Читать онлайн «Методология мышления. Черновик». Страница 4

Наука о мышлении больше никогда не будет прежней

Своеобразной точкой невозврата, обозначившей радикальную смену парадигмы, стали «лингвистический поворот» в философии и «когнитивная революция» в психологии. «Лингвистический поворот» констатировал языковую природу реальности – по сути, свел реальность к языку, то есть, в конечном счете, к «сознанию» [Д. Девидсон, Р. Рорти, Д. Деннет, Д. Чалмерс], а «когнитивная революция» сместила акценты в психологии с исследований психики на способы познания реальности [К. Прибрам, У. Найссер, Б. Баарс]. Так что, психология с философией в некотором смысле сошлись, наконец, на одной стороне воображаемой границы своего векового противостояния. Но это их формальное примирение не имело, да и не могло иметь, никаких практических результатов.

Дело в том, что в сложившихся обстоятельствах интерес к «психике» как таковой был утрачен полностью, а изучать «функцию», игнорируя «орган», можно, лишь окончательно потеряв связь с реальностью. В центре анализа оказались фикции, если не сказать – мистификации. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на актуальные представления о «сознании»: для кого-то «сознание» – это отражение реальности и пространство мышления, для других – собственно субъективная реальность, для третьих – действительная реальность, в которой происходит (по-хайдеггериански «присутствует») специфическое человеческое бытие, четвертые и вовсе считают «сознание» некой надличностной и неверифицируемой силой. Впрочем, это лишь шорт-лист предлагаемых интерпретаций «сознания», в действительности их столько, сколько и авторов, пишущих на эти темы.

Объективно говоря, перед нами уже никакой не кризис, а самый настоящий «конец фильма». Впрочем, именно в тот момент, когда мы, казалось бы, уже окончательно достигли дна, снизу постучали. Помощь пришла – откуда не ждали, с третьей стороны… Бурно и независимо развивающаяся нейрофизиология (нейропсихология) неожиданно показала выход из этого реверсивного тупика. Основываясь на фундаментальных подходах [У. Пенфилд, А.Р. Лурия, П.К. Анохин], но благодаря именно новейшим нейрофизиологическим исследованиям [Б. Либет, Д. Риззолатти, В. Рамачандран, К. Фрит, С. Сеунг], положение дел в науке о мышлении неизбежно и кардинально изменится.

И философия, и психология раньше могли громить друг друга взаимными упреками в умозрительности, но с появлением третьей – «нейрофизиологической» – стороны, предлагающей нам в некотором смысле «объективные данные», такая возможность отпадает напрочь.

В скором времени, и этого уже нельзя отрицать, философ без нейрофизиологического бэкграунда будет напоминать врача, который, имея на руках всю современную медицинскую технику, продолжает ставить диагнозы посредствам пальпации пульса. Мы уже больше никогда не сможем рассуждать о природе реальности, игнорируя те данные, которые так скрупулезно и со всем тщанием собирает для нас сейчас нейрофизиология. Чем дальше, тем больше мы узнаем о фактических механизмах реконструкции реальности («истины») нашим психическим аппаратом («психикой»), да и механику работы самого этого аппарата – то есть методологию мышления.

По аналогии с «лингвистическим поворотом» и «когнитивной революцией» грядущие перемены можно было бы назвать «нейрофизиологическим переворотом» в науке о мышлении: неизбежно и даже вынужденно мы увидим предмет своего исследования радикально другим.

Да, «философия» и «психология» все еще кажутся нам величественными башнями из слоновой кости. И да, мы все еще восхищаемся, подчас с замиранием сердца, причудливыми узорами на их стенах: теориями, концептами, системами. Больше того – там, в этих башнях, все еще живут и деловито суетятся люди. Только вот бойницы этих башен давно опустели.

Огромное количество проблем, которые на протяжении веков являлись для философии знаковыми (даже «основными» ее «вопросами»), скоро просто отпадет. Они станут казаться нам лишь досадным недоразумением, возникшим по причине недостатка обнаруженных теперь оснований. А психология, она и вовсе – не успеем мы и глазом моргнуть – незаметно и совершенно естественно растворится в нейрофизиологии, исчезнет, словно и не было ее никогда.

