Читать онлайн «Психология. Психотехника. Психагогика». Страница 70

Иногда в этом месте указывают на параллель с некоторыми «неклассическими» ситуациями в самом естествознании, например, в квантовой механике. Указывают, однако, не столько для того, чтобы лучше понять, с чем мы имеем дело в случае психологии, сколько – с тем, чтобы попытаться изыскать возможность все же остаться внутри естествознания, пусть даже и неклассического. Посмотрим, насколько позволяет это сделать апелляция к физике.

Действительно, описанная ситуация в психологии напоминает ту, относительно которой в квантовой механике в свое время В. Гейзенбергом был введен знаменитый «принцип неопределенности», из которого проистекала недопустимая и немыслимая для классического естествознания необходимость включать в описание поведения изучаемого объекта (например, элементарной частицы) в ситуации его исследования (например, измерения какого-то параметра частицы – импульса или пространственных координат) и план самих приборов, с помощью которых производится исследование.

Параллель простирается и дальше и, опять же, в связи с чрезвычайно важным для психологии обстоятельством. По отношению к психологическим феноменам приходится формулировать и нечто вроде боровского принципа «дополнительных описаний». Подобно тому, как в квантовой механике оказывается невозможным дать единообразное, в терминах одного языка, описание плана изучаемого объекта – частиц и их взаимодействий (микромир) – и плана приборов (макромир), так и в психологии (в частности, в случае психоанализа, но также и в целом ряде исследований в научной психологии) оказывается невозможным дать единообразное описание плана изучаемых психических феноменов и плана психотехнических действий и средств, благодаря которым осуществляются трансформации психики человека и – через это! – ее изучение. Нельзя так непрерывно продолжить описание плана трансформируемых феноменов (аналог событиям микромира в физике), чтобы в том же языке описать и план психотехнических действий и средств их осуществления (аналог макроуровню физических приборов и операций измерения), и наоборот. Иначе говоря, полное описание «неклассической» ситуации психологического исследования требует как собственно «психологического», так и «психотехнического» описаний изучаемого «объекта», причем эти два типа описаний оказываются «дополнительными», «ортогональными», несводимыми одно к одному и невыводимыми одно из другого.

Что касается «принципа неопределенности», то в данном контексте важно подчеркнуть, что он говорит о влиянии эффектов измерения лишь на «траекторию» движения изучаемых объектов. И, конечно же, не относится к «законам» их существования. Ни один физик не решится сказать, что он своим исследованием изменил законы, по которым живет, движется тот же электрон. Речь здесь не идет и не может идти об изменении законов жизни объекта, что, собственно, и означает, что изучаемый объект мыслится как «природный», естественно существующий объект. И даже самые смелые и радикальные современные физики, в своих самых смелых и радикальных рассуждениях – вроде приведенного пассажа из Уилера, – рассуждениях, которые, возможно, и сегодня шокировали бы не только обывателя, но и иного современного естествоиспытателя, имеют в виду все же лишь «состояния» изучаемого объекта, а не его «законы», не «тип события», как сказал бы К. Левин. Да и эти рассуждения они позволяют себе там, где это их ни к чему не обязывает. Ведь как собственно физик-теоретик тот же Уилер в своей «геометродинамике» продолжает традицию Эйнштейна, пытаясь реализовать строго детерминистский тип моделей.

Что же касается «принципа дополнительности», то здесь физика и сегодня не так радикальна, как того требует анализ ситуации в современной психологии. «Принцип дополнительности» Бора фиксирует то обстоятельство, что в принципе невозможно дать единое и единообразное описание – описание в терминах одного «языка» – как плана «изучаемого объекта» (положим, какого-то события микромира), так и плана «аппаратов и средств», с помощью которых ведется изучение объекта, притом что – как выясняется в силу «принципа неопределенности» – описание плана «аппаратов и средств» с необходимостью должно быть включено в описание объекта. Мы не можем так – непрерывно! – «продолжить» квантово-механическое описание, чтобы в тех же терминах описать и камеру Вильсона или отклонение стрелки вольтметра. И, наоборот, мы не можем дать описание явлений микромира в терминах макрообъектов, непрерывно продолжая описание плана приборов и операций измерения. «Дополнительность», собственно, и состоит в том, что мы неизбежно должны использовать два принципиально различных, «несоизмеримых» языка описания – один для «изучаемых процессов» в узком смысле, а другой по существу – для исследовательской деятельности.

