Читать онлайн «Познание России: цивилизационный анализ». Страница 85

В конце XIX в. в Турции формируется либеральное политическое движение — «младотурки». Их ближайшая цель — борьба с феодальным абсолютизмом. Младотурки выдвигают идеологию османизма. Она базируется на западных ценностях — категориях отечества, гражданственности, равенства. В основе ее лежала доктрина слияния народов Империи в некую интегральную общность. Эти идеи, так же, как и реформы, встречают сопротивление и непонимание. Однако, что-то в турецком мире меняется. Изоляционистская реакция Абдул-Хамида не могла затронуть военное образование, и в 1908 г. молодые офицеры, впитавшие идеи младотурок, совершают революцию. Абдул-Хамид свергнут, в стране устанавливается конституционная монархия. Турция вступает в следующий цикл модернизации. Реформы младотурок делали некоторый шаг вперед, но также не замахивались на основы средневекового общества.

В Первой мировой войне Турция воюет на стороне Германии (заметим, также страны модернизирующейся и потому противопоставляющей себя лидерам западного мира) и терпит поражение. Революция Кемаля Ататюрка 1918–1923 гг. знаменует рубеж. Кемаль осознал, что не затрагивающие основ исламского общества полумеры в деле вестернизации не просто недостаточны, но губительны для Турции. Сосредоточив в своих руках диктаторскую власть, он разом делает самое главное. Между 1923 и 1928 гг. в законодательном порядке проводится эмансипация женщин, ислам отделяется от государства, арабский алфавит (меняется латинским. Были запрещены все виды религиозного обучения, ликвидированы дервишские ордена и монастыри, запрещено ношение чалмы и фески, а женщины перестали носить чадру. Идет настойчивое формирование национальной культуры и национального самосознания. Туркам объясняют, что они не мусульмане, а турки.

Реформы внедряются всей мощью государства и опираются на сильнейшую харизму Ататюрка. Формы сопротивления коренной реформе общества многообразны. В это время повсеместно идет тайное обучение арабскому и Корану. Люди боятся принимать новую, идущую от Запада культуру. Глубинка замыкается в себе, изолируясь от городов. Однако проходит всего два десятилетия, и в 1952 г. Турция вступает в НАТО. Сегодня Турция стоит перед вступлением в ЕЭС. Есть основания полагать, что цикл «противостояние — примирение» Турцией в основном пройден.

Не утратив своего лица, страна входит в сообщество динамичных стран.

Надо признать, что, опоздав на старте, Турция обошла Россию на пути от противостояния к приятию динамичной европейской цивилизации. Терзавшие когда-то общество фобии и антизападнические настроения — достояние части общества, не имеющей серьезных шансов кардинальной смены политической стратегии. Турция как целое «перевалила» через рубеж качественного скачка и демонстрирует волю к переменам. Заметим, что в исламском мире Турция — едва ли не единственный пример успешной вестернизации.

МОДЕРНИЗАЦИЯ КАК ПРОЦЕСС ДИАЛОГА КУЛЬТУР

В статье с характерным названием «Почему черт во фраке?» С. Гудимова замечает, что в «народных сказках и легендах нечистая сила часто предстает в городском, либо иностранном костюме»172. Это интересное и точное наблюдение удачно иллюстрирует одну из особенностей патриархального сознания. Исследования процессов модернизации и связанной с ним логики развития отношений к западному миру подводит к осознанию следующего принципиально важного положения. Оно состоит в том, что в рамках традиционного сознания Город и Запад выступают как номинации некоторой единой субстанции. Эта сущность представляет собой альтернативу патриархальному миру, не принимается им и несет ему разрушение. А потому, Город и Запад выступают как нечто тождественное, производные одно от другого и порождающие один другого.

Сплошь и рядом город и Запад в массовом сознании взаимозаменяемы. Поэтому фобия Запада была формой неприятия города. А в городе традиционный субъект видел то, что понималось им как Запад. Крестьянская утопия грезила о сельском мире во главе с народным (крестьянским) царем. В этой типологии сознания город допустим как ставка правителя, административный центр, ярмарка возникающая у стен монастыря. Патриархальная культура принципиально антиурбанистична. Она признает зачаточные, неразвитые формы поселений городского типа, но отвергает зрелый город, город в котором выявляется его собственная онтология: распад всех форм синкрезиса и создание социокультурных механизмов, обеспечивающих интеграцию общества на новых, постсинкретических принципах.

