Читать онлайн «Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке». Страница 42

Таким образом, долговременный эффект контактов с европейцами, племенем тсвана и другими чужаками почти всегда заключался в прекращении племенных войн. Кратковременный же эффект бывал различен: или немедленное прекращение распрей, или временная вспышка, а уже потом прекращение. Таким образом, нельзя сказать, что традиционные военные действия есть результат контакта с европейцами.

Тем не менее отрицание факта войн в племенном обществе имеет долгую традицию в западной науке. Жан-Жак Руссо, чья спекулятивная теория формирования государств, не имеющая никаких фактических подтверждений, уже упоминалась, выдвинул столь же умозрительную и бездоказательную теорию войн: он утверждал, что существующие в естественных условиях люди от природы сострадательны, а войны якобы начались только с возникновением государств. Подготовленные этнографы, изучавшие традиционные сообщества в XX веке, по большей части обнаруживали, что племена и группы уже умиротворены колониальной администрацией, пока некоторым исследователям не удалось стать свидетелями последних примеров традиционных войн в 1950-х и 1960-х годах на новогвинейском Нагорье и в Амазонии. Данные археологических раскопок древних фортификационных сооружений — рвов и палисадов вокруг поселений — часто игнорировались, или их объясняли просто необходимостью “отгородиться”, или трактовали как “символ недопущения чужого”. Однако доказательства бытования традиционных войн, основывающиеся на прямых наблюдениях, или на устной истории, или на археологических свидетельствах, настолько многочисленны, что остается только удивляться тому, почему до сих пор идут споры на этот счет.

Одной из причин этого является тот факт, что действительно трудно понять, какой была традиционная война до контакта или в годы первых контактов с европейцами. Воины быстро понимают, что явившиеся к ним антропологи не одобряют их распри, а потому стараются не брать гостей с собой в набеги и не позволяют им свободно снимать битвы: условия, в которых снимала гарвардская экспедиция, были уникальными. Другой причиной служит то обстоятельство, что кратковременный эффект контакта на межплеменные войны может оказаться двояким и должен оцениваться в каждом случае непредвзято. Так или иначе, весьма часто встречающиеся утверждения, что традиционных войн вообще не существует, по-видимому, связаны не с недостатком доказательств, а скорее с нежеланием их принять и содержательно анализировать. Почему так происходит?

Тут может иметь место несколько причин. Ученым свойственно относиться с симпатией к представителям традиционных народностей, среди которых они живут годами, и даже идентифицировать себя с ними. Ученые считают войну злом, знают, что большинство их читателей также считают ее злом, и не хотят, чтобы народ, среди которого они живут, рассматривался как “плохой”. Другой причиной служит безосновательное утверждение (его безосновательность будет обсуждаться ниже), согласно которому страсть к войне коренится в самой природе человека. Это ведет к неверному заключению о том, что войну невозможно остановить, а это заключение, в свою очередь, заставляет отрицать, что войны в прошлом были широко распространены (ведь сегодня мы их не наблюдаем). Еще одной причиной является стремление некоторых государств и колониальных администраций избавиться от “туземных” народов, полностью подчинив их себе, лишив собственности или даже закрыв глаза на их истребление. Обвинение в воинственности используется для оправдания подобного дурного обращения, так что ученые стремятся устранить этот предлог и опровергнуть это обвинение.

Я солидарен с учеными, возмущенными угнетением коренного населения. Однако отрицание действительного положения дел, реальности традиционных войн из-за того, что эта реальность используется в неприглядных политических целях, — плохая стратегия по той же причине, по которой плохой стратегией является любое отрицание реальности, ради какой бы похвальной политической цели оно ни совершалось. Дурно обращаться с традиционными народами нельзя не потому, что их лживо обвиняют в излишней воинственности, а потому, что это в принципе несправедливо. Факты в отношении традиционных войн, как и факты относительно любого другого противоречивого явления, должны наблюдаться и изучаться, и рано или поздно истинное положение дел станет известно. А когда оно и в самом деле станет известно, отрицание учеными реальности традиционных войн ради благих политических целей скомпрометирует сами эти благие цели. Права традиционных народов должны опираться на моральные основания, а не на ложную картину их мира (пусть и составленную из благих побуждений), которую легко опровергнуть.