Замечу, кстати, что в самой физике действительная фундаментальная «несоизмеримость», «ортогональность» планов «природного» и «технического» – «фюзиса» и «техне», сказал бы хайдеггеровский грек, – в рамках тотально реализуемого ею естественнонаучного мышления осознается только в «превращенной форме» принципа «дополнительности» микро– и макроописаний, то есть в форме, не выводящей ситуацию за границы все того же «фюзиса».

К тому же, формулируя свой «принцип дополнительности», Бор говорит лишь об «аппаратах и приборах», то есть только о внешней, опять же – физической – стороне научного исследования, об инструментах и средствах физического исследования, которые берутся при этом только в плане физических взаимодействий, но не в контексте всей исследовательской деятельности, не как собственно ее «часть» – внешневыраженная ее часть или ее экстериоризованная форма.

Если соотносить боровское решение с тем, что можно найти в истории психологии, то это – этап, соответствующий гештальтпсихологии, что, кстати, и хронологически близко эпохе рождения квантовой механики. И сами гештальтпсихологи – такие как Вертгеймер, Келер или Левин, это соответствие прекрасно чувствовали и понимали.

Мне кажется, что сегодня в психологии должны быть сделаны решительные шаги в осознании того, что не только план аппаратов, приборов и средств, но весь полный состав научно-исследовательской деятельности, включая способы понимания, процедуры рассуждения (лакатосовские «доказательства и опровержения»), способы образования понятий и построения «моделей», организации психотехнического действия и развертывания «исследования» внутри него, – все это в равной мере должно быть включено в «описание» ситуации исследования, или, если позволительно так сказать, в описание «объекта изучения».

Именно психологи должны и могут быть здесь первопроходцами, поскольку для современной психологии – это вещи, с которыми и исследователь и психопрактик сталкиваются каждый день, и отыскание возможности мыслить и действовать в этих «неклассических» ситуациях для психологии сегодня – воистину вопрос жизни и смерти.

Итак, не просто аналогия, но глубокое и существенное родство неклассических ситуаций в физике и в психологии – налицо и бесспорно. Означает ли это, однако, что и для психологии нужно искать возможность – по образу и подобию физики – удержать себя в рамках естествознания, в границах естественнонаучного метода? Даже если не обсуждать вопрос о том, насколько это удается самой физике – в чем многие современные физики и методологи науки крепко сомневаются, – можно было бы настаивать на том, что в целом ряде областей психологии «неклассичность» ситуаций исследования – настолько более радикального толка, что уже не оставляет никаких надежд на ассимиляцию этих ситуаций в рамках естествознания, во всяком случае – естествознания традиционного типа.

Прежде всего, пользуясь словами Леви-Стросса, следовало бы сказать, что первой реальностью, с которой исследователь имеет дело в психологии, является реальность не «сырой», но «вареной» психики. Или же, если воспользоваться термином Выготского, можно было бы сказать, что такой первой реальностью для психолога является реальность высших психических функций, а не натуральных.

Можно было бы показать, что не только в ситуациях, возникающих в психоанализе или в других психотехнических практиках, не только в таких квазиэкспериментах, как исследования Левина или Дункера, но даже и в собственно психофизических ситуациях, где научная психология, казалось бы, в наибольшей степени приближается к идеалу строгого и точного естествознания, где открывается возможность наиболее полно и последовательно реализовать естественнонаучную методологию, – даже и там момент «переваривания» психики, момент психотехнического изменения изучаемой психики самими процедурами исследования – неустраним, и это обстоятельство не позволяет даже и тут реализовать естественнонаучный метод во всей его строгости и чистоте. Больше того, нетрудно показать, что самую логику развития экспериментирования в психологии, в частности развития планов экспериментов – от самых простых ко все более и более сложным – по-настоящему можно понять только, если рассматривать их в контексте возобновляющихся попыток преодоления – снова и снова «вылезающих» – контрпримеров против реализации естественнонаучной парадигмы исследования, попыток уложить в прокрустово ложе естественнонаучного мышления неукладывающиеся в него, все более и более сложные, неклассические ситуации. И опять: до конца эти попытки не удаются даже внутри психофизики.