Современная нейрофизиология сродни изобретению телескопа в астрономии или микроскопа в биологии: она исследует орган, который производит психику, которая, в свою очередь, производит сознание. Но было бы ошибкой думать, что с помощью телескопа астрономы просто рассмотрели звезды – они видели их и прежде. И вовсе не микроскоп открыл биологам причины инфекционных болезней – о них догадывались и раньше. Телескоп и микроскоп лишь позволили исследователям установить закономерности. Так и нейрофизиология не предлагает радикально новой теории и не отменяет наших прежних знаний о сознании, мышлении и психике. Она предлагает нам нечто большее – она создает карту исследуемого нами мира.

Путь, открывающийся «нейрофизиологическим переворотом», кажется сложным и даже пугающим, но перед нами – впервые – столбовая дорога к мышлению (причем одновременно – и с точки зрения его производства, и с точки зрения его содержания). Какие-то жертвы на этом пути необходимы и неизбежны – от чего-то придется отказаться, что-то заново переосмыслить, а к чему-то иначе, совершенно по-новому приноровиться. Но абсолютно бессмысленно этому сопротивляться – мы уже не сможем обойтись без этого радикально нового видения проблемы мышления.

Нейрофизиология исследует активность мозга, пытаясь понять, каким образом мы формируем свое представление о реальности, основываясь на той информации, которая поступает на периферические отделы нашей нервной системы. Кроме того, она исследует нейрофизиологическую природу тех явлений, которые очевидно являются следствием работы мозга (реакции на раздражители, двигательную активность, память, воображение, мышление, речь и т. д.). По существу, нейрофизиология занимается всеми уровнями обработки информации, которая поступает в мозг через рецепторный аппарат.

Очевидно, однако, что мы (по крайней мере, сознательно и по большей части) имеем дело с объектами, которые никак не воздействуют и не могут воздействовать на наш рецепторный аппарат. К ним, например, относятся мои отношения с родителями или ваше восприятие футбольной команды «Спартак» – каким бы оно ни было. Наши рецепторы не воспринимают и смысла (значения) тех знаков, которые сейчас, при чтении, появляются в вашем сознании. Более того, они также глухи и к тому, что мы считаем вещами внешнего мира: наш рецепторный аппарат не ухватывает ни собаки, ни кошки, ни, например, телевизионной башни, а лишь какие-то сигналы от них и лишь при непосредственном с ними отношении. Соответствующие «сущности» появляются уже в результате работы нашего психического аппарата, то есть уже по его законам и правилам.

При этом очевидно должно быть и другое – то, что таким образом реконструируется и создается нашим мозгом, является бесконечно малой вариацией того, что им в принципе может быть реконструировано и создано. Равно верно и то, что сам по себе рецепторный аппарат, во-первых, ограничен в возможностях специфической тропностью к внешним стимулам (свет, звук, химические раздражители и т. д.) и определенными диапазонами (видимый спектр, концентрации веществ и т. д.), а во-вторых, считывает только то, что непосредственно находится в поле его восприятия, тогда как это лишь несущественно малая часть от того объема информации, с которой имеет дело мозг, осуществляя эту реконструкцию реальности.

Иными словами, фактически воспринимаемое нашим мозгом, с одной стороны, и то, что он считает своим «знанием» о реальности, – с другой, величины несопоставимые. В действительности, он всегда создает «дополненную реальность», а по существу – оперирует весьма объемной и сложноорганизованной иллюзией.

Теперь, учитывая эти факты, сравним тот статус «познания», который традиционно ему приписывается (в философии, например), с тем, что представляет собой наше «познание» на самом деле. Очевидно, что мы чрезвычайно переоцениваем качество этого своего «познания», заблуждаемся в отношении того, что является его действительным «предметом», а также совершенно неоправданно выделяем его – как некое особое и самостоятельное явление – из общей массы психических процессов, происходящих в мозгу. Впрочем, можно, а вероятно, и нужно, сказать жестче: существующие теории познания (сам господствующий способ думать о познании) являются, в существе своем, глубоко ошибочными. И это, собственно, то, что сообщает нам нейрофизиология.

Со всей серьезностью нам следует отнестись к тому, с какой точки мы, по существу, стартуем в своем методологическом исследовании, точнее говоря, каков уровень ее залегания в бесчисленности напластований усвоенных нами заблуждений. Очевидно, что привычные термины (как бы понятные нам «понятия») должны быть существенно переосмыслены, а – желательно – и вовсе заменены на новые, дабы предупредить неизбежную здесь фактически путаницу.