Урбанизм и городская цивилизация неизбежно порождают историческую динамику, вычленение автономной личности, и, таким образом, разрушают и отрицают традиционную культуру. Поэтому город демонизируется в традиционном сознании. Это — враждебное, пугающее и, в конечном счете, дьявольское пространство. Пребывание в городе крайне опасно, хотя, временами, и неизбежно. Горожане — высокомерны, изначально враждебны сельскому человеку, и это понятно, поскольку каждый горожанин в той или иной мере заражен греховной сущностью города.

Надо сказать, что практика сплошь и рядом подтверждала эти фобии. Город был местом, где пребывала непостижимая в своей логике Власть, с ее непонятными православному человеку бумагами, загадочными распоряжениями и порядками, явно направленными на истребление и поруху всего православного мира. В городе располагался рынок, где крестьянина всегда, или почти всегда надували. А так как он не понимал природу рынка, чувство, что его надули, не покидало крестьянина никогда. Лабазник и ремесленник надсмехались над «деревенщиной». Вокруг приехавшего в город крестьянина постоянно роились стаи мелких хищников — жуликов, престидижитаторов, перекупщиков, стремившиеся нажиться на его некомпетентности и дремучести. В городе крестьянина ждали кабаки, шантаны, продажные женщины, которые отпускали его, только обобрав до нитки. Одним словом город — Вавилон, гнездилище соблазнов, которым крестьянин не умел противостоять. Зазевайся в городе, и он обчистит тебя, и за бесценок скупит у пропившегося в дым последние вещи.

Известно, что города в Московии — России существенно отличались от городов Западной Европы. Русский город был тем самым компромиссом между необходимым каждому зрелому государству уровнем специализации и кооперации и генеральной интенцией к сохранению социальной и культурной гомогенности, к консервации синкрезиса. Поэтому можно сказать, что в российском городе мы сталкиваемся с промежуточным феноменом, с разросшейся ставкой власти, военным лагерем, крупным заводом, обросшими слободами, но не городом в собственном смысле. В российской реальности онтология города подавлена, а сам он подобен рабочей пчеле, которая так никогда и не станет маткой. Тем не менее, и в подавленном, паллиативном состоянии город оставался городом, нес в себе сущностные альтернативы патриархальному быту, а потому, рождал страх и отторжение.

Сущностно, пафос антизападничества был антиурбанистическим, а ближайший город представлял российскому традиционалисту далекий и абстрактный Запад. В этой перспективе советский период нашей истории может быть понят как утопическая попытка создать «наш» город. Иными словами, создать города и городское общество, воспроизводящие синкретическую целостность и не порождающие автономную личность. Равно же, создать техническую цивилизацию, не разрушив социальный абсолют.

Суммируя, можно сказать, что логика отношений Россия — Запад и образ Запада в русской культуре задается широким контекстом отношения крестьянской страны к урбису и урбанизации. И, соответственно, изживание фобии Запада задается тотальной урбанизацией, изживанием патриархального сознания, рождением поколений выросших в городской среде.

В завершении данного исследовательского сюжета, надо внести одно уточнение. Конечно же, в глазах носителя традиционного сознания образ города амбивалентен. Он не только опасен, но и сакрален. Город — место пребывания главного Храма, в городе располагается Власть, которая при всех обстоятельствах остается сакральной. Город, по понятию, являет собой центр Вселенной, центр бытия, и это — непреложно. Но, при всем этом, амбивалентность города порождает возможность различных ценностных прочтений. Одна из особенностей архаического сознания состоит в том, что в оценке амбивалентных сущностей возможно периодическое смещение акцента — с преимущественно положительного, когда эта реалия при всей ее амбивалентности рассматривается как сакральная и благая, на преимущественно отрицательный. Тогда амбивалентная сущность предстает как опасность, демонизируется, а положительные моменты, как бы, выводятся за скобки. Из таких переосмыслений и состоит инверсия. Наш тезис состоит в том, что в XIX в., по мере разворачивания модернизации (которая шла в основном в городах), оставаясь сакральной, выделенной сущностью, город все более утрачивает в глазах традиционного человека положительные, космизующие, божественные коннотации и все более воспринимается как сфера доминирования начала хаотизующего, т. е. опасного, враждебного и дьявольского. По мере роста городов, нарастала демонизация города как такового. При этом последний, все больше срастается с образом Запада.