Читать онлайн «Познание России: цивилизационный анализ». Страница 11

Исследуя этот мир, мы с самого начала должны отбросить те архаические общества, которые были органически не способны к встрече с цивилизацией. Надо помнить о том, что архаический мир был весьма подвижен. Те племена, которые не желали иметь дело с государственностью, просто уходили на другие территории. Варвар — тот, кто принял цивилизацию как фактор своего существования, как неизбежную и неустранимую реальность.

Принял, но далеко не отождествился с ней ни субъективно, ни объективно. Варвар существует в иной позиции — слегка отступив от цивилизации. Для него равно необходима как достаточная близость, так и жесткая дистанция по отношению к цивилизации. Эта позиция позволяет варвару сохраняться в своем устойчивом качестве11, создавать устойчивый синкрезис, объединяющий архаическую культуру и элементы цивилизации в парадоксальное единое целое12.

Между тем архаическая культура и цивилизация — две глубоко различающиеся сущности. Объединение отдельных элементов цивилизации и архаики в рамках единого целого создает сложную, внутренне напряженную структуру с массой разрывов, конфликтов и противоречий. Эти моменты входят в социальную ткань, проникают на уровень сознания и подсознания, задают психологический тип, стиль и образ жизни, пронизывают все существо варвара и его культуру. Отсюда устойчивые специфические черты: повышенная агрессивность, резкие скачки от оцепенения к горячечной активности. Режущие глаз человека цивилизации переходы от безудержной похвальбы к заискиванию. В бою — мгновенные переходы от жестокой, насмерть схватки ко всеобщей панике. Чтение источников рождает ощущение того, что варвар часто сам не представляет, что он будет делать в следующий момент. Но это — самый первый, наиболее зримый уровень. Слабая интегрированность и внутренние противоречия варвара и его культуры заложены во всех срезах. Они составляют одну из наиболее ярких характерных черт явления.

Варвар, варварство — чистые примеры устойчивой формы паллиации, переходного состояния, сочетающего в себе элементы большого общества и племенного быта, цивилизации и доцивилизационной архаики. Однако в данном случае паллиативность никак не свидетельствует о временном или неустойчивом характере явления. Варварство паллиативно в том отношении, что сочетает в себе два сильно различающихся основания, а о переходном характере его можно говорить, имея в виду самую широкую историческую перспективу.

Вообще говоря, существует устойчивая аберрация европейского сознания, которое склонно мыслить мир феноменов целостными эйдосами. Вопреки нашим познавательным иллюзиям, притягивающим внимание к «чистым» формам, в реальном бытии значительная доля явлений носит сложносоставной, паллиативный характер. И часто такие явления демонстрируют исключительную устойчивость.

Устойчивость варварства свидетельствует об одном — оно адаптивно. Там, где цивилизация сталкивается с архаическим, стадиально отстоящим обществом, где возникает значительный градиент между культурами и устойчивое воспроизводство архаического общества становится невозможным, варварство как социокультурная ориентация, как стратегия бытия проявляется снова и снова в самых разнообразных обличиях и формах13. Значительная часть архаических субъектов избирает варварство как способ жизни в резко изменившемся мире и самоорганизуется в варварские структуры.

Самая яркая характерная черта варвара — насыщенное мощным эмоциональным содержанием глубоко амбивалентное отношение к цивилизации. Весь спектр отношений варвара к цивилизации определяется фундаментальным противоречием: варвар не может жить без цивилизации, но еще в меньшей степени он способен (и желает) жить в цивилизации. Данная мысль нуждается в пояснении.

Нечто подобное можно сказать о мигрантах, которые оседают в пригородах мегаполиса. Однако последние принимают город, хотя и не отождествляются с ним, и находят удобную меру дистанцированности, позволяющую, сохраняя многое из привычного, обрести желаемое. Мигранты сдались, приняли город как неизбежность, как ценность. Они — одиночки, продукт распада традиционного общества. Варвар же принадлежит к устойчивой социокультурной целостности, которая не готова ни отказываться от цивилизации, ни смириться с ней14. Если для мигранта его дистанция — лишь способ адаптации, логическим завершением которой будет полное слияние с миром города, то варвар напряженно противостоит цивилизации, сохраняя свой варварский космос, свою культуру как не тождественную цивилизации. Иными словами, здесь мы сталкиваемся с гораздо более напряженной и драматичной конструкцией.

