Читать онлайн «Основы психологии С. Л. Рубинштейна. Философское обоснование развития». Страница 5

Чтобы заменить противостояние сознания и бытия единством человека и бытия, было необходимо раскрыть качество бытия человека так, чтобы оно включалось в бытие в целом. Таковы были проблемы, осознанные С. Л. Рубинштейном, едва перешагнувшим порог своего двадцатилетия, находившегося в духовной и философской атмосфере Марбургской школы со всеми присущими ей противоречиями[6]. С одной стороны, эпигонство по отношению к высокой классике (Кант, Гегель), с другой, поиски соединения – опоры философии на науку, единого метода точного и гуманитарного знания, номотетического и идеографического подходов, с третьей, при непонимании политэкономии марксизма принятие его гуманизма (Г. Коген). Рубинштейн вплотную сталкивается с противоречиями и философско-научного мировоззрения эпохи – полифоничностью, множественностью, стремлением к конкретности, с одной стороны, и тяготением к синтезу, единству, целостности, с другой.

Сознавая необходимость их разрешения, он и осуществляет свое философское открытие. Несомненно, что наиболее трудным, при нахождении в стенах Марбургской школы, стремящейся возродить на новой основе учение Канта, оказалось преодоление его положения о бытии как внешней данности объекта, о внешности соотношения познания и объекта.

С. Л. Рубинштейн «встраивает» бытие человека «внутрь» бытия, в целом – всей Вселенной. Но человек включается им в бытие не в качестве еще одного рядоположенного другим объекта. Реализация человеком своей особой позиции в бытии осуществляется им как субъектом, проникающим своим познанием в сущность объекта («внутрь»), преобразующим, внедряющимся своим действием в объективную действительность, воздействующим на другого человека, усиливая, поддерживая сущность последнего. Основные идеи, объединенные в целостную систему философской антропологии, разработанную на принципиально новой онтологической основе, С. Л. Рубинштейн формулирует в работе, условно обозначенной «Ранние рукописи», относящейся к периоду 1910–1920-х годов: марбургского и постмарбургского – одесского этапа становления его как философа[7].

С. Л. Рубинштейн пишет:

«1) Отношение мое к человеку (щедрость, искренность) – вот это не что иное, как „раскрепощение“ бытия другого человека в результате не отчуждения, а соучастия; в результате моего отношения он не сводится к совокупности отношений, а обретает бытие в себе.

2) Мое действие: его внутреннее содержание (курсив мой. – А. С.) образует то отношение, которым формируется и тот, на которого оно направлено, и я сам.

3) Природа людских отношений и чувств (любовь).

Бытие объекта этого воздействия и отношения, его преобразование и изменение, когда, вызывая в моем действии его данность, я реализую его сущность.

4) Когда объектом моего воздействия становится другой человек, задача в том, чтобы через мое воздействие на него, преодолевающее его отчужденность, негативную независимость при всех отношениях данности, вызвать его к самостоятельному бытию; для этого нужно, ломая и в условиях его существования, и в нем самом то, что искажает его человеческую сущность, таким образом утверждать его бытие. Это то бытие, в котором осуществляется его собственная сущность, но он обретает ее через меня (и в какой-то мере я – через него)[8].

5) Бытие субъекта: оно в этом действии не только проявляется, но и формируется; сама сущность его не только реализуется, не только формируется и развивается, но и изменяется (искажается или поднимается на высшую ступень). Расхождение (и схождение) сущности и ее осуществления раскрывается через действие субъекта (курсив мой. – А. С.) в виде долженствования, которое реализуется волей человека, поскольку она общественная воля.

Принцип усиления моим действием бытия другого субъекта по существу аналогичен идеальному отношению познания к объекту. Подлинность бытия объекта – не в его внешней данности и независимости в этом смысле от познания, а в закономерности, „обоснованности“ субъектом его содержания. Поэтому, когда познание взрывает независимость от субъекта, внешнюю данность объекта, он (объект) в этом процессе познания, проникающего в свой предмет, не теряет, а обретает свое подлинное бытие. Таким образом теория познания и теория действия исходят из того же принципа (курсив мой. – А. С.). К тому же сам процесс познания своими истоками и результатами включается в процесс действия» (Абульханова, 1989, с. 19–20)[9].

Кроме этой рукописи, своеобразной «аннотацией» Рубинштейна всей своей философской концепции является статья 1922 г. «Принцип творческой самодеятельности».

Итак, уже в своей самой ранней работе С. Л. Рубинштейн раскрывает категорию человека как субъекта в триаде его отношений с бытием – этического, познавательного, деятельностного, т. е. отношений к другому человеку, к объекту познания и деятельности как преобразующее бытие отношение. Последовательность рассмотрения этих отношений начинается не с познания, а именно с этического отношения.

Во-первых, это навеяно идеями Марбургской школы, прежде всего Г. Когена. Идеи рубинштейновской философской системы в скрытом виде заключены и в его статье, посвященной Г. Когену в ее собственно философской и этической части. Последний, развивая кантовский нравственный императив и принцип автономии в этике, создает концепцию этического социализма. Подробный анализ этой концепции и ее критическая интерпретация дается в специальной статье С. Л. Рубинштейна «О философской системе Г. Когена», написанной позднее.

