новая философия, по которой человечество не призвано ни к чему небесному и его удел — наслаждаться суммой благ здесь, на земле. Эти блага заложены в комфорте, который доставляет «чувственности нежной» великое удовольствие. Идеи всеобщности и универсальности культуры внедряются как непоколебимая догма в мышление «нового» европейца. В их основе лежат глубокий символизм понятий и абстрактная метафизика мышления, склонная все бесконечное своеобразие жизненных форм сводить к однородности символических рядов и классификации понятий. Другой основой идеи всеобщего, приведшей к появлению на горизонте европейской мысли «просто» человека, человека без имени, человека «естественного» стал примат чувственного. Эта «чувствительность нежного сердца» уже в середине XVIII столетия станет основной темой русских периодических изданий и затем разовьется в сентиментализм в масонской литературе и инспирированной ею художественной. Это — логика поисков «всеобщего», в чем «согласны все люди». Это и есть, собственно говоря, «гуманизм».

Утилитарная этика, если вообще применимо это слово к этике, исходила из соображений полезности в смысле, высказанном когда-то отцом философов нового времени стоиком Хрисиппом. Что такое свинья, рассуждал этот ученый муж, как не съестное блюдо, которому и душа-то нужна только для того, чтобы заменить соль, дабы она, свинья, не провоняла и не сгнила заживо. Не удивительно, что такой взгляд на человека, усвоенный Петром I, не мог вызвать у него ничего, кроме глубокого ощущения враждебности к народу, не желавшему следовать логике Петра и его последователям — «философам». Взнуздать, повесить, казнить, выдрать бороду, высечь, сгноить — далеко не весь перечень отношений новой, петербургской власти к народу. Правда, довольно быстро обнаруживается неприятный для преобразователей факт зависимости от народа. В результате Петровских реформ платить подати стало некому, народонаселение убыло по ряду губерний на 25 процентов, а то и на 40 процентов. В армию тоже некого стало набирать, и дальнейшее продолжение блестяще начатого преобразования грозило превратить страну в пустыню. Одни сгнивали заживо, возводя град Петров, другие уходили в скиты, третьи из-за зверского преследования сжигали себя; масса народа умирала бесплодно от эпидемий в местах «великих строек» — каких-нибудь каналов или кораблей, которые сгнивали еще быстрее, чем их строили, а главным образом масса русского народа гибла из-за то ли умышленного, то ли неумышленного хаоса во всех хозяйственных деяниях великого реформатора.

Такие деяния Петра I и его хищных «птенцов» были порождены обращением к чужому опыту осмысления действительности, к совершенно определенной системе мировоззрения.

В этой новой системе мировоззрения появляется абстрактный, отвлеченный человек, лишенный всякой конкретной содержательности, некая «отрицательность всякого содержания», это и «иероглифы» масонских сочинений, и некий «человеческий фактор». Формируется геометрическое и символическое мышление (Парацельс, Спиноза, Беме. Шеллинг...)

Социальной основой такой идеологии стало чиновничество, в то время как чувственную сторону метафизики приняла интеллигенция, то есть те, кто усвоил каббало-масонскую идеологию.

Жизнь чиновника имеет тоже традиции, но это свои традиции. Они касаются положения на службе, расписания штатов, командировок, жалованья, премий и продвижения по служебной лестнице. Должностные инструкции и неписаные инструкции ведомства составляют предмет подлинного искусства метафизиков канцелярии. Сам бюрократизм — начало безусловно метафизическое, а чиновник — монист по убеждению. Карьера — звезда, руль и единственный рычаг всех усилий в морях министерств и департаментов. Все уравнять, сравнять и привести к единому «гиероглифу» египетской тьмы — цель бюрократических усилий.

Единообразие дорого стоит. Оно неэкономно и только тормозит дело. Закабаление народа, всего, всех сословий на основах полицейской «опеки», с дикими понуканиями, требовало и создания корпуса безразличных к нуждам народа чиновников. Западного в таком закабалении ничего не было. Государственные заводы Урала, о чем уже писалось в нашей литературе, с самого начала были убыточны и не выдерживали конкуренции с частными. Историки вообще замечают меланхолически на этот счет, что из всех промышленных предприятий после смерти Петра остались функционировать только те, которые существовали и до него.

Но если при Петре канцелярское семя только-только давало ядовитые всходы, то подлинное засилье канцелярской власти наступило при Екатерине II, умевшей кое-как говорить по-русски, хорошо писать по-французски и прекрасно думать по-немецки. «Нигде, я думаю, нет столько чиновников, столько коллегий, столько советников, столько советов, сколько в России, — сообщает сардинский посланник при дворе Екатерины II в 80-х годах, — достаточно бросить взгляд на придворный альманах этой страны и потом обозреть новые уставы о губерниях, чтобы убедиться, что за исключением обеих столиц и какого-нибудь многолюдного города во всех прочих областях этой империи число должностных лиц составляет около десятой части населения».

Если в 1777 году всех чиновников первых восьми классов было около шести тысяч, то через десять лет — двенадцать. Следует назвать еще два важных источника формирования «метафизических всечеловеков»; это гомункулусы просветительской педагогики, выращиваемые по рецептам Локка и Монтескье, Гоббса и Гассенди и прочих великих импортированных мыслителей; «новая порода» людей, должны были созревать в атаноре закрытых учебных заведений. Главными принципами этих просветителей была идея о человеке как чистом листе бумаги, куда только среда вписывает свои письмена. Эта идея, взятая явно не из наблюдений живых и непосредственных, а выращенная как раз в тех болотах метафизики, где вызревало немало и других жутких Пифонов каббалистики, с наглядностью могла продемонстрировать всю «научную» ценность просветительских идей. Идея самоценности человека и всякой былинки, отстаиваемая всей системой ценностей христианской церкви, провозглашалась новыми пророками «передовых» идей отсталостью, а на смену ей пришли идеи о бесконечной метаморфозе всего живущего, получившие законченное оформление в идеях эволюции всего и вся.

На идее человека, как чистом листе бумаги, базировалась идея абсолютного равенства людей в смысле их одинаковости[14].

Идея, необходимая из соображений отнюдь не научных, получила практическое осуществление в деятельности Екатерины II и Бецкого с их планом создания «новой породы» людей. Ученый муж и оракул последнего слова европейской мысли Монтескье задолго до всем еще памятного Лысенко в своей работе «Дух Закона», этом «молитвеннике императрицы» Екатерины II, именно и проводил мысль об абсолютной зависимости как существующих учреждений от окружающей среды, так и человека в его культурных и нравственных навыках. Русская патриархальная среда должна была быть изъята из процесса формирования «нового» человека, «добродетельного и чувствительного» в рассуждении его человечности. Фенелон, Руссо, Базедов и прочие рыцари Востока и Пеликана, а также создатели каббалистической литературы нигде так ясно не выявили все убожество своей примитивной философии. А ведь им говорили, а ведь им указывали, да куда там... Нужна была генетика, чтобы доказать, что церковь в своих воззрениях на человека права, а идеи просветителей — предрассудок догматизированной идеологии масонов-каббалистов. Между тем этими идеями вдохновляются и по сию пору педагогические наши Платоны и Невтоны, создав в тоталитарном государстве поточно-заводскую систему обучения — отучения думать и задавать вопросы. Не избавление человечества от греха и пороков, а их регламентация, стали называться «культурой» и «цивилизацией».