То, что притягивает варвара к цивилизации, можно обобщить в слове «блага». Существует нечеткое, обобщающее понятие «блага цивилизации». Оно охватывает сумму предметов, моделей поведения, социальных механизмов, особую информационную и социальную среду. Блага цивилизации — блок присущих цивилизации механизмов. Принципиальная разница с эпохой классического варварства состоит в том, что сегодня существуют альтернативные варваризации механизмы вписывания человека из архаического общества в цивилизацию — работа, напряженная учеба, овладение законами современного мира и т. д., которые оформляют все базовые потребности человека, формируют новые, задаваемые культурой, и позволяют реализовать всю сумму оформленных культурой потребностей. Как явление стадиально более позднее цивилизация может дать все, на что способна архаическая культура и еще многое сверх того. Столкнувшись с этими соблазнами, доисторический человек быстро утрачивает невинность и отказывается от строгой простоты архаической жизни. В этот момент он и превращается в варвара.

Однако наследник распадающегося архаического общества, варвар, органически не способен вписаться в цивилизацию. Он лишен тех культурных и психологических качеств, которые необходимы для ведения производящего хозяйства и жизни в рамках государства. Необходимы многие поколения жизни бок о бок, прежде чем поздний варвар обретает возможность войти в государство хотя бы на периферийных ролях — пограничная служба, варварские дружины в армии, массовые поселения в провинциях и др. Отсюда жесточайший конфликт: варвар желает иметь то, чем он не может себя обеспечить. Ему остается отнять. И поэтому:

В глазах кочевников оседлые безвольны, изнежены, растленны, крайне властолюбивы, в общем — недостойны тех благ, которыми они обладают. И было бы справедливо, чтобы блага эти перешли в руки более сильного15.

Итак, цивилизация вожделенна: она рождает желанные и необходимые блага, но одновременно она смертельно опасна. Дело в том, что цивилизация несет смерть варвару. Она уничтожает варвара как культурный тип, перемалывает и разъедает варварский мир. Известно, что при встрече более сильная культура обесценивает все, чем живет племя в лоне архаической культуры. Аборигены теряют смысл жизни, начинают вымирать. Такова судьба множества малых народов и архаических племен, сталкивающихся с цивилизацией во всем мире. Совершенно иначе складывается судьба варварского мира; он находит силы противостоять цивилизации. Здесь нам открывается телеология варварства. Варварский мир можно рассматривать как ответ мира доцивилизационной архаики на вызов цивилизации. Варварское общество есть самоорганизация архаической целостности, которая, ассимилировав отдельные элементы цивилизации, создает общество, способное противостоять последней. И широком историческом контексте варварство оказывается лишь способом ассимиляции (через конфликт) и механизмом принятия цивилизации. Но это лежит за пределами сознания субъектов взаимоотношений варвар — цивилизация. Варвар боится, ненавидит и дистанцируется от цивилизации. Культура варварского общества воспитывает страх и ненависть к своей исторической альтернативе, рождает жгучее презрение к предателям, променявшим вольную волю кочевий на чечевичную похлебку цивилизации.

Отсюда специфически двойственное, амбивалентное отношение к цивилизации. Варвар постоянно желает обладать итогами цивилизации (в той их части, которая доступна его кругозору), ее продуктами, но отказывается от порождающего их целого. Им владеет несбыточная, детская идея — уничтожить государство, окончательно утвердить вольную волю и одновременно получить много, много «вещей».

Интересно, что и отношение варвара к «вещам» так же двойственно. Продукты цивилизации одновременно и вожделенны, и вредоносны, опасны. Их не должно быть слишком много. Нельзя воспроизводить целостную предметную среду цивилизованного мира — от этого всего шаг до измены варварской культуре. Нельзя воспринимать целостные модели образа жизни. Варвар вырывает вещи из их естественного контекста, использует их по-другому, фрагментарно, вне изначальной функции. Предмет, созданный в цивилизованном мире, желательно надбить, надорвать, т. е. лишить магической целостности и тем самым включить в «наш» мир. Чужими вещами пользуются специфически варварски, с тем чтобы как можно скорее сломать и выкинуть. Только такое, одновременно профанирующее и разрушительно-дистанцирующее использование допустимо и не несет в себе опасность для души варвара. Стенька Разин, бросающий за борт княжну, — эталонно чистый пример описанного отношения к чужеродным радостям. Дорогие вещи из чужого мира используют в функции очень дешевых предметов. Гоголь подчеркивает, что запорожцы «не раз драли на онучи дорогие наволоки и оксамиты»16.Драгоценные предметы закапываются в клады, топятся в море, дарятся подручным, кладутся в могильник. Их использование указывает на магический, знаково-символический характер этих вещей, выступающих знаками славы и удачи воина17.