Если определить войну так, как я сделал это выше, — “насилие, повторяющееся между группами, принадлежащими к соперничающим политическим образованиям, и санкционированное этими образованиями” — и если при этом трактовать понятия “политическое образование” и “санкция” расширительно, то окажется, что войны характерны не только для человечества, но и для некоторых видов животных. Наиболее часто упоминаются при обсуждении человеческих войн шимпанзе, потому что именно шимпанзе — один из двух существующих в настоящее время ближайших родственников человека в животном мире. Войны между шимпанзе напоминают военные действия человеческих групп или племен и состоят из спонтанных стычек или целенаправленных набегов, совершаемых взрослыми самцами. Подсчитанные военные потери шимпанзе составляют 0,36% в год (т.е. в популяции из 10,000 шимпанзе в год гибнет в результате войн 36 особей); это сравнимо с военными потерями в традиционных человеческих сообществах. Означает ли это, что способность к войне была напрямую унаследована человеком от его предков-обезьян, а значит, это врожденная способность, и мы заранее запрограммированы на войну, и, следовательно, войны неизбежны и не могут быть предотвращены?

Ответ на все эти вопросы отрицательный. Шимпанзе — не генетические предки человека; шимпанзе и люди произошли от общего предка, который жил примерно 6,000,000 лет назад и от которого современные шимпанзе могут отличаться сильнее, чем современные люди. Нельзя утверждать, что все потомки этого общего предка ведут войны: бонобо (раньше называвшиеся карликовыми шимпанзе), которые происходят от того же общего предка и генетически отстоят от нас на таком же расстоянии, как шимпанзе, и являются нашим вторым ближайшим родственником в животном мире, не воюют (как и некоторые человеческие традиционные сообщества). Среди общественных животных, помимо шимпанзе, некоторые (например, львы, волки, гиены и некоторые виды муравьев) практикуют смертельные схватки между группами, в то время как другим это несвойственно. Очевидно, эти схватки возникают Спонтанно и периодически повторяются, но это не является (неизбежным для общественных животных, в частности для эволюционной линии приматов и в особенности для современных человеческих сообществ. Ричард Рэнгем утверждает, что виды общественных животных, ведущих войны, отличаются от тех, которые войн не ведут, главным образом двумя особенностями — интенсивной конкуренцией из-за ресурсов и наличием групп разного размера, так что большие группы иногда встречают маленькие группы или отдельные особи, на которые можно напасть и победить за счет численного превосходства без особого риска для агрессора.

Что касается генетического базиса человеческих войн, если, конечно, такой базис существует, то о нем можно говорить в таком же расширительном смысле, как о генетической основе кооперации и множестве других видов многогранного человеческого поведения. Другими словами, человеческий мозг, гормоны и инстинкты задаются в конечном счете генами, так же как гены контролируют синтез гормона тестостерона, ассоциирующегося с агрессивным поведением. Однако нормальный уровень агрессивности, как и нормальный рост человека, регулируется многими различными генами, факторами среды и социальными факторами (такими, например, как влияние питания в детстве на рост взрослого человека). Он не похож на зависящие от единственного гена особенности, такие как гемоглобин серповидных эритроцитов, который у человека — носителя этого гена — синтезируется независимо от питания в детстве, других генов или конкуренции в окружающей среде. Как воинственность, так и ее противоположность — кооперация — широко распространены, но по-разному проявляются в человеческих сообществах. Мы уже видели в главе 1, что сотрудничеству между соседними человеческими общинами способствуют некоторые особенности окружающей среды, такие как переменный уровень ресурсов на протяжении года или в разные годы, и степень этого сотрудничества зависит от того, обладает или нет территория всеми ресурсами, необходимыми для выживания. Кооперация между соседними малочисленными народностями не является неизбежной или генетически запрограммированной; имеются понятные причины, по которым одни общины сотрудничают больше, а другие — меньше.