Читать онлайн «Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке». Страница 3

Как мы увидим в дальнейших главах этой книги, традиционные сообщества гораздо более разнообразны в своих культурных проявлениях, чем современные общества развитых стран. В этом континууме разнообразия многие культурные нормы традиционных обществ располагаются на полюсах континуума. Например, если взять отношение к старикам, то в одних традиционных обществах с ними обращаются очень жестоко по сравнению с любым современным обществом, а в других обеспечивают им гораздо более удовлетворительную жизнь; в этом плане современное общество ближе к последним, чем к первым. Однако ученые-психологи основывают большую часть своих обобщений, касающихся человеческой природы, на изучении нашей собственной психологии — явления узкого и нетипичного с точки зрения всего человеческого разнообразия. Среди участников опросов, результаты которых были опубликованы в ведущих психологических журналах в течение 2008 года, 96% составляли жители развитых стран западного типа (Северной Америки, Европы, Австралии, Новой Зеландии, Израиля); в частности, 68% из них приходилось на Соединенные Штаты и 80% были студентами психологических факультетов, так что они являлись не вполне типичными представителями даже своих собственных народов. Таким образом, как говорят социальные психологи Джозеф Генрих, Стивен Гейне и Ара Норензаян, наше понимание человеческой психологии в значительной мере основывается на данных, которые могут быть описаны аббревиатурой WEIRD[3]. В масштабе мирового культурного разнообразия большинство этих испытуемых действительно кажутся “странными”, потому что их культурные характеристики резко отклоняются от средних значений более широкой мировой выборки, в частности, в том, что касается зрительного восприятия, отношения к справедливости, к сотрудничеству с другими, к наказанию, а также в понимании живой природы и ориентации в пространстве. Столь же велики отличия в особенностях аналитического мышления, способности к обобщению, моральных представлениях, мотивации приспособляемости и выбора, а также в концепциях собственного “я”. Таким образом, если мы хотим делать обобщения, касающиеся человеческой природы, требуется радикально расширить выборку, включив в нее не только испытуемых из категории WEIRD (по большей части американских студентов-психологов), но и огромное разнообразие представителей традиционных сообществ.

Если социальные психологи, несомненно, смогли бы сделать представляющие научный интерес заключения на материале изучения традиционных сообществ, то все мы также можем научиться вещам, представляющим практический интерес. Традиционные общества демонстрируют нам результаты тысяч естественных экспериментов по конструированию человеческого общества. Они предлагают тысячи решений человеческих проблем, решений, которые отличаются от тех, что принимаются в нашем собственном WEIRD-обществе. Мы увидим, что некоторые из этих решений — например, методы воспитания детей, обращения с престарелыми, способы поддержания здоровья, стиль разговора, проведения свободного времени, разрешения споров — могут показаться вам (как они показались мне) более разумными, чем соответствующие практики западного мира. Может быть, мы могли бы извлечь пользу из выборочного заимствования этих традиционных приемов. Некоторые из нас уже это делают, явно выигрывая с точки зрения здоровья и счастья. В некоторых отношениях мы, современные люди, не приспособлены к окружению: наши тела и наш образ жизни постоянно конфликтуют с условиями, совсем не похожими на те, в которых они развивались и к которым приспосабливались.

Однако не следует кидаться и в противоположную крайность: не будем романтизировать прошлое и стремиться вновь вернуться в “более простые” времена. То, что мы избавились от многих особенностей жизни традиционных сообществ — таких как детоубийство, изгнание или убийство престарелых, постоянная угроза голода, угрозы со стороны окружающей среды и опасности инфекционных болезней, — мы можем считать благословением. Нам не хотелось бы видеть, как умирают наши дети, или испытывать постоянный страх перед нападением. Традиционные общества могут не только продемонстрировать нам лучший образ жизни, но и помочь оценить некоторые преимущества нашего собственного общества, которые мы воспринимаем как само собой разумеющиеся.

Традиционные сообщества более разнообразно организованы, чем общества, уже знающие государственный строй. В качестве исходного пункта для понимания незнакомых свойств традиционных сообществ напомним себе о знакомых чертах национальных государств, в которых мы живем.