Во-вторых, Рубинштейн разрабатывает онтологическую концепцию. В ней он сразу реализует монистический подход к человеку как субъекту. Триада же его отношений, кроме того, начинается с этической проблемы, потому что в этической концепции Когена отсутствует главное – характер отношения к другому человеку, а именно любовь как деятельностное позитивное поддержание, усиление его сущности. Если Коген в конце концов сближает субъекта с юридическим лицом, а его деяние – с правовым, то Рубинштейн не только не обедняет этическое, сводя его к законодательному праву, но наполняет его нравственно позитивным – помогающим другому действием, заботой о достижении другим своей истинной сущности.

Критика Когена в подробном развернутом виде представлена Рубинштейном в статье «О философской системе Г. Когена», посвященной проблемам познания, логики, научного познания и этики[10]. Коген, согласно Рубинштейну, ставит своей задачей возрождение кантовской системы, но, кроме ее решения, он восстанавливает «основные мотивы идеалистических систем послекантовской философии, особенно… фихтевской и гегелевской, вплоть до фихтевского понятия порождения» (Рубинштейн, 2003б, с. 431–432).

Не воспроизводя всех сложнейших ходов рубинштейновской мысли, содержащих критику когеновской системы познания, сводящейся к тезису о порождении мыслью содержания бытия, отметим лишь те основные понятия, которые С. Л. Рубинштейн, вскрывая их приемлемую когеновскую трактовку, впоследствии сам разрабатывает в собственной концепции. Это понятие «конструктивности» самого содержания мысли, соотношения понятий «логика» и «онтология», а также – главное – соотношение понятий «логика» и «наука». Последнее чрезвычайно важно в плане раскрытия логики развития концепции С. Л. Рубинштейна: он строит не замкнутую в себе философскую систему познания, поскольку ему не удается вскрыть адекватное соотношение познания и бытия, а рассматривает последнее, отправляясь от познания, которое осуществляется наукой (всеми науками, которые неслучайно привлекали его внимание, не акцентируя их различий как гуманитарных, точных и социальных), а акцентируя непосредственность их выхода в действительность, бытие в его многообразии. Здесь лежит ключ к пониманию исследовательской логики всего дальнейшего научного пути С. Л. Рубинштейна: опоры на психологию как научную основу доказательности своей философской системы. Это положение он формулирует как свой вывод из критической интерпретации когеновской теории. Он пишет: «Лишь в систематическом единстве познания, лишь в единстве логики и науки обосновывается познание в науке и научность всего познания» (там же, с. 442).

Вторая часть статьи посвящена критическому анализу этической системы Г. Когена. Очевидно, что обращение С. Л. Рубинштейна к этическим проблемам началось гораздо раньше, и не только в период освоения идей Марбургской школы в студенческий период, а еще в юношеском возрасте при его осмыслении идей российской философии, идей Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, российского экзистенциализма. Но в данной статье – при неприятии когеновской этической парадигмы – прежде всего осуществляемого Когеном сближение этики и права, этики и закона, Рубинштейн, считая эпицентром этического самого человека, субъекта, опять-таки и в своей этике (о чем свидетельствует далее приводимое нами содержание его «ранних рукописей» и статья «Принцип творческой самодеятельности», 1922) использует термины, понятия, присущие когеновской этике. Это понятия «субъект», его «нравственные поступки» и «нравственные деяния», «свобода». Но в отличие от формализованной, т. е. построенной на сближении этики и закона, когеновской концепции, Рубинштейн формулирует здесь свою позицию: «Этический субъект самоопределяется, и, самоопределяясь, он впервые осуществляется в своих деяниях. Но этическое деяние человека предполагает другого человека как другой этический субъект. Потому что этическое деяние существует только в отношении к человеку как к личности (курсив мой. – А. С.)… Деяние есть лишь в отношении человека к человеку, и в отношении человека к человеку есть только деяние. Итак, деяние предполагает другого человека. Но субъект для своего самоопределения и самоосуществления предполагает деяние…Самооопределение делает абсолютно очевидным, что этический субъект не есть изолированный индивидуум, это был бы абстрактный индивидуум, т. е. абстракция, а не индивидуум. Я не существую без другого, я и другой сопринадлежны» (Рубинштейн, 2003б, с. 446–447). Эту идею С. Л. Рубинштейн излагает в своем последнем труде «Человек и мир», раскрывая ее конкретно в отношении человека к «ближнему» и «дальнему». Но здесь присутствует и другая – более общая идея, которая не найдет своего развития и даже воспроизведения в последнем труде, – идея о том, что этический субъект самоопределяется в своих отношениях не только к другому, но к людям, «к человечеству как совокупности и единству всех людей» (там же). В статье о Когене это единство раскрывается в религиозном монотеизме – единстве человечества как единство Бога, что было, по-видимому, неприемлемо для мировоззрения С. Л. Рубинштейна, как и когеновская идея социализма, построенного на этической основе. В «Человеке и мире» в разделе «Этика и политика» он прямо пишет, вероятно уже не рассчитывая на то, что этот его труд увидит свет, что идеология социализма бесчеловечна, т. е. она отрицает всякое этическое основание. Однако, кроме этих мировоззренческих категорий и суждений, в данной статье есть еще одно – более конкретное понятие, которое затем выйдет в круг идей о единстве этики и психологии, проблем воспитания. Это понятие „задачи“, которую «каждый субъект в каждом деянии должен разрешить вновь» (Рубинштейн, 2003б). И это понятие, будучи обобщено, войдет и в определение субъекта не как представляющего собой нравственное совершенство, а как человека, постоянно решающего широкий круг жизненных задач (К. А. Абульханова)[11].