Население большинства современных стран насчитывает сотни тысяч или миллионы человек, а в Индии и Китае, двух самых населенных современных государствах, превышает миллиард. Даже самые маленькие страны—островные государства Науру и Тувалу в Океании — насчитывают более 10,000 человек каждая (Ватикан с населением всего в 1000 человек тоже считается государством, однако он занимает исключительное положение крохотного анклава на территории города Рима, откуда он и импортирует все необходимое).

В прошлом в государствах также жило от нескольких десятков тысяч до миллионов человек. Столь большая численность вызывает вопросы: как государствам удается прокормить свое население, как они организованы и почему вообще возникли? Все государства обеспечивают пропитание своих граждан, производя продовольствие методами земледелия и скотоводства, а не добывая его собирательством и охотой. Можно получить гораздо больше пищи, выращивая урожаи или выпасая скот на пастбищах, которые мы заполняем растениями и животными наиболее полезных для нас видов, чем собирая дикорастущие растения или охотясь на диких животных (причем большинство этих растений и животных несъедобны). Даже по одной этой причине ни одно общество охотников-собирателей никогда не могло прокормить население достаточной плотности, чтобы оно могло создать систему государственного управления. В любом государстве лишь часть населения — всего 2% в современном обществе с механизированным сельским хозяйством — занята производством еды. Остальные граждане заняты другими делами — управлением, производством товаров или торговлей; они не выращивают для себя еду, а существуют благодаря излишкам продовольствия, произведенного фермерами.

Население любого государства столь многочисленно, что большинство его граждан не знают друг друга. Даже житель маленького Тувалу не может быть знаком с каждым из 10,000 своих соотечественников, а в Китае с его 1,4 миллиарда жителей такое и представить себе нельзя. Поэтому государства нуждаются в полиции, законах и определенном моральном кодексе, которые должны помочь в том, чтобы неизбежные и постоянные контакты между незнакомыми людьми не приводили к стычкам. В маленьких сообществах, все члены которых знают друг друга, не возникает такой потребности в полиции и законе, а также в моральных установлениях, предписывающих доброжелательность к незнакомцам.

Наконец, как только численность сообщества превышает 10,000 человек, становится невозможным принимать и осуществлять решения, просто собрав всех жителей в одном месте, лицом к лицу, так что каждый мог бы высказать свое мнение. Большие общества не могут функционировать без вождей, которые принимают решения, исполнителей, которые проводят эти решения в жизнь, и бюрократов, обеспечивающих всеобщее выполнение этих решений. К огорчению наших читателей-анархистов, мечтающих о жизни без государственной власти, именно поэтому их мечта неосуществима: им пришлось бы найти какой-то малочисленный род или племя, которое согласилось бы их принять, где все знакомы и где нет необходимости в королях, президентах и чиновниках.

Вскоре мы увидим, что некоторые традиционные сообщества были достаточно многолюдны, чтобы нуждаться в довольно разнообразной бюрократии. Однако государства обладают еще большим населением и нуждаются в специализированной бюрократии, дифференцированной как по вертикали, так и по горизонтали. Нас, граждан государств, бюрократы раздражают, однако, к несчастью, они необходимы. У государства так много законов и так много граждан, что ни один чиновник не мог бы следить за соблюдением всех законов: должны существовать отдельные категории налоговых инспекторов, регулировщиков транспорта, полицейских, судей, санитарных инспекторов и т.д. В любом государственном учреждении, занятом регулированием лишь одной сферы общественной жизни, мы также привыкли видеть много разных чиновников, распределенных по разным уровням иерархии: например, в налоговой инспекции работают агенты, контролирующие правильность заполнения наших деклараций; они подчиняются администратору, которому можно пожаловаться, если вы не согласны с агентом; администратор, в свою очередь, подчиняется начальнику отдела, тот — окружному или федеральному управляющему, а тот, наконец, — руководителю налоговой системы всех Соединенных Штатов (в действительности эта система еще более сложна: для краткости я опустил несколько уровней). Описание воображаемой бюрократии в романе Франца Кафки “Замок” навеяно знакомством с реальной бюрократией империи Габсбургов, подданным которой был Кафка. Чтение этого романа на сон грядущий гарантирует мне кошмарные сны, однако вы тоже столкнетесь с кошмарами и огорчениями, имея дело с реальными чиновниками. Это цена, которую мы платим за то, что у нас есть правительство; ни один автор утопии никогда не смог придумать, как управлять народом без хоть какой-то бюрократии.